Неточные совпадения
— Истина
буддизма в аксиоме: всякое существование есть страдание, но в страдание оно обращается благодаря желанию. Непрерывный рост страданий благодаря росту желаний и, наконец, смерть — убеждают человека в иллюзорности его стремления достигнуть личного блага.
Одна и та же привилегированная, древняя религия синто, или поклонение небесным духам, как и в Китае, далее
буддизм.
Христианство это водворено протестантами или пробравшимися с востока несторианами и смешалось с
буддизмом.
Исключительная религия сострадания, боящаяся всякой боли и страдания, как, например,
буддизм, есть религия бездвижности, покоя.
Перед Европой и перед Россией будут поставлены с небывалыми остротой и конкретностью не только внешние, но и внутренние духовные вопросы о Турции и панславизме, о Палестине, об Египте, об Индии и
буддизме, о Китае и панмонголизме.
Но в русском непротивленстве есть опасный, расслабляющий уклон, уклон от христианства к
буддизму.
В это же время я читал классическую книгу Ольденбурга о
буддизме, и она произвела на меня сильное впечатление.
У меня всегда была большая чуткость ко всем направлениям и системам мысли, особенно к тоталитарным, способность вживаться в них. Я с большой чуткостью мог вжиться в толстовство,
буддизм, кантианство, марксизм, ницшеанство, штейнерианство, томизм, германскую мистику, религиозную ортодоксию, экзистенциальную философию, но я ни с чем не мог слиться и оставался самим собой.
У Мережковского нельзя уже найти русской сострадательности и жалостливости, которые оказались отнесенными целиком к
буддизму.
Ему приходилось преодолевать в себе тяжесть земли, свою теллурическую природу, и он проповедовал духовную религию, близкую к
буддизму.
Но он был ближе к
буддизму и к стоицизму, чем к христианству.
В своей критике, в которой было много правды, он зашел так далеко, что начал отрицать самые первоосновы христианства и пришел к религии более близкой к
буддизму.
Его религиозная философия некоторыми своими сторонами ближе к
буддизму, чем к христианству.
Буддизм видит в страдании сущность бытия и лишь в освобождении от бытия, в небытии, нирване видит спасение от страдания.
Витязь с золотой доски снова поступил на военную службу и уже успел прочесть лекцию офицерам своего полка"о
буддизме"или"динамизме", что-то в этом роде…
Трудно уверенно судить о
буддизме, столь далеком и чуждом христианскому миру, и во всяком случае нужно отличать религиозную практику от богословской спекуляции.
Другие же развивались вне видимого его влияния и по отношению к нему недостаточно самоопределились, хотя естественно предполагать и в их отношении к христианству наличность соперничества и враждебного от него отталкивания, — браманизм,
буддизм, конфуцианство и др.
В конце концов получается система всеобщего, универсального тожества [A. Drews различает (в «Die Religion als Selbstbewusstsein Gottes», 1906) два типа религии: Kausalitätsreligion, к которой он относит религию иудеохристианского типа, и Identitätsreligion108 — религии имманентного типа, как-то:
буддизм и измышляемая им самим религия конкретного монизма.
Однако я слышу обычное в таких случаях возражение: возможна и существует атеистическая религия [Термин Э. Геккеля, употребленный им в его популярной книге «Мировые загадки».], утверждающая своей основой не Бога, но небытие, ничто, и религия эта имеет мировое значение, считает сотни миллионов последователей: это —
буддизм.
Это определение как будто теряет свою силу тогда, когда атеизм отрицает существование бога и вместе с тем, как
буддизм, остается чрезвычайно интенсивной религией; но нетрудно распознать, что эта видимость проистекает лишь из предвзятого реалистического взгляда на существо божие, которое не подходит к буддийскому абсолютному иллюзионизму.
Нужно ли говорить, что самоубийство есть всегда и всецело акт жизнеутверждения, хотя больной, капризный или своевольный; от него далеко отстоит та воля к небытию, о которой бессильно вздыхает
буддизм.
Поэтому и
буддизм не нарушает правила, что «keine Religion ohne Gottesvorstellung» (6).
Иоганном Мартином Шлейером (1831–1912).] (в действительности же под маской религиозного эсперанто, ведущего пропаганду
буддизма и вообще индуизма на европейско-христианской почве, однако предпочитающего, вместо открытого выступления и прямой борьбы с христианством, обходную тактику его ассимиляции и нейтрализации).
И в
буддизме ничто есть 1) абсолютное основание мира, именно положительная причина полагающей мир иллюзии, 2) абсолютное существо (хотя и ничто), которое лежит в основе феноменального мира, 3) абсолютная цель мира, к которой стремится мировой процесс и в котором он находит абсолютное искупление и 4) носитель и источник религиозно-нравственного миропорядка, который представляет единственно истинное и постоянное в иллюзии и лишь который делает иллюзорный мировой процесс действительным процессом спасения.
Нирвана (букв.: угасание) — санскритское слово, означающее в
буддизме состояние полного покоя, блаженства и свободы, которого можно достичь при жизни (будда), но полностью — лишь после смерти.].
Сколь знаменательно появление Эккегарта еще в католическую эпоху германской истории, но уже на пороге нового времени, накануне реформации, как прообраз, предуказующий какую-то фатальную обреченность германского гения к извращению христианства в сторону религиозного монизма, пантеизма,
буддизма, неоплатонизма, имманентизма!
Таким образом,
буддизм есть атеизм не в том смысле, чтобы он отрицал бога, т. е. предмет религиозного отношения, но только в том, что он ничто, и privativum, делает богом.
Известно, что народный, экзотерический [Эксотерическое (экзотерическое) учение — явное, открытое для всех (в отличие от эзотерического — тайного, для посвященных).]
буддизм, которому, собственно, и обязана эта религия обширностью своего распространения, отнюдь не ограничивается одной «нетовщиной», но содержит в себе элементы конкретного политеизма, даже фетишизма.
Все подобные настроения ярко концентрируются в так называемом орфизме — тайном учении, возникшем или, вероятнее, только вышедшем на поверхность эллинской жизни в VI веке до Р. X., — как раз в то время, когда в Индии возникал
буддизм.
Отвращение к себе и к жизни, влечение в «Ничто» одолевается не силою представления, как, по мнению Ницше, в индийском
буддизме, и не силою красоты, как, по его же мнению, в эллинской трагедии.
Из области оргиазма, — говорит Ницше, — для народа есть только один путь, — путь к индийскому
буддизму; чтоб вообще быть выносимым с его влечением в Ничто,
буддизм нуждается в этих редких состояниях экстаза с их подъемом над временем, пространством и индивидуальностью.
Недопустимо относить жалость и сострадание исключительно к
буддизму, они глубоко присущи христианству.
Буддизм есть по-своему великое учение о спасении от мук и страдания без Спасителя.
Буддизм этого мужества не имеет и потому отказывается от бытия, бежит в небытие.
Для
буддизма, в сущности, существует только физическое, а не нравственное зло.
Стоицизм и
буддизм — высокие типы нехристианских нравственных учений — боятся страдания и учат, как избежать страдания, как стать к нему нечувствительным, как достигнуть бесстрастия.
Сострадание в
буддизме есть желание небытия для страждущего, есть отказ нести страдание не только для себя, но и для других.
Отсюда вытекает иное отношение к состраданию, чем в
буддизме.
Буддизм не знает, как жизнь может быть выносимой при принятии страдания, не знает тайны креста.
Сострадание целиком было отнесено к
буддизму и вытеснено из христианства.
Буддизм признает сострадание, но отрицает любовь, ибо сострадание может быть путем избавления от муки бытия, любовь же утверждает бытие и, следовательно, муку, любовь умножает скорбь и страдания.
Но и
буддизм и стоицизм интересны тем, что они поняли, что жизнь есть страдание,
буддизм — прямо, стоицизм — косвенно.
«Да, но это что же? Это
буддизм?» говорят на это обыкновенно люди нашего времени. «Это нирвана, это стояние на столбу!» И когда они сказали это, людям нашего времени кажется, что они самым успешным образом опровергли то, что все очень хорошо знают и чего скрыть ни от кого нельзя: что жизнь личная бедственна и не имеет никакого смысла.
В числе этих вер предполагаются
Буддизм, Брамаизм, Конфуцианство, Таосизм и Христианство.
«Это
буддизм, нирвана», говорят они, и им кажется, что этими словами они опровергли всё то, что признавалось и признается миллиардами людей и что каждый из нас в глубине души знает очень хорошо, — именно, что жизнь для целей личности губительна и бессмысленна, и что если есть какой-нибудь выход из этой губительности и бессмысленности, то выход этот несомненно ведет через отречение от блага личности.
Буддизм познает бытие как страдание.
В
буддизме это принимает радикальные формы отказа от бытия.
В этом к
буддизму близки Шопенгауэр и Л. Толстой, у которого тоже духовность носит имперсоналистический характер.
Если
буддизм пессимистичен, то стоицизм своеобразно сочетает пессимистическое, горькое чувство жизни с крайним космическим оптимизмом.
В истории дохристианской духовности наибольший интерес представляют ответы
буддизма, стоицизма, орфизма и неоплатонизма на вопрошание о зле.
