Неточные совпадения
Я лег на диван, завернувшись
в шинель и оставив свечу на лежанке, скоро задремал и проспал бы спокойно, если б, уж очень поздно, Максим Максимыч, взойдя
в комнату, не разбудил меня. Он
бросил трубку на стол, стал ходить по
комнате, шевырять
в печи, наконец лег, но долго кашлял, плевал, ворочался…
Искоса
бросив еще один взгляд на все, что было
в комнате, он почувствовал, что слово «добродетель» и «редкие свойства души» можно с успехом заменить словами «экономия» и «порядок»; и потому, преобразивши таким образом речь, он сказал, что, наслышась об экономии его и редком управлении имениями, он почел за долг познакомиться и принести лично свое почтение.
С каждым годом притворялись окна
в его доме, наконец остались только два, из которых одно, как уже видел читатель, было заклеено бумагою; с каждым годом уходили из вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал
в своей
комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец
бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались
в чистый навоз, хоть разводи на них капусту, мука
в подвалах превратилась
в камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались
в пыль.
Наконец и совсем перестал он ходить на работы,
бросил совершенно и суд, и всякие расправы, засел
в комнаты и перестал принимать к себе даже с докладами приказчика.
— Здравствуйте, Алена Ивановна, — начал он как можно развязнее, но голос не послушался его, прервался и задрожал, — я вам… вещь принес… да вот лучше пойдемте сюда… к свету… — И,
бросив ее, он прямо, без приглашения, прошел
в комнату. Старуха побежала за ним; язык ее развязался...
Самгину показалось, что она хочет сесть на колени его, — он пошевелился
в кресле, сел покрепче, но
в магазине брякнул звонок. Марина вышла из
комнаты и через минуту воротилась с письмами
в руке; одно из них, довольно толстое, взвесила на ладони и, небрежно
бросив на диван, сказала...
— Правду говоря, — нехорошо это было видеть, когда он сидел верхом на спине Бобыля. Когда Григорий злится, лицо у него… жуткое! Потом Микеша плакал. Если б его просто побили, он бы не так обиделся, а тут — за уши! Засмеяли его, ушел
в батраки на хутор к Жадовским. Признаться — я рада была, что ушел, он мне
в комнату всякую дрянь через окно
бросал — дохлых мышей, кротов, ежей живых, а я страшно боюсь ежей!
У него был второй ключ от
комнаты, и как-то вечером, ожидая Никонову, Самгин открыл книгу модного, неприятного ему автора. Из книги вылетела узкая полоска бумаги, на ней ничего не было написано, и Клим положил ее
в пепельницу, а потом, закурив,
бросил туда же непогасшую спичку; край бумаги нагрелся и готов был вспыхнуть, но Самгин успел схватить ее, заметив четко выступившие буквы.
Осторожно, не делая резких движений, Самгин вынул портсигар, папиросу, — спичек
в кармане не оказалось, спички лежали на столе. Тогда он, спрятав портсигар,
бросил папиросу на стол и сунул руки
в карманы. Стоять среди
комнаты было глупо, но двигаться не хотелось, — он стоял и прислушивался к непривычному ощущению грустной, но приятной легкости.
Войдя наверх
в аскетическую
комнату, Кутузов
бросил тяжелое тело свое на койку и ухнул...
— Он всегда о людях говорил серьезно, а о себе — шутя, — она, порывисто вставая,
бросив скомканный платок на пол, ушла
в соседнюю
комнату, с визгом выдвинула там какой-то ящик, на пол упала связка ключей, — Самгину почудилось, что Лютов вздрогнул, даже приоткрыл глаза.
Он глядит, разиня рот от удивления, на падающие вещи, а не на те, которые остаются на руках, и оттого держит поднос косо, а вещи продолжают падать, — и так иногда он принесет на другой конец
комнаты одну рюмку или тарелку, а иногда с бранью и проклятиями
бросит сам и последнее, что осталось
в руках.
Она проворно переложила книги на стул, подвинула стол на средину
комнаты, достала аршин из комода и вся углубилась
в отмеривание полотна, рассчитывала полотнища, с свойственным ей нервным проворством, когда одолевала ее охота или необходимость работы, и на Райского ни взгляда не
бросила, ни слова ему не сказала, как будто его тут не было.
Тут вдруг я
бросил думать всю эту бессмыслицу и
в отчаянии упал головой на подушку. «Да не будет же!» — воскликнул я с внезапною решимостью, вскочил с постели, надел туфли, халат и прямо отправился
в комнату Макара Ивановича, точно там был отвод всем наваждениям, спасение, якорь, на котором я удержусь.
Анна Андреевна, лишь только обо мне доложили,
бросила свое шитье и поспешно вышла встретить меня
в первую свою
комнату — чего прежде никогда не случалось. Она протянула мне обе руки и быстро покраснела. Молча провела она меня к себе, подсела опять к своему рукоделью, меня посадила подле; но за шитье уже не принималась, а все с тем же горячим участием продолжала меня разглядывать, не говоря ни слова.
Лоскутов
бросил недокуренную папиросу
в угол, прошелся по
комнате несколько раз и, сделав крутой поворот на каблуках, сел рядом с Приваловым и заговорил с особенной отчетливостью...
— Чего боишься, — обмерил его взглядом Митя, — ну и черт с тобой, коли так! — крикнул он,
бросая ему пять рублей. — Теперь, Трифон Борисыч, проводи меня тихо и дай мне на них на всех перво-наперво глазком глянуть, так чтоб они меня не заметили. Где они там,
в голубой
комнате?
— Нет, нет, нет! — вскричал вдруг Иван, — это был не сон! Он был, он тут сидел, вон на том диване. Когда ты стучал
в окно, я
бросил в него стакан… вот этот… Постой, я и прежде спал, но этот сон не сон. И прежде было. У меня, Алеша, теперь бывают сны… но они не сны, а наяву: я хожу, говорю и вижу… а сплю. Но он тут сидел, он был, вот на этом диване… Он ужасно глуп, Алеша, ужасно глуп, — засмеялся вдруг Иван и принялся шагать по
комнате.
Бирюк
бросил пойманную лошаденку посреди двора, ввел мужика
в комнату, ослабил узел кушака и посадил его
в угол.
Она бросалась
в постель, закрывала лицо руками и через четверть часа вскакивала, ходила по
комнате, падала
в кресла, и опять начинала ходить неровными, порывистыми шагами, и опять бросалась
в постель, и опять ходила, и несколько раз подходила к письменному столу, и стояла у него, и отбегала и, наконец, села, написала несколько слов, запечатала и через полчаса схватила письмо, изорвала, сожгла, опять долго металась, опять написала письмо, опять изорвала, сожгла, и опять металась, опять написала, и торопливо, едва запечатав, не давая себе времени надписать адреса, быстро, быстро побежала с ним
в комнату мужа,
бросила его да стол, и бросилась
в свою
комнату, упала
в кресла, сидела неподвижно, закрыв лицо руками; полчаса, может быть, час, и вот звонок — это он, она побежала
в кабинет схватить письмо, изорвать, сжечь — где ж оно? его нет, где ж оно? она торопливо перебирала бумаги: где ж оно?
Поэтому только половину вечеров проводят они втроем, но эти вечера уже почти без перерыва втроем; правда, когда у Лопуховых нет никого, кроме Кирсанова, диван часто оттягивает Лопухова из зала, где рояль; рояль теперь передвинут из
комнаты Веры Павловны
в зал, но это мало спасает Дмитрия Сергеича: через четверть часа, много через полчаса Кирсанов и Вера Павловна тоже
бросили рояль и сидят подле его дивана; впрочем, Вера Павловна недолго сидит подле дивана; она скоро устраивается полуприлечь на диване, так, однако, что мужу все-таки просторно сидеть: ведь диван широкий; то есть не совсем уж просторно, но она обняла мужа одною рукою, поэтому сидеть ему все-таки ловко.
Витберг был тогда молодым художником, окончившим курс и получившим золотую медаль за живопись. Швед по происхождению, он родился
в России и сначала воспитывался
в горном кадетском корпусе. Восторженный, эксцентрический и преданный мистицизму артист; артист читает манифест, читает вызовы — и
бросает все свои занятия. Дни и ночи бродит он по улицам Петербурга, мучимый неотступной мыслию, она сильнее его, он запирается
в своей
комнате, берет карандаш и работает.
Этот знаток вин привез меня
в обер-полицмейстерский дом на Тверском бульваре, ввел
в боковую залу и оставил одного. Полчаса спустя из внутренних
комнат вышел толстый человек с ленивым и добродушным видом; он
бросил портфель с бумагами на стул и послал куда-то жандарма, стоявшего
в дверях.
Но положение поистине делалось страшным, когда у матери начинался пьяный запой. Дом наполнялся бессмысленным гвалтом, проникавшим во все углы; обезумевшая мать врывалась
в комнату больной дочери и
бросала в упор один и тот же страшный вопрос...
Снова началось что-то кошмарное. Однажды вечером, когда, напившись чаю, мы с дедом сели за Псалтырь, а бабушка начала мыть посуду,
в комнату ворвался дядя Яков, растрепанный, как всегда, похожий на изработанную метлу. Не здоровавшись,
бросив картуз куда-то
в угол, он скороговоркой начал, встряхиваясь, размахивая руками...
Он еще раз
бросил взгляд сожаления
в сторону девушки и вышел из
комнаты, стуча костылями.
Она встречается с самим Беневоленским
в проходной
комнате, вроде буфета; вместе с нею — подруга ее Паша, которой она перед этим только что
бросила несколько слов о том, как он над ней, бывало, буйствовал, пьяный…
Стали мы наконец выходить из
комнаты, я дверь нарочно отпертою и оставляю; он таки поколебался, хотел что-то сказать, вероятно, за бумажник с такими деньгами испугался, но ужасно вдруг рассердился и ничего не сказал-с; двух шагов по улице не прошли, он меня
бросил и ушел
в другую сторону.
В это мгновение вошел
в комнату Лемм и, сухо поклонившись, хотел удалиться; но Паншин
бросил альбом и карандаш
в сторону и преградил ему дорогу.
«Где же ум был? — спрашивал он себя, шагая по
комнате. —
Бросил одну прорву, попал
в другую, и все это даже не жалко, а только смешно и для моих лет непростительно глупо. Вон диссертация валяется… а дома Варинька…»
Не спал
в этом доме еще Белоярцев. Он проходил по своей
комнате целую ночь
в сильной тревоге. То он брал
в руки один готовый слепок, то другой, потом опять он
бросал их и тоже только перед утром совсем одетый упал на диван, не зная, как вести себя завтра.
Сидит она, сидит
в своей
комнате, заставляя горничную читать чуть не по складам,
бросит и сама возьмется; прочитает полчаса, глаза болят, она и сойдет вниз.
Белоярцев встал и пошел
в свою
комнату. Долго он там возился и, наконец, вынес оттуда огромную груду бумаг.
Бросив все это
в камин, он раскопал кочережкою пепел и сказал...
Случалось иногда, что мать, наскучив нашим любопытством,
бросала гнездо; тогда мы, увидя, что уже несколько дней птички
в гнезде нет и что она не покрикивает и не вертится около нас, как то всегда бывало, доставали яички или даже все гнездо и уносили к себе
в комнату, считая, что мы законные владельцы жилища, оставленного матерью.
Нелли не дала ему договорить. Она снова начала плакать, снова упрашивать его, но ничего не помогло. Старичок все более и более впадал
в изумление и все более и более ничего не понимал. Наконец Нелли
бросила его, вскрикнула: «Ах, боже мой!» — и выбежала из
комнаты. «Я был болен весь этот день, — прибавил доктор, заключая свой рассказ, — и на ночь принял декокт…» [отвар (лат. decoctum)]
Я плюнул ему
в лицо и изо всей силы ударил его по щеке. Он хотел было броситься на меня, но, увидав, что нас двое, пустился бежать, схватив сначала со стола свою пачку с деньгами. Да, он сделал это; я сам видел. Я
бросил ему вдогонку скалкой, которую схватил
в кухне, на столе… Вбежав опять
в комнату, я увидел, что доктор удерживал Наташу, которая билась и рвалась у него из рук, как
в припадке. Долго мы не могли успокоить ее; наконец нам удалось уложить ее
в постель; она была как
в горячечном бреду.
Пантелей Егоров вдруг смолк. Он нервно семенил ногами на одном месте и
бросал тревожные взгляды на отца Арсения. Но запрещенный поп стоял
в стороне и тыкал вилкой
в пустую тарелку. На минуту
в комнате воцарилось глубокое молчание.
Вы помните,
Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволновано ходили вы по
комнатеИ что-то резкое
В лицо
бросали мне.
Она встала и, не умываясь, не молясь богу, начала прибирать
комнату.
В кухне на глаза ей попалась палка с куском кумача, она неприязненно взяла ее
в руки и хотела сунуть под печку, но, вздохнув, сняла с нее обрывок знамени, тщательно сложила красный лоскут и спрятала его
в карман, а палку переломила о колено и
бросила на шесток. Потом вымыла окна и пол холодной водой, поставила самовар, оделась. Села
в кухне у окна, и снова перед нею встал вопрос...
Человек медленно снял меховую куртку, поднял одну ногу, смахнул шапкой снег с сапога, потом то же сделал с другой ногой,
бросил шапку
в угол и, качаясь на длинных ногах, пошел
в комнату. Подошел к стулу, осмотрел его, как бы убеждаясь
в прочности, наконец сел и, прикрыв рот рукой, зевнул. Голова у него была правильно круглая и гладко острижена, бритые щеки и длинные усы концами вниз. Внимательно осмотрев
комнату большими выпуклыми глазами серого цвета, он положил ногу на ногу и, качаясь на стуле, спросил...
У себя
в комнате — наконец один. Но тут другое: телефон. Опять беру трубку: «Да, I-330, пожалуйста». И снова
в трубке — легкий шум, чьи-то шаги
в коридоре — мимо дверей ее
комнаты, и молчание…
Бросаю трубку — и не могу, не могу больше. Туда — к ней.
Окно
в Шурочкиной спальне было открыто; оно выходило во двор и было не освещено. Со смелостью, которой он сам от себя не ожидал, Ромашов проскользнул
в скрипучую калитку, подошел к стене и
бросил цветы
в окно. Ничто не шелохнулось
в комнате. Минуты три Ромашов стоял и ждал, и биение его сердца наполняло стуком всю улицу. Потом, съежившись, краснея от стыда, он на цыпочках вышел на улицу.
После обеда гимназист вернулся
в свою
комнату, вынул из кармана купон и мелочь и
бросил на стол, а потом снял мундир, надел куртку. Сначала гимназист взялся за истрепанную латинскую грамматику, потом запер дверь на крючок, смел рукой со стола
в ящик деньги, достал из ящика гильзы, насыпал одну, заткнул ватой и стал курить.
Доброму согласию супругов много содействовало то, что у Ардальона Семеныча были такие сочные губы, что, бывало, Софья Михайловна прильнет к ним и оторваться не может. Сверх того, у него были упругие ляжки, на которых она любила присесть. Сама она была вся мягкая. Оба любили оставаться наедине, и она вовсе не была
в претензии, когда он, взяв ее на руки, носил по
комнатам и потом
бросал ее на диван.
Она разом решила, что все «кончено». Зашла
в свою
комнату, разорвала заветное письмо на клочки и
бросила в топившуюся печку; даже не взглянула, как оно запылало.
— Нет, его высокородию это будет неугодно, — отвечал молодой человек с явной уж насмешкой и,
бросив на пол окурок папироски, ушел
в другие
комнаты.
Вы увидите, как острый кривой нож входит
в белое здоровое тело; увидите, как с ужасным, раздирающим криком и проклятиями раненый вдруг приходит
в чувство; увидите, как фельдшер
бросит в угол отрезанную руку; увидите, как на носилках лежит,
в той же
комнате, другой раненый и, глядя на операцию товарища, корчится и стонет не столько от физической боли, сколько от моральных страданий ожидания, — увидите ужасные, потрясающие душу зрелища; увидите войну не
в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами, а увидите войну
в настоящем ее выражении —
в крови,
в страданиях,
в смерти…
Вернувшись к себе
в комнату, Санин нашел на столе письмо от Джеммы. Он мгновенно… испугался — и тотчас же обрадовался, чтобы поскорей замаскировать перед самим собою свой испуг. Оно состояло из нескольких строк. Она радовалась благополучному «началу дела», советовала ему быть терпеливым и прибавила, что все
в доме здоровы и заранее радуются его возвращению. Санин нашел это письмо довольно сухим — однако взял перо, бумагу… и все
бросил. «Что писать?! Завтра сам вернусь… пора, пора!»
Она вздохнула, оглянулась назад,
в комнату, — и быстрым движением, достав из-за корсажа уже увядшую розу,
бросила ее Санину.
Я стоял около окна,
в которое утреннее солнце сквозь двойные рамы
бросало пыльные лучи на пол моей невыносимо надоевшей мне классной
комнаты, и решал на черной доске какое-то длинное алгебраическое уравнение.