Неточные совпадения
И рассказал я ему, как приходил раз медведь к
великому святому, спасавшемуся в лесу, в малой келейке, и умилился над ним
великий святой, бесстрашно вышел к нему и подал ему хлеба кусок: «Ступай, дескать, Христос с тобой», и отошел свирепый
зверь послушно и кротко, вреда не сделав.
Прочти им, а деткам особенно, о том, как братья продали в рабство родного брата своего, отрока милого, Иосифа, сновидца и пророка
великого, а отцу сказали, что
зверь растерзал его сына, показав окровавленную одежду его.
Михей Зотыч побежал на постоялый двор, купил ковригу хлеба и притащил ее в башкирскую избу. Нужно было видеть, как все кинулись на эту ковригу, вырывая куски друг у друга. Люди обезумели от голода и бросались друг на друга, как дикие
звери. Михей Зотыч стоял, смотрел и плакал… Слаб человек, немощен, а
велика его гордыня.
Между тем осечка может случиться на охоте за такою драгоценною добычей, потеря которой невознаградима; не говорю уже о том, что осечка при стрельбе хищных
зверей подвергает охотника
великой опасности.
Тетеревов употребляют в пищу
великое множество, по большей части крытых шатрами; хищные птицы и
звери также много их истребляют.
Природа мерещится при взгляде на эту картину в виде какого-то огромного, неумолимого и немого
зверя, или, вернее, гораздо вернее сказать, хоть и странно, — в виде какой-нибудь громадной машины новейшего устройства, которая бессмысленно захватила, раздробила и поглотила в себя, глухо и бесчувственно,
великое и бесценное существо — такое существо, которое одно стоило всей природы и всех законов ее, всей земли, которая и создавалась-то, может быть, единственно для одного только появления этого существа!
Да и страшен был
зверь лесной, чудо морское: руки кривые, на руках когти звериные, ноги лошадиные, спереди-сзади горбы
великие верблюжие, весь мохнатый от верху до низу, изо рта торчали кабаньи клыки, нос крючком, как у беркута, а глаза были совиные.
Она и
великой императрице Екатерине знаема была, и Александр император, поговорив с нею, находил необременительною для себя эту ее беседу; а наиболее всего она известна в народе тем, как она в молодых летах своих одна с Пугачевым сражалась и нашла, как себя от этого мерзкого
зверя защитить.
Чтобы разорвать прочные петли безысходной скуки, которая сначала раздражает человека, будя в нём
зверя, потом, тихонько умертвив душу его, превращает в тупого скота, чтобы не задохнуться в тугих сетях города Окурова, потребно непрерывное напряжение всей силы духа, необходима устойчивая вера в человеческий разум. Но её даёт только причащение к
великой жизни мира, и нужно, чтобы, как звёзды в небе, человеку всегда были ясно видимы огни всех надежд и желаний, неугасимо пылающие на земле.
Правда, впоследствии, по смерти генерала, когда сам Фома совершенно неожиданно сделался вдруг важным и чрезвычайным лицом, он не раз уверял нас всех, что, согласясь быть шутом, он великодушно пожертвовал собою дружбе; что генерал был его благодетель; это был человек
великий, непонятный и что одному ему, Фоме, доверял он сокровеннейшие тайны души своей; что, наконец, если он, Фома, и изображал собою, по генеральскому востребованию, различных
зверей и иные живые картины, то единственно, чтоб развлечь и развеселить удрученного болезнями страдальца и друга.
— Вера есть в каждом, но она затемнена… Без веры не человек, а
зверь. По нашей слабости нам нужно
великое горе, чтобы душа проснулась… Горе очищает душу, как огонь очищает злато.
Кончая брань, вздыхал он глубоко и вполголоса Богу жалобился, набожно приговаривая: «Ох, Господи, Царю Небесный, прости наши
великие согрешения!..» А чуть что не по нем — зарычит, аки
зверь, обругает на чем свет стоит, а найдет недобрый час — и тычком наградит.
«Все существа до сих пор стремились создавать нечто выше себя: и вы хотите быть отливом этого
великого прилива и предпочитаете возвратиться к
зверю, чем преодолеть человека?»
«…Только теперь я понял
великую радость войны, это древнее первичное наслаждение убивать людей — умных, хитрых, лукавых, неизмеримо более интересных, чем самые хищные
звери.
— Да. Може, придется из них медведей выгонять, ну да эта беда не
велика, с этим зверем-то управимся.
Великий мистик православного Востока св. Симеон Новый Богослов красиво говорит: «Все твари, когда увидели, что Адам изгнан из рая, не хотели более повиноваться ему, ни луна, ни прочие звезды не хотели показываться ему; источники не хотели источать воду, и реки продолжать течение свое; воздух думал не дуть более, чтобы не давать дышать Адаму, согрешившему;
звери и все животные земные, когда увидели, что он обнажился от первой славы, стали презирать его, и все тотчас готовы были напасть на него; небо устремлялось было пасть на него, и земля не хотела носить его более.
На полавочнике были вышиты львы, терзающие змея, а на алтабасной (парчевой) колодке двуглавый орел. Эта новинка не избегла замечания
великого князя: черные очи его зажглись удовольствием. Долго любовался он державными
зверями и птицею и, прежде нежели сел на скамейку и с бережью положил ногу на колодку, ласково сказал...
Вот что, по словам летописца, писал к русскому
великому князю Менгли-Гирей, посылая этот дар: «Тебе ведомо, что в эндустанской земле кердеченом зовут однорог
зверь, а рог его о том деле надобен: у кого на руке, как едячи, то лизати, и в той ястве, что лихое зелие будет, и человеку лиха не будет».
Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя; а вы хотите быть отливом этой
великой волны и скорее вернуться к состоянию
зверя, чем превзойти человека?
Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он — l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в
великом деле положения предела власти
зверю, глаголящему
велика и хульна, определено предвечно, и что поэтому ему не должно предпринимать ничего, и ждать того, чтò должно совершиться.
Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux, [сорок два] т. е. предел, который был положен
зверю глаголати
велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666-ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812-м году, в котором французскому императору минуло 42 года.