Неточные совпадения
Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал в Глупов, как говорится, во все лопатки (время
было такое, что нельзя
было терять ни одной минуты) и едва вломился в пределы городского выгона, как тут же, на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство не охладило восторгов обывателей, потому что умы еще
были полны
воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись, что новый градоначальник во второй раз возьмет приступом крепость Хотин.
Во-первых, назначен
был праздник по случаю переименования города из Глупова в Непреклонск; во-вторых, последовал праздник в
воспоминание побед, одержанных бывшими градоначальниками над обывателями; и, в-третьих, по случаю наступления осеннего времени сам собой подошел праздник"Предержащих Властей".
Вронский
был в эту зиму произведен в полковники, вышел из полка и жил один. Позавтракав, он тотчас же лег на диван, и в пять минут
воспоминания безобразных сцен, виденных им в последние дни, перепутались и связались с представлением об Анне и мужике-обкладчике, который играл важную роль на медвежьей охоте; и Вронский заснул. Он проснулся в темноте, дрожа от страха, и поспешно зажег свечу. ― «Что такое?
Она благодарна
была отцу за то, что он ничего не сказал ей о встрече с Вронским; но она видела по особенной нежности его после визита, во время обычной прогулки, что он
был доволен ею. Она сама
была довольна собою. Она никак не ожидала, чтоб у нее нашлась эта сила задержать где-то в глубине души все
воспоминания прежнего чувства к Вронскому и не только казаться, но и
быть к нему вполне равнодушною и спокойною.
Увидать дядю, похожего на мать, ему
было неприятно, потому что это вызвало в нем те самые
воспоминания, которые он считал стыдными.
То, что он теперь, искупив пред мужем свою вину, должен
был отказаться от нее и никогда не становиться впредь между ею с ее раскаянием и ее мужем,
было твердо решено в его сердце; но он не мог вырвать из своего сердца сожаления о потере ее любви, не мог стереть в
воспоминании те минуты счастия, которые он знал с ней, которые так мало ценимы им
были тогда и которые во всей своей прелести преследовали его теперь.
Одно, что он нашел с тех пор, как вопросы эти стали занимать его,
было то, что он ошибался, предполагая по
воспоминаниям своего юношеского, университетского круга, что религия уж отжила свое время и что ее более не существует.
В
воспоминание же о Вронском примешивалось что-то неловкое, хотя он
был в высшей степени светский и спокойный человек; как будто фальшь какая-то
была, — не в нем, он
был очень прост и мил, — но в ней самой, тогда как с Левиным она чувствовала себя совершенно простою и ясною.
Смутное сознание той ясности, в которую
были приведены его дела, смутное
воспоминание о дружбе и лести Серпуховского, считавшего его нужным человеком, и, главное, ожидание свидания — всё соединялось в общее впечатление радостного чувства жизни. Чувство это
было так сильно, что он невольно улыбался. Он спустил ноги, заложил одну на колено другой и, взяв ее в руку, ощупал упругую икру ноги, зашибленной вчера при падении, и, откинувшись назад, вздохнул несколько раз всею грудью.
Вернувшись домой после трех бессонных ночей, Вронский, не раздеваясь, лег ничком на диван, сложив руки и положив на них голову. Голова его
была тяжела. Представления,
воспоминания и мысли самые странные с чрезвычайною быстротой и ясностью сменялись одна другою: то это
было лекарство, которое он наливал больной и перелил через ложку, то белые руки акушерки, то странное положение Алексея Александровича на полу пред кроватью.
Воспоминание это, с одной стороны,
было слишком ужасно, чтобы думать о нем.
То, что она уехала, не сказав куда, то, что ее до сих пор не
было, то, что она утром еще ездила куда-то, ничего не сказав ему, — всё это, вместе со странно возбужденным выражением ее лица нынче утром и с
воспоминанием того враждебного тона, с которым она при Яшвине почти вырвала из его рук карточки сына, заставило его задуматься.
«Не
была ли растрепана?» подумала она; но увидав восторженную улыбку, которую вызывали в его
воспоминании эти подробности, она почувствовала, что, напротив, впечатление, произведенное ею,
было очень хорошее. Она покраснела и радостно засмеялась.
Присутствие княгини Тверской, и по
воспоминаниям, связанным с нею, и потому, что он вообще не любил ее,
было неприятно Алексею Александровичу, и он пошел прямо в детскую. В первой детской Сережа, лежа грудью на столе и положив ноги на стул, рисовал что-то, весело приговаривая. Англичанка, заменившая во время болезни Анны француженку, с вязаньем миньярдиз сидевшая подле мальчика, поспешно встала, присела и дернула Сережу.
Вернувшись в этот день домой, Левин испытывал радостное чувство того, что неловкое положение кончилось и кончилось так, что ему не пришлось лгать. Кроме того, у него осталось неясное
воспоминание о том, что то, что говорил этот добрый и милый старичок,
было совсем не так глупо, как ему показалось сначала, и что тут что-то
есть такое, что нужно уяснить.
Воспоминание о жене, которая так много
была виновата пред ним и пред которою он
был так свят, как справедливо говорила ему графиня Лидия Ивановна, не должно
было бы смущать его; но он не
был спокоен: он не мог понимать книги, которую он читал, не мог отогнать мучительных
воспоминаний о своих отношениях к ней, о тех ошибках, которые он, как ему теперь казалось, сделал относительно ее.
Воспоминание о вас для вашего сына может повести к вопросам с его стороны, на которые нельзя отвечать, не вложив в душу ребенка духа осуждения к тому, что должно
быть для него святыней, и потому прошу понять отказ вашего мужа в духе христианской любви. Прошу Всевышнего о милосердии к вам.
Вообще тот медовый месяц, то
есть месяц после свадьбы, от которого, по преданию, ждал Левин столь многого,
был не только не медовым, но остался в
воспоминании их обоих самым тяжелым и унизительным временем их жизни.
Вся душа его
была переполнена
воспоминанием о Кити, и в глазах его светилась улыбка торжества и счастия.
Были в его прошедшем, как у всякого человека, сознанные им дурные поступки, за которые совесть должна
была бы мучать его; но
воспоминание о дурных поступках далеко не так мучало его, как эти ничтожные, но стыдные
воспоминания.
И теперь-то, когда он узнал ее, полюбил, как должно
было любить, он
был унижен пред нею и потерял ее навсегда, оставив в ней о себе одно постыдное
воспоминание.
— Нет, отчего? Я скажу, — просто сказала Варенька и, не дожидаясь ответа, продолжала: — да, это
воспоминание, и
было тяжелое когда-то. Я любила одного человека, и эту вещь я
пела ему.
— Ничего необыкновенного не
было, очень просто, — отвечала княгиня, но лицо ее всё просияло от этого
воспоминания.
В действительности же, это убедительное для него «разумеется»
было только последствием повторения точно такого же круга
воспоминаний и представлений, чрез который он прошел уже десятки раз в этот час времени.
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и легла в постель. Ей всею душой
было жалко Анну в то время, как она говорила с ней; но теперь она не могла себя заставить думать о ней.
Воспоминания о доме и детях с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что не хотела вне его провести лишний день и решила, что завтра непременно уедет.
Было что-то ужасное и отвратительное в
воспоминаниях о том, за что
было заплачено этою страшною ценой стыда.
Он чувствовал, что любовь, связывавшая его с Анной, не
была минутное увлечение, которое пройдет, как проходят светские связи не оставив других следов в жизни того и другого, кроме приятных или неприятных
воспоминаний.
Степан Аркадьич покраснел при упоминании о Болгаринове, потому что он в этот же день утром
был у Еврея Болгаринова, и визит этот оставил в нем неприятное
воспоминание. Степан Аркадьич твердо знал, что дело, которому он хотел служить,
было новое, живое и честное дело; но нынче утром, когда Болгаринов, очевидно, нарочно заставил его два часа дожидаться с другими просителями в приемной, ему вдруг стало неловко.
— Этого нет и не
будет, и она желает стереть это из своего
воспоминания.
Левин едва помнил свою мать. Понятие о ней
было для него священным
воспоминанием; и будущая жена его должна
была быть в его воображении повторением того прелестного, святого идеала женщины, каким
была для него мать.
― Левин, сюда! ― крикнул несколько дальше добродушный голос. Это
был Туровцын. Он сидел с молодым военным, и подле них
были два перевернутые стула. Левин с радостью подошел к ним. Он и всегда любил добродушного кутилу Туровцына, ― с ним соединялось
воспоминание объяснения с Кити, ― но нынче, после всех напряженно умных разговоров, добродушный вид Туровцына
был ему особенно приятен.
Вид других людей, их речи, свои собственные
воспоминания — всё это
было для него только мучительно.
И наравне с этими
воспоминаниями стояли теперь отказ и то жалкое положение, в котором он должен
был представляться другим в этот вечер.
Перебирая в
воспоминании все известные случаи разводов (их
было очень много в самом высшем, ему хорошо известном обществе), Алексей Александрович не нашел ни одного, где бы цель развода
была та, которую он имел в виду.
Она лежала в постели с открытыми глазами, глядя при свете одной догоравшей свечи на лепной карниз потолка и на захватывающую часть его тень от ширмы, и живо представляла себе, что̀ он
будет чувствовать, когда ее уже не
будет и она
будет для него только одно
воспоминание.
Обольщение это
было непродолжительно. Больной заснул спокойно, но чрез полчаса кашель разбудил его. И вдруг исчезли все надежды и в окружающих его и в нем самом. Действительность страдания, без сомнения, даже без
воспоминаний о прежних надеждах, разрушила их в Левине и Кити и в самом больном.
Предсказания доктора оправдались. Кити возвратилась домой, в Россию, излеченная. Она не
была так беззаботна и весела как прежде, но
была спокойна. Московские горести ее стали
воспоминанием.
Я знаю, мы скоро разлучимся опять и, может
быть, навеки: оба пойдем разными путями до гроба; но
воспоминание о ней останется неприкосновенным в душе моей; я ей это повторял всегда, и она мне верит, хотя говорит противное.
Перечитывая эту страницу, я замечаю, что далеко отвлекся от своего предмета… Но что за нужда?.. Ведь этот журнал пишу я для себя, и, следственно, все, что я в него ни брошу,
будет со временем для меня драгоценным
воспоминанием.
Когда ночная роса и горный ветер освежили мою горячую голову и мысли пришли в обычный порядок, то я понял, что гнаться за погибшим счастием бесполезно и безрассудно. Чего мне еще надобно? — ее видеть? — зачем? не все ли кончено между нами? Один горький прощальный поцелуй не обогатит моих
воспоминаний, а после него нам только труднее
будет расставаться.
Кто б ни
был ты, о мой читатель,
Друг, недруг, я хочу с тобой
Расстаться нынче как приятель.
Прости. Чего бы ты за мной
Здесь ни искал в строфах небрежных,
Воспоминаний ли мятежных,
Отдохновенья ль от трудов,
Живых картин, иль острых слов,
Иль грамматических ошибок,
Дай Бог, чтоб в этой книжке ты
Для развлеченья, для мечты,
Для сердца, для журнальных сшибок
Хотя крупицу мог найти.
За сим расстанемся, прости!
Я забывал, что мертвое тело, которое лежало предо мною и на которое я бессмысленно смотрел, как на предмет, не имеющий ничего общего с моими
воспоминаниями,
была она.
Неужели это прекрасное чувство
было заглушено во мне любовью к Сереже и желанием казаться перед ним таким же молодцом, как и он сам? Незавидные же
были эти любовь и желание казаться молодцом! Они произвели единственные темные пятна на страницах моих детских
воспоминаний.
Maman играла второй концерт Фильда — своего учителя. Я дремал, и в моем воображении возникали какие-то легкие, светлые и прозрачные
воспоминания. Она заиграла патетическую сонату Бетховена, и я вспоминал что-то грустное, тяжелое и мрачное. Maman часто играла эти две пьесы; поэтому я очень хорошо помню чувство, которое они во мне возбуждали. Чувство это
было похоже на
воспоминание; но
воспоминание чего? казалось, что вспоминаешь то, чего никогда не
было.
Много воды утекло с тех пор, много
воспоминаний о
былом потеряли для меня значение и стали смутными мечтами, даже и странник Гриша давно окончил свое последнее странствование; но впечатление, которое он произвел на меня, и чувство, которое возбудил, никогда не умрут в моей памяти.
Лонгрен поехал в город, взял расчет, простился с товарищами и стал растить маленькую Ассоль. Пока девочка не научилась твердо ходить, вдова жила у матроса, заменяя сиротке мать, но лишь только Ассоль перестала падать, занося ножку через порог, Лонгрен решительно объявил, что теперь он
будет сам все делать для девочки, и, поблагодарив вдову за деятельное сочувствие, зажил одинокой жизнью вдовца, сосредоточив все помыслы, надежды, любовь и
воспоминания на маленьком существе.
Девушка вздохнула и осмотрелась. Музыка смолкла, но Ассоль
была еще во власти ее звонкого хора. Это впечатление постепенно ослабевало, затем стало
воспоминанием и, наконец, просто усталостью. Она легла на траву, зевнула и, блаженно закрыв глаза, уснула — по-настоящему, крепким, как молодой орех, сном, без заботы и сновидений.
Самым ужаснейшим
воспоминанием его
было то, как он оказался вчера «низок и гадок», не по тому одному, что
был пьян, а потому, что ругал перед девушкой, пользуясь ее положением, из глупо-поспешной ревности, ее жениха, не зная не только их взаимных между собой отношений и обязательств, но даже и человека-то не зная порядочно.
Была ужасная пора,
Об ней свежо
воспоминанье…
Об ней, друзья мои, для вас
Начну свое повествованье.
Печален
будет мой рассказ.
Бог знает, где бродили его мысли, но не в одном только прошедшем бродили они: выражение его лица
было сосредоточенно и угрюмо, чего не бывает, когда человек занят одними
воспоминаниями.