Неточные совпадения
Шкафы и комоды были раскрыты; два раза бегали в лавочку за бечевками;
по полу валялась газетная бумага.
Но угар случался частенько. Тогда все
валяются вповалку
по постелям; слышится оханье, стоны; один обложит голову огурцами и повяжется полотенцем, другой положит клюквы в уши и нюхает хрен, третий в одной рубашке уйдет на мороз, четвертый просто
валяется без чувств на
полу.
— Ну, иной раз и сам: правда, святая правда! Где бы помолчать, пожалуй, и пронесло бы, а тут зло возьмет, не вытерпишь, и пошло! Сама посуди: сядешь в угол, молчишь: «Зачем сидишь, как чурбан, без дела?» Возьмешь дело в руки: «Не трогай, не суйся, где не спрашивают!» Ляжешь: «Что все
валяешься?» Возьмешь кусок в рот: «Только жрешь!» Заговоришь: «Молчи лучше!» Книжку возьмешь: вырвут из рук да швырнут на
пол! Вот мое житье — как перед Господом Богом! Только и света что в палате да
по добрым людям.
Мы, сильный
пол, отцы, мужья, братья и дети этих женщин, мы важно осуждаем их за то, что сорят собой и
валяются в грязи, бегают
по кровлям…
В комнате никого, только в незакрытое занавесом окно ворвались лучи солнца и вольно гуляют
по зеркалам, дробятся на граненом хрустале. Раскрытая книга
валяется на
полу, у ног ее ощипанные листья цветка…
Я ахнул: платье, белье, книги, часы, сапоги, все мои письменные принадлежности, которые я было расположил так аккуратно
по ящикам бюро, — все это в кучке
валялось на
полу и при каждом толчке металось то направо, то налево.
Родился он в Бердичеве; до двух лет пил козье молоко и ел селедочную утробку, которая
валялась по грязному
полу; трех лет стоял, выпялив пузо, на пороге отцовской закуты; с четырех до восьми, в ермолке и широком отцовском ляпсардаке, обучался бердичевским специальностям: воровству-краже и воровству-мошенничеству, а девяти сдан в рекруты под видом двенадцатилетнего на основании присяжного свидетельства двенадцати добросовестных евреев, утверждавших за полкарбованца, что мальчику уже сполна минуло двенадцать лет и он может поступить в рекруты за свое чадолюбивое общество.
В комнате не было ни чемодана, ни дорожного сака и вообще ничего такого, что свидетельствовало бы о прибытии человека за сорок верст
по русским дорогам. В одном углу на оттоманке
валялась городская лисья шуба, крытая черным атласом, ватный капор и большой ковровый платок; да тут же на
полу стояли черные бархатные сапожки, а больше ничего.
А на Малой Ямской, которую посещают солдаты, мелкие воришки, ремесленники и вообще народ серый и где берут за время пятьдесят копеек и меньше, совсем уж грязно и скудно:
пол в зале кривой, облупленный и занозистый, окна завешены красными кумачовыми кусками; спальни, точно стойла, разделены тонкими перегородками, не достающими до потолка, а на кроватях, сверх сбитых сенников,
валяются скомканные кое-как, рваные, темные от времени, пятнистые простыни и дырявые байковые одеяла; воздух кислый и чадный, с примесью алкогольных паров и запаха человеческих извержений; женщины, одетые в цветное ситцевое тряпье или в матросские костюмы,
по большей части хриплы или гнусавы, с полупровалившимися носами, с лицами, хранящими следы вчерашних побоев и царапин и наивно раскрашенными при помощи послюненной красной коробочки от папирос.
Однажды сидит утром исправник дома, чай пьет;
по правую руку у него жена, на
полу детки
валяются; сидит исправник и блаженствует. Помышляет он о чине асессорском, ловит мысленно таких воров и мошенников, которых пять предместников его да и сам он поймать не могли. Жмет ему губернатор руку со слезами на глазах за спасение губернии от такой заразы… А у разбойников рожи-то, рожи!..
Нашли офицера с простреленной головой. Тут же
валялся револьвер казенного образца. Медицинский персонал ходил
по полю и подавал помощь тем, у кого были признаки жизни. Их развозили
по больницам, а трупы на Ваганьково и на другие кладбища.
Комната ее вечно оставалась неприбранною; постель стояла в беспорядке; принадлежности белья и туалета
валялись разбросанные
по стульям и на
полу.
В комнате я один, на столе пустая посуда, а из окна дует холодом и сыплет снег. Окно было разбито, стекла
валялись на
полу. Дворник стучал
по раме, забивая окно доской. Оказалось, что свинья, случайно выпущенная из хлева извозчиком, выдавила боком мое окно.
Устав смотреть на него, Фома стал медленно водить глазами
по комнате. На большие гвозди, вбитые в ее стены, были воткнуты пучки газет, отчего казалось, что стены покрыты опухолями. Потолок был оклеен когда-то белой бумагой; она вздулась пузырями, полопалась, отстала и висела грязными клочьями; на
полу валялось платье, сапоги, книги, рваная бумага… Вся комната производила такое впечатление, точно ее ошпарили кипятком.
Я вышел на площадь. Красными точками сквозь туман мерцали фонари двух-трех запоздавших торговок съестными припасами. В нескольких шагах от двери
валялся в грязи человек, тот самый, которого «убрали»
по мановению хозяйской руки с
пола трактира… Тихо было на площади, только сквозь кой-где разбитые окна «Каторги» глухо слышался гомон, покрывавшийся то октавой Лаврова, оравшего «многую лету», то визгом пьяных «теток...
Я заставал его часто, что он крепко спал на своей оттоманке, а книга
валялась около него на
полу, и потом он вскоре приносил ее и ставил на место. В другой раз он нападал на какую-нибудь небольшую книжонку и читал ее удивительно долго и внимательно, точно как будто или не понимал ее, или старался выучить наизусть. Долее всего он возился над Гейне, часто
по целым часам останавливаясь над какою-нибудь одной песенкой этого поэта.
«Бенни лежал на постели со свесившейся головой, обруч и окровавленные тряпки
валялись на
полу, раздробленная рука, лежавшая постоянно в вытянутом положении, сдвинута с места. Стон раздавался
по всей комнате.
Он поспешил к каютам, в надежде отыскать Реджа или Гарвея,
по дороге заглянул в кухню — здесь все
валялось неубранное; высохшие помои пестрили
пол, холодное железо плиты обожгло его руку мертвым прикосновением; разлагалось и кишело мухами мясо, тронутое жарой.
Измывался я над ней зверским образом: гнал ее от себя, когда приходила; назначал свидания и раз
по пяти не являлся; письма ее — милые, ласковые, добрые письма — на диване, на
полу у меня
по неделям
валялись нераспечатанными.
— Вам это непривычно
по полу валяться, а мы — люди привычные, — объяснял он, подмащивая в головы свою дорожную котомку. — Что-то у нас теперь в обители делается… Ужо завтра мы утречком пораньше двинемся, чтобы
по холодку пройти. Как раз к ранней обедне поспеем…
Прошла неделя. Раз Половецкий возвратился в свою комнату после всенощной и пришел в ужас. Его котомка была распакована, а кукла
валялась на
полу. Он даже побелел от бешенства, точно кто его ударил
по лицу. Не было никакого сомнения, что все это устроил брат Ираклий Половецкий вне себя бросился разыскивать брата Павлина и сообщил ему о случившемся.
Видел тесную, душную комнату, грязную, как все караульни в мире, с заплеванным
полом и такими замасленными, запятнанными стенами, точно
по ним ходили или
валялись.
Скотоводство держал большое-с, и поэтому земля была удобрена, пропахана, как пух; все это, знаете, при собственном глазе; рожь иные годы сам-пятнадцать приходила, а это
по нашим местам не у всех бывает; выезд у него, знаете, был хоть и деревенский, но щегольской; люди одеты всегда чисто, опрятно; раз пять в год он непременно ночью обежит
по всем избам и осмотрит, чтобы никто из людей не
валялся на полушубках или на голом
полу и чтобы у всех были войлочные тюфяки, — вот до каких тонкостей доходил в хозяйстве!
На их собачье счастье лошадей околевало множество и трупы их, или, по-мужичьи, «коневое падло»,
валялись без перевода и
по полям и
по задворкам.
По крутой лесенке из сенец они поднялись наверх. В крохотной комнатке было жарко от железной крыши и душно, как в бане. Книги и статистические листки
валялись на
полу, на стульях, на кровати. На столе лежала черная юбка. Таня поспешно повесила ее на гвоздь.
Вдоль прямой дороги, шедшей от вокзала к городу, тянулись серые каменные здания казенного вида. Перед ними,
по эту сторону дороги, было большое
поле. На утоптанных бороздах
валялись сухие стебли каоляна, под развесистыми ветлами чернела вокруг колодца мокрая, развороченная копытами земля. Наш обоз остановился близ колодца. Отпрягали лошадей, солдаты разводили костры и кипятили в котелках воду. Главный врач поехал разузнавать сам, куда нам двигаться или что делать.
Ступил подполковник Снегирев на порог, глаза протер — отшатнулся… Что за дышло! Поперек
пола офицерский драгунский мундир, ручки изогнувши, серебряным погоном блещет, сапожки лаковые в шпорках, как пьяные щенки,
валяются… А на отомане под евонной буркой живое тело урчит… Кто такой?
По какому случаю? Сродников в кавалерии у батальонного отродясь не было… Что за гусь скрозь трубу в полночь ввалился?