Неточные совпадения
Отчего же милее? Может быть, бабушка теперь щадит ее, думалось
Вере, оттого, что ее женское, глубокое сердце открылось состраданию. Ей жаль карать бедную, больную, покаявшуюся, — и она
решилась покрыть ее грех христианским милосердием.
Он теперь уже не звал более страсть к себе, как прежде, а проклинал свое внутреннее состояние, мучительную борьбу, и написал
Вере, что
решился бежать ее присутствия. Теперь, когда он стал уходить от нее, — она будто пошла за ним, все под своим таинственным покрывалом, затрогивая, дразня его, будила его сон, отнимала книгу из рук, не давала есть.
Райский совсем потерял голову и наконец
решился пригласить старого доктора, Петра Петровича, и намекнуть ему о расстройстве
Веры, не говоря, конечно, о причине. Он с нетерпением ждал только утра и беспрестанно ходил от
Веры к Татьяне Марковне, от Татьяны Марковны к
Вере.
До обеда
Вера оставалась с Татьяной Марковной, стараясь или скорее опасаясь узнать о мере, какую она могла принять, чтоб Марк не ожидал ее в беседке. Она
решилась не отходить от нее и после обеда, чтоб она не поддалась желанию сама сойти с обрыва на свидание.
Вера, по настоянию бабушки (сама Татьяна Марковна не могла), передала Райскому только глухой намек о ее любви, предметом которой был Ватутин, не сказав ни слова о «грехе». Но этим полудоверием вовсе не
решилась для Райского загадка — откуда бабушка, в его глазах старая девушка, могла почерпнуть силу, чтоб снести, не с девическою твердостью, мужественно, не только самой — тяжесть «беды», но успокоить и
Веру, спасти ее окончательно от нравственной гибели, собственного отчаяния.
Видишь ли,
Вера, как прекрасна страсть, что даже один след ее кладет яркую печать на всю жизнь, и люди не
решаются сознаться в правде — то есть что любви уже нет, что они были в чаду, не заметили, прозевали ее, упиваясь, и что потом вся жизнь их окрашена в те великолепные цвета, которыми горела страсть!..
— Конечно; но, по его замечанию,
Вера Павловна скоро
решится на замужество; она ему ничего не говорила, только ведь у него глаза-то есть.
Он понимал, что ступает на опасную для себя дорогу,
решаясь просиживать вечера с ними, чтобы отбивать у
Веры Павловны дежурство; ведь он был так рад и горд, что тогда, около трех лет назад, заметив в себе признаки страсти, умел так твердо сделать все, что было нужно, для остановки ее развития.
Так рассуждал Кирсанов,
решаясь прогнать
Веру Павловну с напрасного дежурства.
Старик вместе с другими фанатиками
решился «стоять за
веру», как он выражался.
Я слышал сам, как она рассказывала, что в первые минуты совсем было сошла с ума; но необычайная твердость духа и теплая
вера подкрепили ее, и она вскоре
решилась на такой поступок, на какой едва ли бы отважился самый смелый мужчина: она велела заложить лошадей, сказавши, что едет в губернский город, и с одною горничною девушкой, с кучером и лакеем отправилась прямо в Парашино.
— Я не знаю, как ты
решилась ее пригласить, — брезгливо ответила
Вера, пожимая плечами. — Мы с ней познакомились в Немецком клубе перед рождеством. Впрочем, я это так…
Юрий стал рассказывать, как он любил ее, не зная, кто она, как несчастный случай открыл ему, что его незнакомка — дочь боярина Кручины; как он, потеряв всю надежду быть ее супругом и связанный присягою, которая препятствовала ему восстать противу врагов отечества,
решился отказаться от света; как произнес обет иночества и, повинуясь воле своего наставника, Авраамия Палицына, отправился из Троицкой лавры сражаться под стенами Москвы за
веру православную; наконец, каким образом он попал в село Кудиново и для чего должен был назвать ее своей супругою.
Сначала это представлялось как будто затруднительным, но недаром, видно, сказано, что «в России невозможности нет»: когда графине была представлена опасность, которая заключалась в том, что мать может выдать неопытную княжну за человека без
веры, графиня ввиду этого страха
решилась на смелую меру и восторжествовала.
Три дня после роковой ночи, в девять часов утра, Германн отправился в *** монастырь, где должны были отпевать тело усопшей графини. Не чувствуя раскаяния, он не мог однако совершенно заглушить голос совести, твердившей ему: ты убийца старухи! Имея мало истинной
веры, он имел множество предрассудков. Он верил, что мертвая графиня могла иметь вредное влияние на его жизнь, — и
решился явиться на ее похороны, чтобы испросить у ней прощения.
Скажу только, что, наконец, гости, которые после такого обеда, естественно, должны были чувствовать себя друг другу родными и братьями, встали из-за стола; как потом старички и люди солидные, после недолгого времени, употребленного на дружеский разговор и даже на кое-какие, разумеется, весьма приличные и любезные откровенности, чинно прошли в другую комнату и, не теряя золотого времени, разделившись на партии, с чувством собственного достоинства сели за столы, обтянутые зеленым сукном; как дамы, усевшись в гостиной, стали вдруг все необыкновенно любезны и начали разговаривать о разных материях; как, наконец, сам высокоуважаемый хозяин дома, лишившийся употребления ног на службе
верою и правдою и награжденный за это всем, чем выше упомянуто было, стал расхаживать на костылях между гостями своими, поддерживаемый Владимиром Семеновичем и Кларой Олсуфьевной, и как, вдруг сделавшись тоже необыкновенно любезным,
решился импровизировать маленький скромный бал, несмотря на издержки; как для сей цели командирован был один расторопный юноша (тот самый, который за обедом более похож был на статского советника, чем на юношу) за музыкантами; как потом прибыли музыканты в числе целых одиннадцати штук и как, наконец, ровно в половине девятого раздались призывные звуки французской кадрили и прочих различных танцев…
На том же дворе под прямым углом к старому дому стоял так называемый новый флигель, в котором в трех комнатах проживала мать владельца, добродушная старушка
Вера Александровна. Она появлялась за домашний общий стол, но, кроме того, пользуясь доходами небольшого болховского имения, варила собственное сахарное и медовое варенье, которым чуть не ежедневно угощала многочисленных внуков, имена которых
решаюсь выставить в порядке по возрасту: Николай, Наталья, Петр, Александр, Екатерина, Иван, Анна.
— Вы вот говорите-с, что вот я
решился быть счастливым? Мне надо жениться, Алексей Иванович, — конфиденциально и почти трогательно продолжал Павел Павлович, — иначе что же из меня выйдет? Сами видите-с! — указал он на бутылку. — А это лишь одна сотая качеств-с. Я совсем не могу без женитьбы-с и — без новой веры-с; уверую и воскресну-с.
Вера (помолчав, серьёзно). Я никогда не
решусь иметь детей, это страшно!.. Я тоже не понимаю ничего не понимаю и не могла бы сказать им ничего…
Два дня тетя ходила с заплаканным, сильно напудренным лицом и за обедом все вздыхала и посматривала на образ. И нельзя было понять, в чем ее горе. Но вот она
решилась, вошла к
Вере и сказала развязно...
Вера осталась одна; но, во-первых, Петр Васильич посещал ее часто, а главное — старик отец
решился оторваться от своего любимого обиталища и переехал на время в дом к дочери.
Когда человек для того, чтобы не ошибиться в законе жизни не
решается отступить от раз признанной им
веры, то с ним случается то же, что случилось бы с человеком, который для того, чтобы не заблудиться, привязал бы себя к столбу веревкой.
Когда Герасим разошелся с последователями «Петрова крещения» и
решился прекратить напрасные искания правой
веры, захотелось ему возвратиться в покинутый мир.
Известно, чья судьба
решалась этими словами: государство всегда повторяет слова Каиафы, это есть исповедание государственной
веры, государственные люди всегда отвечали, что для спасения и усиления государства можно и должно казнить невинного.
Как скоро ему предстала другая
вера и вопрос о том, откинуть ли свою или предлагаемую, — вопрос
решается неизбежно разумом.
В пятницу, сидя за обедом с
Верой, он твердо
решился остаться дома, но когда пробило девять часов и Осип Федорович представил себе возможность сейчас услышать голос, который не переставал звучать в его ушах, он внезапно поднялся с места, оделся и уехал.
— Что ты,
Вера? Тебе, кажется, надоели наши медицинские разговоры! —
решился заметить Осип Федорович, чувствуя какую-то неловкость, которую он стал за последнее время всегда ощущать при разговоре с женой.
Хитрый жидок изложил ей различные невзгоды и гонения от общества, терпя которые, он дошел до такой крайности, что даже
решился было сам поступить в рекруты, но тут его будто вдруг внезапно озарил новый свет: он вспомнил о благодеяниях, какие являют высокие христиане тем, которые идут к истинной «крещеной
вере», и хочет креститься.
О ужас! Толстопузый графин, десять лет служивший капитану
верой и правдой, подхваченный ловкой рукой денщика, взлетел в воздух, показал свое пустое дно, некоторое время повертелся около руки и, окончательно
решившись, упал и разлетелся на куски.