Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая
ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как
скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
Свет ты мой, Иван Кузмич, удалая солдатская головушка! не тронули тебя ни штыки прусские, ни пули турецкие; не в честном бою положил ты свой живот, а сгинул от беглого каторжника!» — «Унять старую
ведьму!» —
сказал Пугачев.
— Вы знаете, какой она дьявол…
Ведьма, с медными глазами. Это — не я, это невеста
сказала. Моя невеста.
Но мать, не слушая отца, — как она часто делала, — кратко и сухо
сказала Климу, что Дронов все это выдумал: тетки-ведьмы не было у него; отец помер, его засыпало землей, когда он рыл колодезь, мать работала на фабрике спичек и умерла, когда Дронову было четыре года, после ее смерти бабушка нанялась нянькой к брату Мите; вот и все.
«Ну, — прошамшила
ведьма, — я
скажу Марье Ильиничне; как она прикажет; а вы заезжайте дня через два».
— Вы что? а вы с этой старой
ведьмой, с ключницей, не стакнулись небось? Небось не наушничаете, а?
Скажите, не взводите на беззащитную девку всякую небылицу? Небось не по вашей милости ее из прачек в судомойки произвели! И бьют-то ее и в затрапезе держат не по вашей милости?.. Стыдитесь, стыдитесь, старый вы человек! Ведь вас паралич того и гляди разобьет… Богу отвечать придется.
— Вишь, как ругается! —
сказал парубок, вытаращив на нее глаза, как будто озадаченный таким сильным залпом неожиданных приветствий, — и язык у нее, у столетней
ведьмы, не заболит выговорить эти слова.
— Нет, это не по-моему: я держу свое слово; что раз сделал, тому и навеки быть. А вот у хрыча Черевика нет совести, видно, и на полшеляга:
сказал, да и назад… Ну, его и винить нечего, он пень, да и полно. Все это штуки старой
ведьмы, которую мы сегодня с хлопцами на мосту ругнули на все бока! Эх, если бы я был царем или паном великим, я бы первый перевешал всех тех дурней, которые позволяют себя седлать бабам…
«Нет, не видать тебе золота, покамест не достанешь крови человеческой!» —
сказала ведьма и подвела к нему дитя лет шести, накрытое белою простынею, показывая знаком, чтобы он отсек ему голову.
—
Ведьма! —
сказал он, вдруг указав на нее пальцем и оборотившись к дому.
— Так это ты, сука, —
сказала дьячиха, подступая к ткачихе, — так это ты,
ведьма, напускаешь ему туман и поишь нечистым зельем, чтобы ходил к тебе?
— Хе-хе! —
сказал мельник, — молись, молись, боярыня, я этого не боюсь… меня молитвой не испугаешь, ладаном не выкуришь… я сам умею причитывать… я не какой-нибудь такой… меня и водяной дед знает, и лесовой дед… меня знают русалки… и
ведьмы… и кикиморы… меня все знают… меня… меня… вот хошь, я их позову? Шикалу! Ликалу!
— Теперь, брат, мне надолго станет! —
сказал он, — табак у нас есть, чаем и сахаром мы обеспечены, только вина недоставало — захотим, и вино будет! Впрочем, покуда еще придержусь — времени теперь нет, на погреб бежать надо! Не присмотри крошечку — мигом растащат! А видела, брат, она меня, видела,
ведьма, как я однажды около застольной по стенке пробирался. Стоит это у окна, смотрит, чай, на меня да думает: то-то я огурцов не досчитываюсь, — ан вот оно что!
— Только не про меня — так, что ли, хочешь
сказать? Да, дружище, деньжищ у нее — целая прорва, а для меня пятака медного жаль! И ведь всегда-то она меня,
ведьма, ненавидела! За что? Ну, да теперь, брат, шалишь! с меня взятки-то гладки, я и за горло возьму! Выгнать меня вздумает — не пойду! Есть не даст — сам возьму! Я, брат, отечеству послужил — теперь мне всякий помочь обязан! Одного боюсь: табаку не будет давать — скверность!
— Важно! — говорит он, — сперва выпили, а теперь трубочки покурим! Не даст,
ведьма, мне табаку, не даст — это он верно
сказал. Есть-то даст ли? Объедки, чай, какие-нибудь со стола посылать будет! Эхма! были и у нас денежки — и нет их! Был человек — и нет его! Так-то вот и все на сем свете! сегодня ты и сыт и пьян, живешь в свое удовольствие, трубочку покуриваешь…
— Нет, в глаза не
скажу! Может, она вправду
ведьма…
С лишком за двести лет до этого, то есть во времена междуцарствия, хотя мы и не можем
сказать утвердительно, живали ли в Муромских лесах
ведьмы, лешие и злые духи, но, по крайней мере, это народное поверье существовало тогда еще во всей своей силе; что ж касается до разбойников, то, несмотря на старания губных старост, огнищан и всей земской полиции тогдашнего времени, дорога Муромским лесом вовсе была небезопасна.
— Ну, ну, проваливай! — перервал Алексей, выталкивая за дверь старуху. — Что тебе вздумалось
сказать этой
ведьме, — продолжал он, обращаясь к Кирше, — что мы платим везде по рублю за горшок молока?
— Ему бы поучиться летать у жены своей, Маринки, —
сказал стрелец. — Говорят, будто б эта
ведьма, когда приступили к царским палатам, при всех обернулась сорокою, да и порх в окно!.. Чему ж ты ухмыляешься? — продолжал он, обращаясь к купцу. — Чай, и до тебя этот слух дошел?
Иль
скажет сын,
Что сердце у меня обросло мохом,
Что я не знал желаний, что меня
И совесть никогда не грызла, совесть,
Когтистый зверь, скребущий сердце, совесть,
Незваный гость, докучный собеседник,
Заимодавец грубый, эта
ведьма,
От коей меркнет месяц и могилы
Смущаются и мертвых высылают?..
Прохор. Ужас, до чего Наталья любит обижать меня. И вообще — всех… Молодая, а уже —
ведьма. Очень похожа… Мм-да! Однако она верно
сказала — я человек осмотрительный. После смерти капитана…
— Старая
ведьма! —
сказал он, стиснув зубы, — так я ж заставлю тебя отвечать…
— Кто? панночка? —
сказал Дорош, уже знакомый прежде нашему философу. — Да она была целая
ведьма! Я присягну, что
ведьма!
Когда уже минули они хутор и перед ними открылась ровная лощина, а в стороне потянулся черный, как уголь, лес, тогда только
сказал он сам в себе: «Эге, да это
ведьма».
— А что, дядько, —
сказал молодой овчар с пуговицами, — можно ли узнать по каким-нибудь приметам
ведьму?
— Когда стара баба, то и
ведьма, —
сказал хладнокровно седой козак.
Покойный Михайло Максимыч пытал на себе волосы рвать и прямо дворянству
сказал: «После того вы хуже мужиков, коли этой, согрешила, грешная, старой
ведьмы испугались».
«Теперь все дело как на ладони, — думал он, крупными шагами идя вдоль набережной. — Тешилась, значит,
ведьма треклятая, одурачить меня думала… Коли б в самом деле на мыслях у нее в те поры про меня было, не стала бы у брата места сулить,
сказала бы, что сама задумала пароход покупать… А я-то, дурак, ровно ошалел тогда!.. Вся теперь надежда на Сергея Андреича».
— Рекомендую вашему вниманию, —
сказал я Павлу Ивановичу, стаскивая со старухи чепец и обнажая совершенно лысую голову. — Этой
ведьме девяносто лет, душа моя. Если бы нам с вами пришлось когда-нибудь вскрывать этого субъекта, то мы сильно разошлись бы во мнениях. Вы нашли бы старческую атрофию мозга, я же уверил бы вас, что это самое умное и хитрое существо во всем нашем уезде… Чёрт в юбке!
— И вот что еще для меня непонятно: он велел
сказать этой
ведьме, чтобы приданого было не меньше шестидесяти тысяч. Ты слышала? «Иначе, говорит, нельзя».
— А то пристал, что ежели нынче ночью, не дай бог, случится что… ты слушай!.. ежели случится что, то завтра же чуть свет пойду в Дядьково к отцу Никодиму и все объясню. Так и так,
скажу, отец Никодим, извините великодушно, но она
ведьма. Почему? Гм… желаете знать почему? Извольте… Так и так. И горе тебе, баба! Не токмо на Страшном судилище, но и в земной жизни наказана будешь! Недаром насчет вашего брата в требнике молитвы написаны!
— Ишь ведьма-то наша уезжать собирается! —
сказала рядом Манька, бойкая девочка лет шестнадцати.
Спаланцо стал бледнее мертвеца. Он вышел из епископских покоев и схватил себя за голову. Где и кому
сказать теперь, что Мария не
ведьма? Кто не поверит тому, во что верят монахи? Теперь вся Барцелона убеждена в том, что его жена
ведьма! Вся! Нет ничего легче, как убедить в какой-нибудь небывальщине глупого человека, а испанцы все глупы!
— Клянусь кровью св. Януария, что ты
ведьма! —
сказал вдруг ни с того ни с сего молодой монах.
— Послушай! —
сказал Спаланцо плачущей жене. — Мой покойный отец говорил мне, что скоро настанет время, когда будут смеяться над теми, которые веруют в существование
ведьм. Мой отец был безбожник, но всегда говорил правду. Нужно, значит, спрятаться куда-нибудь и выждать то время…Очень просто! В гавани починяется корабль моего брата Христофора. Я спрячу тебя в этот корабль, и ты не выйдешь из него до тех пор, пока не настанет время, о котором говорил мой отец. Время это, по его словам, настанет скоро…
— Я выдал бы ее, —
сказал брат, — если бы она была
ведьма и не была бы такой красивой…Отпущение вещь хорошая…Впрочем, мы не будем в убытке, если подождем смерти Марии и выдадим ее тем воронам мертвую… Пусть сожгут мертвую…Мертвым не больно. Она умрет, когда мы будем стары, а в старости-то нам и понадобится отпущение…
— Тебя хотят монахи сжечь, Мария! —
сказал он жене, пришедши домой от епископа. — Они говорят, что ты
ведьма, и приказали мне привести тебя туда…Послушай, жена! Если ты на самом деле
ведьма, то бог с тобой! — обратись в черную кошку и убеги куда-нибудь; если же в тебе нет нечистого духа, то я не отдам тебя монахам…Они наденут на тебя ошейник и не дадут тебе спать до тех пор, пока ты не наврешь на себя. Убегай же, если ты
ведьма!
— По моему мнению, —
сказал член суда, — нужно было освидетельствовать ее умственные способности. В средние века суд приговаривал к сожжению женщин, которые, в сущности, были истеричками, а не
ведьмами.
— Не шали со мною, бесенок, из молодых, да ранний! Меня не проведешь, я колдун: знаю, что у тебя нет ни сестер, ни брата; ты один у матери, которая боится назвать тебя своим сыном: Ильза ее имя; у тебя один дядя конюх, другой — немой, отец — знатный барон; ты живешь у старой
ведьмы, такой же побродяги, как и сам. Видишь, я тебя насквозь разбираю. Протяни же сейчас ноги, расправь руку и выполни, что я тебе
скажу. Да смотри!
— Да ведь с вами не сговоришь, а вы кого хотите, всех добрых людей спросите, и все добрые люди вам одно
скажут, что Керасиха
ведьма.
— Э, до ста чертей, —
сказал себе Керасенко, — или это я с отвычки горилки так славно наугощался у Пиднебеснихи, что мне черт знает что показывается; или это моя жинка пронюхала, что я про рогачевского шляхтича с нею хочу спорить, и вже успела на меня мару напустить? Люди мне уже не раз прежде говорили, что она у меня
ведьма, да только я этого доглядеться не успел, а теперь… ишь, опять целуются, о… о… о… вот опять и опять… А, стой же, я тебя подкараулю!
— Да кто тебе
сказал, що Керасивна
ведьма?
Надо было довести ее до того и до другого, и за это взялись несколько добрых людей, давших себе слово: кто первый встретит старую Керасивну в темном месте, — ударить ее, — как надлежит настоящему православному христианину бить
ведьму, — один раз чем попало наотмашь и
сказать ей...