Неточные совпадения
У нас все в голове времена вечеров барона Гольбаха и первого представления «Фигаро», когда вся аристократия Парижа стояла дни целые, делая хвост, и модные дамы без обеда ели сухие бриошки, чтоб добиться места и увидать революционную пьесу, которую через месяц будут давать в Версале (
граф Прованский, то есть
будущий Людовик XVIII, в роли Фигаро, Мария-Антуанетта — в роли Сусанны!).
Евгению Павловичу показалось, что он и Аделаида еще не совершенно сошлись друг с другом; но в
будущем казалось неминуемым совершенно добровольное и сердечное подчинение пылкой Аделаиды уму и опыту князя Щ. К тому же и уроки, вынесенные семейством, страшно на него подействовали, и, главное, последний случай с Аглаей и эмигрантом
графом.
Я видел пагубные последствия этого поветрия на
графе ТвэрдоонтС и не мог не трепетать за
будущее России.
Как истый остзеец, и потому настоящий, так сказать прирожденный аристократ,
граф и в самом деле мог гордиться тем, что его дворянство не идет разгильдяйскою походкой дворянства русского, походкою, которая обличала уже все его бессилие в ту пору, когда оно, только что исполнив славное дело обороны отечества, имело, может быть, самое удобное время, чтоб обдумать свое
будущее и идти к целям своего призвания.
Это случилось вскоре после их поездки к Кипренскому, именно в одну из тех пауз, о которых я рассказывала. Неудачнее подобного момента, казалось, нельзя было и выбрать: когда княгиня, совсем забывая себя, вся была в детях и напряженно сосредоточивалась, прозирая в их
будущее,
граф в самых почтительных выражениях представил ей свою декларацию.
— О
будущем Лиза никогда не думала, — подхватил
граф, сам-то пуще всего думавший когда-нибудь о
будущем. — Но ваше как здоровье? — спросил он Домну Осиповну.
Нельзя сказать, чтобы мальчик этот был особенно интересен; но нельзя было не остановиться на нем, так как он представлял теперь единственную мужскую отрасль фамилии
графов Листомировых и, как справедливо иногда замечал его отец, задумчиво глядя вдаль и меланхолически свешивая голову набок: «Мог, — кто знает? — мог играть в
будущем видную роль в отечестве?!»
В ней уже сидел бес, который день и ночь шептал ей, что она очаровательна, божественна, и она, определенно не знавшая, для чего, собственно, она создана и для чего ей дана жизнь, воображала себя в
будущем не иначе, как очень богатою и знатною, ей грезились балы, скачки, ливреи, роскошная гостиная, свой salon и целый рой
графов, князей, посланников, знаменитых художников и артистов, и все это поклоняется ей и восхищается ее красотой и туалетами…
Граф. Ну, это вы совершенно напрасно трудились; потому что ваш предшественник так превосходно знал этот порядок, так добросовестно вел его, что вам за прошедшее время можно быть вполне покойному и заботиться о том, чтобы на
будущее время порядок этот шел так же исправно, как шел он при Владимире Иваныче.
Граф. Да-с, прошу вас и на
будущее время разуметь меня таким, и если желаете служить со мной, то, во-первых, не играйте вашими брелоками!.. Я люблю дисциплину и нахожу это неприличным при разговоре с начальником…
Граф. В том же. Признаюсь, в нем теперь жить невесело. Он так обветшал, так развалился… я на
будущий год его намерен сломать.
Урбенин сел.
Граф выпил коньяку и начал излагать ему план своих
будущих действий в области рационального хозяйства. Говорил он долго, утомительно, то и дело повторяясь и меняя тему. Урбенин слушал его, как серьезные люди слушают болтовню детей и женщин, лениво и внимательно… Он ел ершовую уху и печально глядел в свою тарелку.
— Хорошо, оставим до
будущего раза… Теперь только скажите мне: правда ли, что вы били вашу жену? Говорят, что, найдя однажды у нее записку
графа, вы ударили ее…
Он зачастую забывал свой главный план относительно капиталов
графа, и любовь последнего к невесте возбуждала в Сигизмунде Владиславовиче не опасение за
будущее, а ревнивое чувство настоящего.
С величайшим почетом и радушием принимали они у себя своего
будущего высокопоставленного зятя. Они ни на минуту не сомневались, что он будет этим зятем, хотя
граф даже намеком не высказал своих определенных намерений относительно их дочери.
Вскоре после этих крестин Стамбулов обратился к своему высокопоставленному куму с предложением — с каким вы думаете? — быть кандидатом на болгарский престол. Неожиданное, но крайне лестное предложение было, конечно, принято, и воображаемый французский
граф де Тулуз Лотрек — arias Савин — уехал в Константинополь, чтобы хлопотать и заручиться симпатиями великого визиря и влиятельных лиц, близко стоящих к
будущему его сюзерену-падишаху.
Затеянное Иваном Павловичем Кутайсовым сватовство
графа Казимира Нарцисовича Свенторжецкого, как мы уже сказали, подвигалось черепашьим шагом, так как, с одной стороны, Зинаида Владимировна сторонилась
графа, думая сделать этим угодное императрице, решившей уже бесповоротно брак своей любимицы с Виктором Павловичем Олениным, отношения которого, впрочем, к его
будущей невесте изменились лишь разве в том смысле, что ему часто и иногда довольно долго приходилось беседовать с нею на придворных вечерах и балах.
Княгиня Васса Семеновна с истинно русским радушием встретила товарища
будущего мужа своей дочери. Княжна Людмила грациозно присела
графу Свиридову. Он, глядя на нее, не мог внутренне не сознаться, что князь Сергей Сергеевич отнюдь не пел ей вчера особенно преувеличенных дифирамбов.
Из разговора с Генриеттой Шевалье Ирена Станиславовна догадалась, что
граф Свенторжецкий подставлен в качестве жениха Похвисневой иезуитами, игравшими на руку Кутайсова, хотевшего сделать
будущую графиню своей любовницей.
— Это правильно… Ее сиятельство совсем затворилась… Точно в келье… На
будущей неделе Корнилий Потапович праздник у себя на даче устраивает, так и на него она, как
граф ее ни уговаривал, ехать не хочет… Не знаю, на чем и порешат.
Тяжелое и страшное дело, порученное ему
графом Свенторжецким, награда за которое было целое состояние, необходимое ему для
будущей полной отрады и утехи жизни с молодой женой, заставило его отсрочить исполнение задуманного им плана.
Все это в довольно непривлекательном свете выставляло перед ним его
будущих подданных, и великому князю невольно вспоминались слова и речи его воспитателя,
графа Панина, поклонника всего прусского, старавшегося унизить русских людей перед их
будущим государем, любившего «морализировать» о их непостоянстве и легкомыслии и внушавшего своему воспитаннику, что «государю кураж надобен».
Для того, чтобы подготовить почву для избрания,
граф по совету Стамбулова отправился в Константинополь, где представился французскому послу
графу Монтебелло и сумел обворожить его настолько, что тот представил его великому визирю как
будущего, пока негласного, кандидата на болгарский престол. Назначен был день аудиенции, выхлопотанной ему у султана.
Не брезговал, впрочем,
граф попутно и другими представительницами прекрасного пола Белокаменной, даже теми, которых он называл «мастодонтами» и уверял пана Кржижановского, что от них пахнет потом и луком. В
будущем же ему улыбалась сладость обладания недоступной княжной.
В таких радужных красках представлялась экзальтированной по воспитанию молодой девушке ее
будущая деятельность по выходе замуж за
графа Аракчеева.
Граф посвящал все свое время лакомому куску — состоянию княжны Баратовой и, свободно черпая золото из этой сокровищницы и для себя, и для конфедератской кассы, утешался этим, питая твердую надежду овладеть в
будущем самой княжной, относившейся к нему не только с прежним презрением, но почти с нескрываемою гадливостью.
Близость
графа и частые свиданья с ним снова пробудили в Зинаиде Владимировне те мучительно-сладкие ощущения, которые она испытывала несколько лет тому назад, при первой встрече с намеченным ею теперь в ее
будущие мужья Казимиром Нарцисовичем.
Образ
графа Петра Васильевича Вельского восставал между тем в уме молодой девушки в таких соблазнительных красках, которые она считала не гармонирующими с ее дружбой с его
будущей женой.
Жених красавец-граф также, как и его
будущая подруга жизни, с несколько взволнованным, побледневшим лицом представлял достойную ей пару.
Встреча с
графом застала ее, как мы знаем, в то время, когда она, только что покинув институтскую скамью, делала первые самые счастливые шаги самостоятельной жизни предаваясь отдыху и удовольствиям, без всяких планов о
будущей жизни, и без малейшего понятия об этой жизни.
Уверенный тон
графа Сигизмунда Владиславовича, с которым он разбивал все доводы молодого Алфимова, подействовал на последнего ободряюще, и он начал обсуждать свое
будущее.
— Эта свадьба необходима по многим причинам. Во-первых, слово, которое я дал молодому
графу; во-вторых, страстное желание твоего
будущего свекра
графа Вельского и, в-третьих, я сам имею намерение жениться и нуждаюсь в содействии
графа Петра Васильевича и его друзей. Этих причин, конечно, достаточно, чтобы мое решение было приведено в исполнение. Кроме того, тут есть еще кое-что, о чем я тебе не могу сообщить. Одним словом, я сказал тебе мое неизменное решение…
В то время, когда в доме
графа Аракчеева разыгрывалась глухая драма скрытых страданий его молодой жены, задрапированная блеском и наружным деланным счастьем и довольством беспечной светской жизни, в то время, когда на Васильевском острове, в доме Бахметьевой, зрело зерно другой светской драмы
будущего, село Грузино служило театром иной грубой, откровенной по своему цинизму, кровавой по своему исполнению, возмутительной драмы, главными действующими лицами которой были знакомые нам Настасья Минкина, Агафониха, Егор Егорович и Глаша.
В то время, когда
графа Владимира Петровича потянуло с какой-то неестественной силой в освещенную солнцем нарядную толпу, где его ожидала роковая встреча, графиня Конкордия Васильевна сидела у колыбели своей спящей сном невинности дочери, любуясь ею и мечтая о
будущем безоблачном счастье.
— Желаю вам счастья,
граф!.. — продолжала, между тем, она как бы подавленным от волнения голосом. — Ваша
будущая жена, говорят, писаная красавица, умна, добра… Берегите ее от злых людей,
граф… При дворе их много… Не давайте вползать к вашему домашнему очагу… Повторяю, желаю вам полного, безраздельного счастья…
— Это, дочь моя, только одна сторона вопроса, другая заключается в том, чтобы
граф повлиял на свою
будущую жену в смысле торжества католической религии и чтобы от сближения с ней
графа Кутайсова не пострадали наши интересы и высокие цели приведения России на истинный путь единой римско-католической религии…
Хозяйка сказала ему о наступающем дне свадьбы дочери и племянницы и просила
графа осчастливить ее, быть посаженым отцом у ее дочери. Александр Васильевич согласился и, сверх того, вызвался быть посаженым отцом и у племянницы, заявив, что любит обеих невест и желает познакомиться с их
будущими мужьями. Госпожа Грин поблагодарила
графа за честь.
Одержав, как ему казалось, нравственную победу над
графом, он возомнил о своем уме и способностях и даже решился вступить в борьбу с всесильным
графом Аракчеевым на почве излюбленной последним заветной идеи
будущей несомненной и неисчислимой пользы организуемых им военных поселений, долженствовавших покрыть своею сетью всю Россию, на страх, на самом деле, встрепенувшейся при известии о преобразовании в этом смысле русского военного быта, Европе.
— Слышите?.. Его голос! Видите,
граф, у меня в доме, во дворце, меня осаждают… Без докладу! Как это пахнет русским мужиком!.. И вот ваш
будущий канцлер!.. Того и гляди придет нас бить!.. Вашу руку,
граф!.. Заодно — действовать сильно, дружно — не так ли?.. Вы… ваши друзья… или я еду в Курляндию.
За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к
графу и с приятною улыбкой почтительно попросил
будущего тестя объявить ему, что́ будет дано за графиней Верой.
Граф Кирилл Владимирович всё-таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя
будущая судьба.
Теперь говорить обо всем этом, кажется, можно только в интересах исторических, как о любопытном и прискорбном явлении, характеризующем то десятилетие, когда у нас, после охоты к реформам, возобладала безумная страсть перечить всяким улучшениям; но поднять этот вопрос и довести его до того положения, в которое он был уже поставлен
графом Д. А. Толстым, в ближайшем
будущем едва ли не безнадежно.
— Еще один вопрос,
граф, — сказал он, — на который я вас не как
будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?