Неточные совпадения
Так и
бросились жиду прежде всего
в глаза две тысячи червонных, которые были обещаны за его голову; но он постыдился своей корысти и силился подавить
в себе вечную мысль о золоте, которая, как червь, обвивает
душу жида.
— Я? Я — по-дурацки говорю. Потому что ничего не держится
в душе… как
в безвоздушном пространстве. Говорю все, что
в голову придет, сам перед собой играю шута горохового, — раздраженно всхрапывал Безбедов; волосы его, высохнув, торчали дыбом, — он выпил вино, забыв чокнуться с Климом, и, держа
в руке пустой стакан, сказал, глядя
в него: — И боюсь, что на меня, вот — сейчас, откуда-то какой-то страх зверем
бросится.
— А еще вреднее плотских удовольствий — забавы распутного ума, — громко говорил Диомидов, наклонясь вперед, точно готовясь
броситься в густоту людей. — И вот студенты и разные недоучки, медные головы, честолюбцы и озорники, которым не жалко вас, напояют голодные
души ваши, которым и горькое — сладко, скудоумными выдумками о каком-то социализме, внушают, что была бы плоть сыта, а ее сытостью и
душа насытится… Нет! Врут! — с большой силой и торжественно подняв руку, вскричал Диомидов.
Она хотела доследить до конца, как
в его ленивой
душе любовь совершит переворот, как окончательно спадет с него гнет, как он не устоит перед близким счастьем, получит благоприятный ответ из деревни и, сияющий, прибежит, прилетит и положит его к ее ногам, как они оба, вперегонку,
бросятся к тетке, и потом…
— Боже мой! — говорил Райский, возвращаясь к себе и
бросаясь, усталый и телом и
душой,
в постель. — Думал ли я, что
в этом углу вдруг попаду на такие драмы, на такие личности? Как громадна и страшна простая жизнь
в наготе ее правды и как люди остаются целы после такой трескотни! А мы там,
в куче, стряпаем свою жизнь и страсти, как повара — тонкие блюда!..
Он не знал, что делать, отпер дверь,
бросился в столовую, забежал с отчаяния
в какой-то темный угол, выбежал
в сад, — чтоб позвать кухарку, зашел
в кухню, хлопая дверьми, — нигде ни
души.
— Ты прежде заведи дело,
в которое мог бы
броситься живой ум, гнушающийся мертвечины, и страстная
душа, и укажи, как положить силы во что-нибудь, что стоит борьбы, а с своими картами, визитами, раутами и службой — убирайся к черту!
«А ведь я друг Леонтья — старый товарищ — и терплю, глядя, как эта честная, любящая
душа награждена за свою симпатию! Ужели я останусь равнодушным!.. Но что делать: открыть ему глаза, будить его от этого, когда он так верит, поклоняется чистоте этого… „римского профиля“, так сладко спит
в лоне домашнего счастья — плохая услуга! Что же делать? Вот дилемма! — раздумывал он, ходя взад и вперед по переулку. — Вот что разве:
броситься, забить тревогу и смутить это преступное tête-а-tête!..»
Глухонемая
бросилась к девушке и принялась ее
душить в своих могучих объятиях, покрывая безумными поцелуями и слезами ее лицо, шею, руки.
Добряк наговорил много лишнего, но горе Грушеньки, горе человеческое, проникло
в его добрую
душу, и даже слезы стояли
в глазах его. Митя вскочил и
бросился к нему.
Въезжая
в эти выселки, мы не встретили ни одной живой
души; даже куриц не было видно на улице, даже собак; только одна, черная, с куцым хвостом, торопливо выскочила при нас из совершенно высохшего корыта, куда ее, должно быть, загнала жажда, и тотчас, без лая, опрометью
бросилась под ворота.
Обалдуй
бросился ему на шею и начал
душить его своими длинными, костлявыми руками; на жирном лице Николая Иваныча выступила краска, и он словно помолодел; Яков, как сумасшедший, закричал: «Молодец, молодец!» — даже мой сосед, мужик
в изорванной свите, не вытерпел и, ударив кулаком по столу, воскликнул: «А-га! хорошо, черт побери, хорошо!» — и с решительностью плюнул
в сторону.
Когда Марья Алексевна опомнилась у ворот Пажеского корпуса, постигла, что дочь действительно исчезла, вышла замуж и ушла от нее, этот факт явился ее сознанию
в форме следующего мысленного восклицания: «обокрала!» И всю дорогу она продолжала восклицать мысленно, а иногда и вслух: «обокрала!» Поэтому, задержавшись лишь на несколько минут сообщением скорби своей Феде и Матрене по человеческой слабости, — всякий человек увлекается выражением чувств до того, что забывает
в порыве
души житейские интересы минуты, — Марья Алексевна пробежала
в комнату Верочки,
бросилась в ящики туалета,
в гардероб, окинула все торопливым взглядом, — нет, кажется, все цело! — и потом принялась поверять это успокоительное впечатление подробным пересмотром.
Он всюду
бросался; постучался даже
в католическую церковь, но живая
душа его отпрянула от мрачного полусвета, от сырого, могильного, тюремного запаха ее безотрадных склепов. Оставив старый католицизм иезуитов и новый — Бюше, он принялся было за философию; ее холодные, неприветные сени отстращали его, и он на несколько лет остановился на фурьеризме.
Запачканный диван стоял у стены, время было за полдень, я чувствовал страшную усталость,
бросился на диван и уснул мертвым сном. Когда я проснулся, на
душе все улеглось и успокоилось. Я был измучен
в последнее время неизвестностью об Огареве, теперь черед дошел и до меня, опасность не виднелась издали, а обложилась вокруг, туча была над головой. Это первое гонение должно было нам служить рукоположением.
Прижмется, бывало, ко мне, обнимет, а то схватит на руки, таскает по горнице и говорит: «Ты, говорит, настоящая мне мать, как земля, я тебя больше Варвары люблю!» А мать твоя,
в ту пору, развеселая была озорница —
бросится на него, кричит: «Как ты можешь такие слова говорить, пермяк, солены уши?» И возимся, играем трое; хорошо жили мы, голуба́
душа!
Марья Дмитриевна снисходительно принимала ее ласки; но
в душе она не была довольна ни Лаврецким, ни Варварой Павловной, ни всей подготовленной ею сценой. Чувствительности вышло мало; Варвара Павловна, по ее мнению, должна была
броситься к ногам мужа.
Лаврецкий вышел
в сад, и первое, что
бросилось ему
в глаза, — была та самая скамейка, на которой он некогда провел с Лизой несколько счастливых, не повторившихся мгновений; она почернела, искривилась; но он узнал ее, и
душу его охватило то чувство, которому нет равного и
в сладости и
в горести, — чувство живой грусти об исчезнувшей молодости, о счастье, которым когда-то обладал.
Лаврецкий затрепетал весь и
бросился вон; он почувствовал, что
в это мгновенье он был
в состоянии истерзать ее, избить ее до полусмерти, по-мужицки,
задушить ее своими руками.
Первой мыслью, когда Петр Васильич вышел из волости, было
броситься в первую шахту, удавиться — до того тошно на
душе.
Один момент — и детская
душа улетела бы из маленького тельца, как легкий вздох, но
в эту самую минуту за избушкой раздался отчаянный, нечеловеческий крик. Макар
бросился из избушки, как был без шапки. Саженях
в двадцати от избушки,
в мелкой березовой поросли копошились
в снегу три человеческих фигуры. Подбежав к ним, Макар увидел, как солдат Артем одною рукой старался оттащить голосившую Аграфену с лежавшего ничком
в снегу Кирилла, а другою рукой ощупывал убитого, отыскивая что-то еще на теплом трупе.
При этом возгласе публика забывает поэта, стихи его,
бросается на бедного метромана, который, растаявши под влиянием поэзии Пушкина, приходит
в совершенное одурение от неожиданной эпиграммы и нашего дикого натиска. Добрая
душа был этот Кюхель! Опомнившись, просит он Пушкина еще раз прочесть, потому что и тогда уже плохо слышал одним ухом, испорченным золотухой.
Высокого роста, почти атлетического сложения, с широким, как у Бетховена, лбом, опутанным небрежно-художественно черными с проседью волосами, с большим мясистым ртом страстного оратора, с ясными, выразительными, умными, насмешливыми глазами, он имел такую наружность, которая среди тысяч
бросается в глаза — наружность покорителя
душ и победителя сердец, глубоко-честолюбивого, еще не пресыщенного жизнью, еще пламенного
в любви и никогда не отступающего перед красивым безрассудством…
Не слушайте сестрицы; ну, чего дедушку глядеть: такой страшный, одним глазом смотрит…» Каждое слово Параши охватывало мою
душу новым ужасом, а последнее описание так меня поразило, что я с криком
бросился вон из гостиной и через коридор и девичью прибежал
в комнату двоюродных сестер; за мной прибежала Параша и сестрица, но никак не могли уговорить меня воротиться
в гостиную.
Мари видела, что он любит ее
в эти минуты до безумия, до сумасшествия; она сама пылала к нему не меньшею страстью и готова была
броситься к нему на шею и
задушить его
в своих объятиях; но по свойству ли русской женщины или по личной врожденной стыдливости своей, ничего этого не сделала и устремила только горящий нежностью взор на Вихрова и проговорила...
Он стремглав, закрывши глаза,
бросился вниз с крутого откоса, двумя скачками перепрыгнул рельсы и, не останавливаясь, одним духом взобрался наверх. Ноздри у него раздулись, грудь порывисто дышала. Но
в душе у него вдруг вспыхнула гордая, дерзкая и злая отвага.
Ромашов знал, что и сам он бледнеет с каждым мгновением.
В голове у него сделалось знакомое чувство невесомости, пустоты и свободы. Странная смесь ужаса и веселья подняла вдруг его
душу кверху, точно легкую пьяную пену. Он увидел, что Бек-Агамалов, не сводя глаз с женщины, медленно поднимает над головой шашку. И вдруг пламенный поток безумного восторга, ужаса, физического холода, смеха и отваги нахлынул на Ромашова.
Бросаясь вперед, он еще успел расслышать, как Бек-Агамалов прохрипел яростно...
— Князь Лев Михайлыч особа престарелая-с; они, так сказать, закалены
в горниле опытности, а у вас
душа мягкая-с!.. Вы все равно как дети на огонь
бросаетесь, — прибавил он, ласково улыбаясь.
Впрочем, надобно сказать, что и вся публика, если и не так явно, то
в душе ахала и охала. Превосходную актрису, которую предстояло видеть, все почти забыли, и все ожидали, когда и как появится новый кумир, к которому устремлены были теперь все помыслы. Полицейский хожалый первый завидел двух рыжих вице-губернаторских рысаков и, с остервенением
бросившись на подъехавшего
в это время к подъезду с купцом извозчика, начал его лупить палкой по голове и по роже, говоря...
Не слыша под собою ног, добежал он к себе
в кабинет, как был, одетый,
бросился ничком на постланную ему постель, судорожно закутался весь с головой
в простыню и так пролежал часа два, — без сна, без размышлений, с камнем на сердце и с тупым, неподвижным отчаянием
в душе.
Кровь видят все; она красна, всякому
бросается в глаза; а сердечного плача моего никто не зрит; слезы бесцветно падают мне на
душу, но, словно смола горячая, проедают, прожигают ее насквозь по вся дни!
Так ей хотелось
броситься к нему на шею, заплакать, сказать «прости меня» и потоком горячих ласк и слов уничтожить
в душе его последнюю тень неудовольствия…
Вихрь ужаса охватил людей, с криком и воплями все
бросились к выходу, многие упали без чувств на кафли пола, многие плакали, как дети, а Серафина стояла с топором
в руке над беднягой Донато и бесчувственной дочерью своей, как Немезида деревни, богиня правосудия людей с прямою
душой.
А море — дышит, мерно поднимается голубая его грудь; на скалу, к ногам Туба, всплескивают волны, зеленые
в белом, играют, бьются о камень, звенят, им хочется подпрыгнуть до ног парня, — иногда это удается, вот он, вздрогнув, улыбнулся — волны рады, смеются, бегут назад от камней, будто бы испугались, и снова
бросаются на скалу; солнечный луч уходит глубоко
в воду, образуя воронку яркого света, ласково пронзая груди волн, — спит сладким сном
душа, не думая ни о чем, ничего не желая понять, молча и радостно насыщаясь тем, что видит,
в ней тоже ходят неслышно светлые волны, и, всеобъемлющая, она безгранично свободна, как море.
— Был… был влюблен, когда она была еще девушкой, потом это чувство снова возродилось во мне при встрече с ней здесь: но она как
в тот, так и
в другой раз отвергла всякие мои искания, — что же мне оставалось делать после того! Я
бросился очертя голову
в эту несчастную мою женитьбу, и затем, вы сами видели, едва только я освободился от этой ферулы, как снова всею
душой стал принадлежать княгине.
То, что девки
душат своих незаконноприжитых детей и идут на каторгу, и что Анна Каренина
бросилась под поезд, и что
в деревнях мажут ворота дегтем, и что нам с тобой, неизвестно почему, нравится
в Кате ее чистота, и то, что каждый смутно чувствует потребность
в чистой любви, хотя знает, что такой любви нет, — разве все это предрассудок?
Окоемов. Но моя
душа не находит ответа. С горя, с отчаяния, я хотел утешить себя веселой жизнью: я
бросился в разгул,
в общество людей праздных.
Каждый стон ее раздирал его
душу; каждый промежуток молчания обливал его ужасом….. вдруг он услышал слабый крик ребенка, и, не имея силы удержать своего восторга,
бросился в комнату графини — черный младенец лежал на постеле
в ее ногах.
Я ушел
в Державинский сад, сел там на скамью у памятника поэту, чувствуя острое желание сделать что-нибудь злое, безобразное, чтоб на меня
бросилась куча людей и этим дала мне право бить их. Но, несмотря на праздничный день,
в саду было пустынно и вокруг сада — ни
души, только ветер метался, гоняя сухие листья, шурша отклеившейся афишей на столбе фонаря.
Никто решительно ничего не понимал. Всех меньше, конечно, мог понять Петя. Он горько плакал, когда его уводили с Черной речки, и еще громче зарыдал на свадьбе матери, когда
в конце пирушки один из гостей ухватил вотчима за галстук и начал
душить его, между тем как мать с криком
бросилась разнимать их.
Все это промелькнуло и исчезло. Пыльные улицы, залитые палящим зноем; измученные возбуждением и почти беглым шагом на пространстве целой версты солдаты, изнемогающие от жажды; крик офицеров, требующих, чтобы все шли
в строю и
в ногу, — вот все, что я видел и слышал пять минут спустя. И когда мы прошли еще версты две душным городом и пришли на выгон, отведенный нам под бивуак, я
бросился на землю, совершенно разбитый и телом и
душою.
В самом деле, через несколько дней я встретился с ним у того же Кокошкина, и Загоскин, предупрежденный обо мне
в хорошую сторону, равно и о том, что я хочу к нему приехать, что мне совестно на него взглянуть, —
бросился ко мне на шею, расцеловал меня
в пух и чуть не
задушил в своих объятиях, потому что был очень силен.
У него был один прием, всегда блистательно удававшийся ему на московской сцене:
в каком-нибудь патетическом месте своей роли
бросался он на авансцену и с неподдельным чувством, с огнем, вылетавшим прямо из
души, скорым полушепотом произносил он несколько стихов или несколько строк прозы — и обыкновенно увлекал публику.
В душе его возродилось самое адское намерение, какое когда-либо питал человек, и с бешеною силою
бросился он приводить его
в исполнение.
Однако твердость
души все еще не покидала его. Несколько раз он ослабевал, но как только почувствует, что сердце у него начнет растворяться, сейчас
бросится к газете «Весть» и
в одну минуту ожесточится опять.
Видите ли, я сперва думал, что это идет по натуре, то есть настояще, да так и принимал, и потужил немного, как Дидона
в огонь
бросилась. Ну, думаю, пропала
душа, чорту баран! АН не тут-то было! Как кончился пятый театр, тут и закричали: Дидону, Дидону! чтоб, дескать, вышла напоказ — цела ли, не обгорела ли? Она и выйди, как ни
в чем не бывало, и уборка не измята.
По какому-то случаю Жоржу пришлось сидеть рядом с Верочкою, он этим был сначала недоволен: ее 17-летняя свежесть и скромность казались ему верными признаками холодности и чересчур приторной сердечной невинности: кто из нас
в 19 лет не
бросался очертя голову вослед отцветающей кокетке, которых слова и взгляды полны обещаний, и
души которых подобны выкрашенным гробам притчи. Наружность их — блеск очаровательный, внутри смерть и прах.
Владимир. Намедни я поехал верхом; лошадь не хотела идти
в ворота; я ее пришпорил, она
бросилась, и чуть-чуть я не ударился головой об столб. Точно так и с
душой: иногда чувствуешь отвращение к кому-нибудь, принудишь себя обойтись ласково, захочешь полюбить человека… а смотришь, он тебе плотит коварством и неблагодарностью!..
Надежда, вкравшись раз
в душу Акулины, укрепила ее. Она ждала только удобного случая, чтоб
броситься к ногам барина. Полная уверенности
в том, что он не откажет ей своею милостью, она принялась караулить Ивана Гавриловича.
Фельдфебель уходит. Меркулов бегом
бросается к той наре, где спит очередной дневальный — старый солдат Рябошапка. «Спать, спать, спать, спать, — кричит
в душе Меркулова какой-то радостный, ликующий голос. — Два лишних дневальства? Это пустяки, это потом, а теперь спать, спать!..»