Неточные совпадения
А. Волынский был одним из первых в защите в литературной критике философского идеализма, он хотел, чтобы критика была на высоте
великой русской литературы, и прежде всего на высоте Достоевского и Л. Толстого, и резко нападал на традиционную русскую критику, Добролюбова, Чернышевского, Писарева, которые все еще пользовались большим
авторитетом в широких кругах интеллигенции.
Но сейчас я остро сознаю, что, в сущности, сочувствую всем
великим бунтам истории — бунту Лютера, бунту разума просвещения против
авторитета, бунту «природы» у Руссо, бунту французской революции, бунту идеализма против власти объекта, бунту Маркса против капитализма, бунту Белинского против мирового духа и мировой гармонии, анархическому бунту Бакунина, бунту Л. Толстого против истории и цивилизации, бунту Ницше против разума и морали, бунту Ибсена против общества, и самое христианство я понимаю как бунт против мира и его закона.
В действительности «Легенда о
Великом Инквизиторе» наносит страшные удары всякому
авторитету и всякой власти, она бьет по царству кесаря не только в католичестве, но и в православии и во всякой религии, так же как в коммунизме и социализме.
Авторитет его предшественников, однако, был еще так
велик, что когда он донес о своих открытиях в Петербург, то ему не поверили, сочли его поступок дерзким и подлежащим наказанию и «заключили» его разжаловать, и неизвестно, к чему бы это повело, если бы не заступничество самого государя, который нашел его поступок молодецким, благородным и патриотическим.
Впрочем, в отдаленных углах России, особенно после
великого двенадцатого года, особенно на Дону, Глинка пользовался большим
авторитетом.
Но в то время, когда эти мысли были высказаны, энергическое обличение уже встретило их со всех сторон, и весь
авторитет писателя, как он ни был
велик, не спас его от сарказмов, крайне ядовитых по своей справедливости.
Особой оригинальности или философской ясности суждения автора «Изложения православной веры» не имеют, сравнительно с учениями св. Дионисия Ареопагита и Максима Исповедника, однако высокий вероучительный
авторитет этого произведения заставляет с особенным вниманием относиться к его идеям, в частности и по вопросу об «апофатическом» богословии. Приведенные суждения даже текстуально близки к соответственным местам из сочинений Ареопагита, святых Максима, Василия
Великого и др.
Люди эти, немецкие эстетические критики, большей частью совершенно лишенные эстетического чувства, не зная того простого, непосредственного художественного впечатления, которое для чутких к искусству людей ясно выделяет это впечатление от всех других, но, веря на слово
авторитету, признавшему Шекспира
великим поэтом, стали восхвалять всего Шекспира подряд, особенно выделяя такие места, которые поражали их эффектами или выражали мысли, соответствующие их мировоззрениям, воображая себе, что эти-то эффекты и эти мысли и составляют сущность того, что называется искусством.
В «Легенде о
Великом Инквизиторе» он видел в
авторитете соблазн антихриста.
Авторитет Кочетова оказался так
велик, доводы его так убедительны, что добрая половина Старого Города немедленно же пошла во след своего старого наставника.