Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я,
брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (
Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Наказанный сидел в зале на угловом окне; подле него стояла Таня с тарелкой. Под видом желания обеда для кукол, она попросила у Англичанки позволения снести свою порцию пирога в детскую и вместо этого принесла ее
брату.
Продолжая плакать о несправедливости претерпенного им наказания, он ел принесенный пирог и сквозь рыдания приговаривал: «ешь сама, вместе будем есть… вместе».
Слегка улыбнувшись, Вронский
продолжал говорить со Свияжским, очевидно не имея никакого желания вступать в разговор с Левиным; но Левин, говоря с
братом, беспрестанно оглядывался на Вронского, придумывая, о чем бы заговорить с ним, чтобы загладить свою грубость.
Сергей Иванович встретил
брата своею обычною для всех, ласково-холодною улыбкой и, познакомив его с профессором,
продолжал разговор.
Сергей Иванович,
продолжая разговор с хозяйкой и одним ухом слушая
брата, покосился на него.
— Ничего, ладно, настрыкается, —
продолжал старик. — Вишь, пошел… Широк ряд берешь, умаешься… Хозяин, нельзя, для себя старается! А вишь подрядье-то! За это нашего
брата по горбу бывало.
— Приеду когда-нибудь, — сказал он. — Да,
брат, женщины, — это винт, на котором всё вертится. Вот и мое дело плохо, очень плохо. И всё от женщин. Ты мне скажи откровенно, —
продолжал он, достав сигару и держась одною рукой зa бокал, — ты мне дай совет.
После обеда Сергей Иванович сел со своею чашкой кофе у окна в гостиной,
продолжая начатый разговор с
братом и поглядывая на дверь, из которой должны были выйти дети, собиравшиеся за грибами.
— Куда ездил? — говорил Ноздрев и, не дождавшись ответа,
продолжал: — А я,
брат, с ярмарки.
— Мы никогда еще, —
продолжал длинный жид, — не снюхивались с неприятелями. А католиков мы и знать не хотим: пусть им черт приснится! Мы с запорожцами, как
братья родные…
— Это ты,
брат, хорошо сделал, что очнулся, —
продолжал он, обращаясь к Раскольникову.
Одинцова
продолжала обращаться с ним как с младшим
братом: казалось, она ценила в нем доброту и простодушие молодости — и только.
Вот что,
брат, — налезая на Самгина, говоря прямо в лицо ему,
продолжал он осипшим голосом: — тут — Алина взвилась, хочет хоронить его обязательно на Введенском кладбище, ну — чепуха же!
И
продолжал, обращаясь к
брату...
— Это,
брат, ты врешь, — возразил Иван, как будто трезвея. — Ошибаешься, — поправил он. — Все понимают, что им надо понять. Тараканы, мыши… мухи понимают, собаки, коровы. Люди — все понимают. Дай мне выпить чего-нибудь, — попросил он, но, видя, что хозяин не спешит удовлетворить его просьбу, — не повторил ее,
продолжая...
— Себя, конечно. Себя, по завету древних мудрецов, — отвечал Макаров. — Что значит — изучать народ? Песни записывать? Девки поют постыднейшую ерунду. Старики вспоминают какие-то панихиды. Нет,
брат, и без песен не весело, — заключал он и, разглаживая пальцами измятую папиросу, которая казалась набитой пылью,
продолжал...
— Чтоб стоять под снегом и дождем, — пробормотал Дмитрий Самгин, обняв
брата за талию. Клим оттолкнул его движением плеча,
продолжая крикливо...
— В Веру, —
продолжал Марк, — славная девочка. Вы же
брат ей на восьмой воде, вам вполовину легче начать с ней роман…
Одна Вера ничего этого не знала, не подозревала и
продолжала видеть в Тушине прежнего друга, оценив его еще больше с тех пор, как он явился во весь рост над обрывом и мужественно перенес свое горе, с прежним уважением и симпатией протянул ей руку, показавшись в один и тот же момент и добрым, и справедливым, и великодушным — по своей природе, чего
брат Райский, более его развитой и образованный, достигал таким мучительным путем.
— Я настолько «мудра»,
брат, чтоб отличить белое от черного, и я с удовольствием говорю с вами. Если вам не скучно, приходите сегодня вечером опять ко мне или в сад: мы будем
продолжать…
— Здесь, сударь, здесь. Тоже наш
брат, присяжный? — весело подмигивая, спросил добродушный купец. — Ну что же, вместе потрудимся, —
продолжал он на утвердительный ответ Нехлюдова, — 2-й гильдии Баклашов, — сказал он, подавая мягкую широкую несжимающуюся руку, — потрудиться надо. С кем имею удовольствие?
— Вы приехали как нельзя более кстати, —
продолжал Ляховский, мотая головой, как фарфоровый китаец. — Вы, конечно, уже слышали, какой переполох устроил этот мальчик, ваш
брат… Да, да Я удивляюсь. Профессор Тидеман — такой прекрасный человек… Я имею о нем самые отличные рекомендации. Мы как раз кончили с Альфонсом Богданычем кой-какие счеты и теперь можем приступить прямо к делу… Вот и Александр Павлыч здесь. Я, право, так рад, так рад вас видеть у себя, Сергей Александрыч… Мы сейчас же и займемся!..
Свадьба Веревкина состоялась в январе, а весной он уехал с Василием Назарычем на прииски. Привалов с
братом Титом жил в Петербурге, где
продолжал хлопоты по делу о заводах. Прошло лето, наступила опять зима, и все кругом потонуло в глубоком снегу.
— Вообразите, я его уже четыре дня вожу с собою, —
продолжал он, немного как бы растягивая лениво слова, но безо всякого фатовства, а совершенно натурально. — Помните, с тех пор, как ваш
брат его тогда из коляски вытолкнул и он полетел. Тогда он меня очень этим заинтересовал, и я взял его в деревню, а он все теперь врет, так что с ним стыдно. Я его назад везу…
— Да я и сам не знаю… У меня вдруг как будто озарение… Я знаю, что я нехорошо это говорю, но я все-таки все скажу, —
продолжал Алеша тем же дрожащим и пересекающимся голосом. — Озарение мое в том, что вы
брата Дмитрия, может быть, совсем не любите… с самого начала… Да и Дмитрий, может быть, не любит вас тоже вовсе… с самого начала… а только чтит… Я, право, не знаю, как я все это теперь смею, но надо же кому-нибудь правду сказать… потому что никто здесь правды не хочет сказать…
—
Братья губят себя, —
продолжал он, — отец тоже. И других губят вместе с собою. Тут «земляная карамазовская сила», как отец Паисий намедни выразился, — земляная и неистовая, необделанная… Даже носится ли Дух Божий вверху этой силы — и того не знаю. Знаю только, что и сам я Карамазов… Я монах, монах? Монах я, Lise? Вы как-то сказали сию минуту, что я монах?
— Это,
брат, не твое теперь дело, что я озорничаю, — произнес Коля, остановясь и
продолжая его разглядывать.
— Я, кажется, теперь все понял, — тихо и грустно ответил Алеша,
продолжая сидеть. — Значит, ваш мальчик — добрый мальчик, любит отца и бросился на меня как на
брата вашего обидчика… Это я теперь понимаю, — повторил он раздумывая. — Но
брат мой Дмитрий Федорович раскаивается в своем поступке, я знаю это, и если только ему возможно будет прийти к вам или, всего лучше, свидеться с вами опять в том самом месте, то он попросит у вас при всех прощения… если вы пожелаете.
— Встань, милый, —
продолжал старец Алеше, — дай посмотрю на тебя. Был ли у своих и видел ли
брата?
— Это ничего, ничего! — с плачем
продолжала она, — это от расстройства, от сегодняшней ночи, но подле таких двух друзей, как вы и
брат ваш, я еще чувствую себя крепкою… потому что знаю… вы оба меня никогда не оставите…
— Кстати, мне недавно рассказывал один болгарин в Москве, —
продолжал Иван Федорович, как бы и не слушая
брата, — как турки и черкесы там у них, в Болгарии, повсеместно злодействуют, опасаясь поголовного восстания славян, — то есть жгут, режут, насилуют женщин и детей, прибивают арестантам уши к забору гвоздями и оставляют так до утра, а поутру вешают — и проч., всего и вообразить невозможно.
— Ах, милый, милый Алексей Федорович, тут-то, может быть, самое главное, — вскрикнула госпожа Хохлакова, вдруг заплакав. — Бог видит, что я вам искренно доверяю Lise, и это ничего, что она вас тайком от матери позвала. Но Ивану Федоровичу, вашему
брату, простите меня, я не могу доверить дочь мою с такою легкостью, хотя и
продолжаю считать его за самого рыцарского молодого человека. А представьте, он вдруг и был у Lise, а я этого ничего и не знала.
— Одна беда, барынь нету, —
продолжал он с глубоким вздохом, — холостой обед, — а то вот где нашему
брату пожива.
Да помилуйте, —
продолжал он, опять переменив голос, словно оправдываясь и робея, — где же нашему
брату изучать то, чего еще ни один умница в книгу не вписал!
— Хорошо-с. Правду сказать, —
продолжал он со вздохом, — у купцов, например, то есть, нашему
брату лучше. У купцов нашему
брату оченно хорошо. Вот к нам вечор приехал купец из Венёва, — так мне его работник сказывал… Хорошо, неча сказать, хорошо.
— А между тем, —
продолжал он после небольшого молчания, — в молодости моей какие возбуждал я ожидания! Какое высокое мнение я сам питал о своей особе перед отъездом за границу, да и в первое время после возвращения! Ну, за границей я держал ухо востро, все особнячком пробирался, как оно и следует нашему
брату, который все смекает себе, смекает, а под конец, смотришь, — ни аза не смекнул!
«Теперь проводи — ко,
брат, меня до лестницы», сказал Кирсанов, опять обратясь к Nicolas, и,
продолжая по-прежнему обнимать Nicolas, вышел в переднюю и сошел с лестницы, издали напутствуемый умиленными взорами голиафов, и на последней ступеньке отпустил горло Nicolas, отпихнул самого Nicolas и пошел в лавку покупать фуражку вместо той, которая осталась добычею Nicolas.
— Да, —
продолжал я, вставая и отходя на другой угол комнаты. — Ваш
брат все знает… Я должен был ему все сказать.
— Да, — отвечала она. — Хорошо в горах? —
продолжала она тотчас, — они высоки? Выше облаков? Расскажите мне, что вы видели. Вы рассказывали
брату, но я ничего не слыхала.
Даже строгая Марья Андреевна (она
продолжала жить у нас ради младшего
брата, Николая) и та стояла сзади в выжидательном положении, совершенно позабыв, что ей, по обязанности гувернантки, следовало бы гнать нас.
Когда карета Хлудова в девять часов вечера подъехала, как обычно, к клубу и швейцар отворил дверку кареты, Хлудов лежал на подушках в своем цилиндре уже без признаков жизни. Состояние перешло к его детям, причем Миша
продолжал прожигать жизнь, а его
брат Герасим, совершенно ему противоположный, сухой делец,
продолжал блестящие дела фирмы, живя незаметно.
— Это не наша, —
продолжает Прохор. — Это генералова
брата, что намеднись приехал. Наш не охотник до борзых.
Брат ихний охоч…
— А я,
брат,
продолжаю не постигать, — задумчиво заметил генерал, несколько вскинув плечами и немного расставив руки.
Они жили недалеко, в маленьком домике; маленькие дети,
брат и сестра Ипполита, были по крайней мере тем рады даче, что спасались от больного в сад; бедная же капитанша оставалась во всей его воле и вполне его жертвой; князь должен был их делить и мирить ежедневно, и больной
продолжал называть его своею «нянькой», в то же время как бы не смея и не презирать его за его роль примирителя.
— А сверх того, вы все, вся ваша
братия, —
продолжал неугомонный Михалевич, — начитанные байбаки.
Между прочим, живя на Самосадке, он узнал, что в раскольничьей среде
продолжают циркулировать самые упорные слухи о своей земле и что одним из главных действующих лиц здесь является его
брат Мосей.
— А ты почем знаешь? Ребята, что ли, говорили? — смеясь,
продолжала Давыдовская. — Нет,
брат Митюша, люди говорят: кто верит жене в доме, а лошади в поле, тот дурак.
— А ведь,
брат, ежели есть в стране это явление, так спокойней и отрадней становится жить! Одна только, господи, помилуй, —
продолжал Живин как бы со смехом, — супруга моя не оценила во мне ничего; а еще говорила, что она честность в мужчине предпочитает всему.
— Кривят же, однако, нисколько не стесняются этим!.. Или теперь вот их прокурорский надзор, —
продолжал Виссарион, показывая уже прямо на
брата, — я решительно этого не понимаю, каким образом какой-нибудь кабинетный господин может следить за преступлениями в обществе, тогда как он носу из своей камеры никуда не показывает, — и выходит так, что полиция что хочет им дать — дает, а чего не хочет — скроет.
Не забыть мне, милостивые государи, и того, —
продолжал Вихров, — как некогда блестящий и светский полковник обласкал и заступился за меня, бедного и гонимого литератора, как меня потом в целом городе только и оприветствовали именно за то, что я был гонимый литератор, — это два
брата Захаревские: один из них был прокурор и бился до последних сил с деспотом-губернатором, а другой — инженер, который давно уже бросил мелкое поприще чиновника и даровито принялся за дело предпринимателя «…