Надо сказать, что она, тотчас после приезда Федоса, написала к белебеевскому предводителю дворянства письмо, в котором спрашивала, действительно ли им был выдан вид Федосу Половникову; но прошло уже более полутора месяцев, а ответа получено не было. Молчание это служило источником
великих тревог, которые при всяком случае возобновлялись.
Неточные совпадения
«Все будет хорошо, все!» Ее любовь — любовь матери — разгоралась, сжимая сердце почти до боли, потом материнское мешало росту человеческого, сжигало его, и на месте
великого чувства, в сером пепле
тревоги, робко билась унылая мысль...
Во всем крылся
великий и опасный сарказм, зародивший
тревогу. Я ждал, что Гез сохранит в распутстве своем по крайней мере возможную элегантность, — так я думал по некоторым его личным чертам; но поведение Геза заставило ожидать худших вещей, а потому я утвердился в намерении совершенно уединиться. Сильнее всего мучила меня мысль, что, выходя на палубу днем, я рисковал, против воли, быть втянутым в удалую компанию. Мне оставались — раннее, еще дремотное утро и глухая ночь.
Душа моя дрожит
великой дрожью непонятной
тревоги; как молния, вспыхнуло в памяти
великое слово Ионино...
То забавляло его, какую
тревогу поднимут в Москве на Рогожском, по всем скитам, по всему старообрядству, когда узнают, что
великий, учительный начетчик, ревностный поборник «древлего благочестия», строгим житием и постничеством прославленный, обвенчался в никонианской церкви, да и невесту-то из скита выкрал.
На лице Елизаветы Петровны была написана
тревога. Маркиз несколько раз посмотрел на нее с чуть заметной ободряющей улыбкой. Герцогиня Анна Леопольдовна перехватила один из этих взглядов, наклонилась к цесаревне, сказала ей что-то шепотом и вышла из-за стола.
Великая княжна последовала за ней, закусив нижнюю губу, что служило у нее признаком сильного раздражения.
Да и, кроме того, Наталья Федоровна за последнее время как-то совершенно окаменела — для нее все казалось безразлично. С некоторой душевной
тревогой следила она за известиями с театра военных действий, и эта
тревога увеличилась, когда вскоре после битвы при Прейсиш-Эйлау получено было известие о выступлении гвардии, в рядах которой служил Зарудин, в Юрбург под начальством
великого князя Константина Павловича, а затем и сам государь поехал в лагерь.
И о попе он думал с
тревогою и печалью, ибо в эти наступающие часы ужаса один он из всех бывших людей любил о. Василия стыдливою и нежною любовью и близок был его
великой, мятежной душе.