Неточные совпадения
На этом бы и остановиться ему, отвернуться от Малиновки навсегда или хоть надолго, и не оглядываться — и все потонуло бы в пространстве, даже не такой дали, какую
предполагал Райский между
Верой и собой, а двух-трехсот верст, и во времени — не годов, а пяти-шести недель, и осталось бы разве смутное воспоминание от этой трескотни, как от кошмара.
Он молчал, делая и отвергая догадки. Он бросил макинтош и отирал пот с лица. Он из этих слов видел, что его надежды разлетелись вдребезги, понял, что
Вера любит кого-то… Другого ничего он не видел, не
предполагал. Он тяжело вздохнул и сидел неподвижно, ожидая объяснения.
Это будет похвала Лопухову, это будет прославление счастья
Веры Павловны с Лопуховым; конечно, это можно было сказать, не думая ровно ни о ком, кроме Мерцаловых, а если
предположить, что он думал и о Мерцаловых, и вместе о Лопуховых, тогда это, значит, сказано прямо для
Веры Павловны, с какою же целью это сказано?
Я обо всем предупреждаю читателя, потому скажу ему, чтоб он не
предполагал этот монолог Лопухова заключающим в себе таинственный намек автора на какой-нибудь важный мотив дальнейшего хода отношений между Лопуховым и
Верою Павловною; жизнь
Веры Павловны не будет подтачиваться недостатком возможности блистать в обществе и богато наряжаться, и ее отношения к Лопухову не будут портиться «вредным чувством» признательности.
Этим проникнута его критика отвлеченных начал, его искание целостного знания, в основании знания, в основании философии лежит
вера, самое признание реальности внешнего мира
предполагает веру.
Знание этого мира основано на исконной и исключительной
вере в него; знание мира иного
предполагает прежде всего отречение от этой исключительной и исконной
веры и свободную
веру в иной мир.
С нашей точки зрения, и знание
предполагает веру, оказывается формой
веры, но
веры элементарной и неполной,
веры в низшую действительность.
При нашей постановке вопроса между знанием и
верой не существует той противоположности, которую обыкновенно
предполагают, и задача совсем не в том заключается, чтобы взаимно ограничить области знания и
веры, допустив их лишь в известной пропорции.
Случай же, каким образом попалось к нему теперь письмо, остался решительно необъясненным; вернее всего надо было
предположить, что он как-нибудь похитил его у
Веры… тихонько украл и отнес с каким-то намерением к Лизавете Прокофьевне.
Предполагая сочинить эти два романа, я имел в виду описать русских в две достопамятные исторические эпохи, сходные меж собою, но разделенные двумя столетиями; я желал доказать, что хотя наружные формы и физиономия русской нации совершенно изменились, но не изменились вместе с ними: наша непоколебимая верность к престолу, привязанность к
вере предков и любовь к родимой стороне.
«
Вера в возможность достижения внешней цели посредством субъективного процесса сравнения и изобретения, — говорит Потебня, —
предполагает низкую степень различимости изображаемого и изображения».
Трудно даже
предположить такое явление; но если бы оно случилось, то, чтобы сын этот не представлялся нам глупым и забавным малым, нужно, чтобы он отрекся уж от всего, что его связывало с турками: — и от
веры, и от национальности, и от круга родных и друзей, и от житейских выгод своего положения.
Если можно было верить, что он, как утверждал, принял православие по убеждению, то в чем состояло и на чем зиждилось это убеждение — из его слов понять было невозможно;
предположить же, что он переменил
веру ради выгоды, было тоже нельзя: дешевая, поношенная одежонка, проживание на монастырских хлебах и неопределенное будущее мало походили на выгоды.
Именно мистический и космический смысл любви, именно
вера в божественное предназначение и избрание в любви
предполагает свободную борьбу в любви и свободное выживание сильных в любви, ибо мистическое предназначение не требует охраны.
Ибо, поистине, Богочеловек есть откровение не только божественного, но и человеческого величия и
предполагает веру не только в Бога, но и в человека.
Так говорят люди нашего времени, как бы
предполагая, что религиозное сознание,
вера — есть состояние, несвойственное человеку, что религиозное сознание в человеке есть нечто исключительное, воспитанное, напущенное. Но думать и говорить так могут люди вследствие особенного состояния христианского мира, временно лишенные самого необходимого и естественного условия жизни человеческой —
веры.