Неточные совпадения
— Германия не допустит революции, она не возьмет примером себе вашу несчастную Россию. Германия сама пример для всей Европы. Наш кайзер гениален, как Фридрих
Великий, он — император, какого давно ждала история. Мой муж Мориц Бальц всегда внушал мне: «Лизбет, ты должна благодарить бога за то, что живешь при императоре, который поставит всю Европу на колени пред
немцами…»
— Это — медовуха действует. Ешь — сколько хочешь, она как метлой чистит.
Немцы больше четырех рюмок не поднимают ее, балдеют. Вообще медовуха — укрощает. Секрет жены, он у нее в роду лет сотню держится, а то и больше. Даже и я не знаю, в чем тут дело, кроме крепости, а крепость — не так уж
велика, 65–70 градусов.
А Петр
Великий навез
немцев, евреев, — у него даже будто бы министр еврей был, — и этот навозный народ испортил Москву жадностью.
Нам, русским, необходимо духовное воодушевление на почве осознания
великих исторических задач, борьба за повышение ценности нашего бытия в мире, за наш дух, а не на почве того сознания, что
немцы злодеи и безнравственны, а мы всегда правы и нравственно выше всех.
— Свое-то маленькое бросил, Галактион Михеич, а за большим чужим погнался. С бритоусыми и табашниками начал знаться, с жидами и
немцами смесился… Они-то, как волки, пришли к нам, а ты в ихнюю стаю забежал… Ох, нехорошо, Галактион Михеич! Ох,
велики наши грехи, и конца им нет!.. Зачем подружию милую обидел? Чадо милое, не лютуй, не злобься, не впадайся в ненужную ярость, ибо
великий ответ дадим на
великом судилище христове…
— Пруссии, как и вообще
немцам, предстоит
великая будущность, — сказал Неведомов.
Русский
немец имел несчастье считать себя
великим гастрономом и вынашивал целых две недели великолепный гастрономический план, от которого могла зависеть участь всей поездки набоба на Урал, и вдруг сунуло этого Вершинина с его ухой…
К тому же Россия есть слишком
великое недоразумение, чтобы нам одним его разрешить, без
немцев и без труда.
Этот деревенский дипломат осыпал меня вопросами, рассказывал о тайных намерениях своего правительства, о поголовном восстании храбрых
немцев, о русских казаках, о прусском ландштурме [ополчении (нем.)] и объявил мне, между прочим, что Пруссия ожидает к себе одного
великого гостя.
Иван Матвеич считал Штейбельта
великим гением, умевшим победить в себе «la grossière lourdeur des Allemands» [«Грубую тяжеловесность
немцев» (фр.).], и упрекал его в одном: «Trop de fougue! trop d'imagination!..» [«Слишком много пыла! слишком много воображения!..» (фр.)]
О, хотя он был
немец, но он был
великий профессор!
— Ну, нет, он все истории насквозь знает. Петр, говорит,
Великий навез, говорит, этого
немца.
— Во-первых, это анекдот, а во-вторых, что такое Мольер? «Классик! Классик!» — кричат французы, но и только!..
Немцы и англичане не хотят и смотреть Мольера; я, с своей стороны, тоже не признаю его классиком… А!.. Никон Семеныч,
великий трагик! Вас только и недоставало, — опоздали, mon cher! И лишили себя удовольствия прослушать большую часть нашего спектакля.
— Де густибус?.. знаю-с. Тоже учились когда-то… Чему-нибудь и как-нибудь, по словам
великого Достоевского. Вино, конечно, пустяки, киндершпиль [Детская игра (нем. Kinderspiel).], но важен принцип. Принцип важен, да! — закричал неожиданно Завалишин. — Если я истинно русский, то и все вокруг меня должно быть русское. А на
немцев и французов я плевать хочу. И на жидов. Что, не правду я говорю, доктор?
— Да лекарь-от из
немцев аль бусурманин какой… У людей
Великий пост, а он скоромятину, ровно собака, жрет… В обители-то!.. Матери бунт подняли, сквернит, знаешь, им. Печки не давали скоромное-то стряпать. Да тут у нас купчиха живет, Марья Гавриловна, так у ней стряпали… Было, было всякого греха!.. Не сразу отмолят…
Водворение
немцев в пределах русской империи с такими правами и преимуществами, какие даровала им Екатерина, было, как оказалось впоследствии, политическою ошибкой
великой государыни.
Ничего такого нет! Все допустимо. Все, что только возможно! И слава, да, да, — и слава, привет тем, кто с яростною решительностью ринулся против этого
великого мирового преступления! Вспомнился немец-солдат в «Астории», и как с любовью он оглядывал красноармейцев с заломленными на затылок фуражками.
Даже по своей европейской выучке и культурности он был дореформенный барин-гуманист, словесник, с культом всего, что германская наука внесла в то время в изучение и классической древности, и Возрождения, и средневековья. Уварова можно было назвать"исповедником"немецкого гуманизма и романтизма. И Шекспира, и итальянских
великих поэтов он облюбовал через
немцев, под их руководительством.
Так
Великого Петра
немец Лефорт «едва не сгубил многократно».
— Господин наш, князь
великой, всея Руси государь, Иван Васильевич, — заговорил, или, лучше сказать, запел дьяк в нос, — от пресветлого лица своего избрал меня, своего недостойного холопа, сказать тебе, боярину: едет к нам от
немцев лекарь Онтон, вельми искусный в целении всяких недугов; остается ему до Москвы только три дня пути; а поелику
великий государь соизволил, чтобы врач, ради всякого недоброго случая… от чего сохрани… каковой отпахни от него ангелы и архангелы крылами своими, яко… от чего… каковый…
Немец уверял немку, что он
великий поэт.
Страстный поклонник всего
великого, являлось ли оно в лютеранине или иноверце, в соотечественнике или чужестранце, он питал уже с давнего времени пламенную любовь юноши к славе царя Алексеевича (так звали его запросто
немцы) и успел напитать этим огнем воображение своих домашних.
Не скрывает он своей ненависти к
немцам при самом
великом князе; раз при нем назвал в лицо поганым басурманом [Этим прозвищем, которое составилось из слова «бесермен», неверный, стали честить
немцев уже при отце Иоанна III; может быть, и прежде.
Она была, несомненно, тем идеалом «матушки-царицы», какой представляет себе русский народ. До своего вступления на престол она жила среди этого народа, радовалась его радостями и печалилась его горестями. После мрачных лет владычества «
немца», как прозвал народ время управления Анны Иоанновны, и краткого правления Анны Леопольдовны императрица Елизавета Петровна, как сказал генерал Ганнибал, в лучах славы
великого Петра появилась на русском престоле, достигнув его по ступеням народной любви.
Оказывается, ни больше ни меньше, что он был
великий философ, давно что-то, тогда еще, когда и
немцы не выдумали философии.
Живой скелет умильно, хоть и со страхом, глядел на лекаря и еще умильнее указывал на мальчика лет десяти, свежего, розового, который стоял в каком-то недоумении у дверей. Кажется, лучше не надо: точно те годы, те приметы, которые
немец назначил
великому князю для
великой операции перерождения.
Это двадцатилетнее царствование, следовавшее неуклонно национальной политике Петра
Великого, сделало то, что эта политика успела всосаться в плоть и кровь русского народа, доказательством чему служит кратковременное царствование Петра III, хотевшего снова отдать Россию в подчинение ненавистным
немцам.
И
немцев, с их послом, уморительно представлял, как они являлись ко двору
великого князя, и русских, когда подносили басьму татарским ханам, и отца своего, и себя в виде козла.
В-четвертых, наконец, — сказал отец, насмешливо глядя на сына, «я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за-границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь,
немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что́ хочешь, так
велики, тогда женись.