Неточные совпадения
Элегантный слуга с бакенбардами, неоднократно жаловавшийся своим знакомым на слабость своих нерв, так
испугался, увидав лежавшего на полу господина, что оставил его истекать кровью и убежал за помощью. Через час Варя, жена
брата, приехала и с помощью трех явившихся докторов, за которыми она послала во все стороны и которые приехали в одно время, уложила раненого на постель и осталась у него ходить за ним.
Райский, с умилением
брата, смотрел на невесту, и когда она вышла из своей комнаты, совсем одетая, он сначала ахнул от восторга, потом
испугался, заметив в ее свадебном, померанцевом букете несколько сухих, увядших цветков.
Отец сначала очень
испугался, но когда убедился, что
брат остался в вожделенном здравии, то… усомнился в гомеопатии…
— Ка — кой красивый, — сказала моя сестренка. И нам с
братом он тоже очень понравился. Но мать, увидев его, отчего-то вдруг
испугалась и торопливо пошла в кабинет… Когда отец вышел в гостиную, красивый офицер стоял у картины, на которой довольно грубо масляными красками была изображена фигура бородатого поляка, в красном кунтуше, с саблей на боку и гетманской булавой в руке.
Симон
испугался, когда увидел вернувшегося Галактиона, — у него было такое страшное лицо. Он еще не видал
брата таким.
Не слушала таких речей молода купецка дочь, красавица писаная, и стала молить пуще прежнего, клясться, божиться и ротитися, что никакого на свете страшилища не
испугается и что не разлюбит она своего господина милостивого, и говорит ему таковые слова: «Если ты стар человек — будь мне дедушка, если середович — будь мне дядюшка, если же молод ты — будь мне названой
брат, и поколь я жива — будь мне сердечный друг».
Лидочка горячо любила отца и скоро подружилась с теткой. Когда пришла роковая весть, у обеих сердца застыли. Лидочка
испугалась, убежала и спряталась в палисаднике. Прасковью Гавриловну придавила мысль, что рушилось все, что защищало их и указывало на какой-нибудь просвет в будущем. Она с ужасом глядела на Лидочку. Ей представился, рядом с гробом покойного
брата, ее собственный гроб, а за этими двумя гробами зияла бездна одиночества и беспомощности, которые должны были поглотить Лидочку.
— Что,
брат,
испугался смерти-то? Дорожку в рай мостишь, ага!
Когда он надевал шубу, то был будто ошеломлен, и лицо его выражало боль. Лаптев уже не чувствовал гнева; он
испугался, и в то же время ему стало жаль Федора, и та теплая, хорошая любовь к
брату, которая, казалось, погасла в нем в эти три года, теперь проснулась в его груди, и он почувствовал сильное желание выразить эту любовь.
— Одичал,
брат, я, — сказал он, — некоторое время думал, что лучше и не надо. Однако, должно быть, еще не созрел. Молчал-молчал, да вдруг сегодня
испугался. Давеча начал афишку читать — не понимаю, да и конец! Ну, нет, думаю, пойду хоть на лицо человеческое погляжу. Ну, а тебе как живется?
Матрена. Так вот я
испугалась, как же! Тебе только с бабами и драться! Велика беда, что я тебя скорпионом назвала. Вашего
брата, как ни назови, только хлебом накорми!
— Ну, не ручайся,
брат: не ровна минута. Скажи-ка правду: неужели ты во всю свою жизнь никогда и ничего не
пугался?
— Очень богатый!..
Брат схлопотал было, чтобы с князя взыскал суд… каково мне это было, посудите, кузен!.. Князь точно что очень
испугался суда и уехал за границу…
Сидим себе, беседуем, как у Христа за пазухой, а о том и не думаем, что от нас на той стороне городские огни виднеются, стало быть, и наш огонь из городу тоже видать. Вот ведь до чего наш
брат порой беспечен бывает: по горам шли, тайгой, так и то всякого шороху
пугались, а тут против самого города огонь развели и беседуем себе, будто так оно и следует.
Мне снилось, что приходит человек,
Обрызганный весь кровью, говоря,
Что он мой
брат… но я не
испугаласьИ стала омывать потоки крови
И увидала рану против сердца
Глубокую… и он сказал мне:
«Смотри! я
брат твой»… но клянуся,
В тот миг он был мне больше
брата...
Григорий Иванович (устремляясь в переднюю). Оленька, дружок, ты что же это вздумала? Какая чудачка!
Испугалась, а? Ну, ничего, ничего, раздевайся. Пойдем поскорее, я тебе покажу, — тут такой,
брат, славный народ! Позвольте представить, господа: Оленька.
«Вот бы нас туда… С Дорушкой… Дорушка бы не попустила. Дорушка бы не струсила. Заступилась бы за Авеля… Не позволила бы убить
брата… Дорушка храбрая! Она самой Пашки не
испугалась. Она бы Каина не побоялась бы… Милая, родненькая Дорушка!»
В первую минуту я
испугалась. «Убежим!» — хотелось мне крикнуть моему двоюродному
брату. Но вспомнив, что я королева, а королевы должны быть храбрыми, по крайней мере в присутствии своих пажей, я сдержалась. Да и мой страх начинал проходить и мало-помалу заменяться жгучим любопытством.
— Скажите, пожалуйста! — взвизгнул опять Зверев. — Он, Василий Теркин, — спаситель отечества своего!.. Не смеешь ты это говорить!.. Не хочу я тебя слушать!.. Всякий кулак, скупщик дворянское имение за бесценок прикарманит и хвалится, что он подвиг совершил!.. Не
испугался я тебя… Можешь донос на меня настрочить… Сейчас же!.. И я захотел в нынешнем разночинце благородных чувств! Пускай меня судят… Свой
брат будет судить!.. Не дамся я живой!.. Лучше пулю пущу в лоб…
И я стал спокоен, и мне сделалось легко, как будто я уже пережил самое страшное, что есть в смерти и безумии. И в первый раз вчера я спокойно, без страха вошел в свой дом и открыл кабинет
брата и долго сидел за его столом. И когда ночью, внезапно проснувшись, как от толчка, я услыхал скрип сухого пера по бумаге, я не
испугался и подумал чуть не с улыбкой...
— Что с тобой? —
испугался брат и побледнел.
— И я скажу тебе правду. —
Брат доверчиво положил холодную руку на мое плечо, но как будто
испугался, что оно голое и мокрое, и быстро отдернул ее. — Я скажу тебе правду: я очень боюсь сойти с ума. Я не могу понять, что это такое происходит. Я не могу понять, и это ужасно. Если бы кто-нибудь мог объяснить мне, но никто не может. Ты был на войне, ты видел — объясни мне.
— Дурак ты, — говорит, — дурак,
брат любезный, Василий Сафроныч, да и трус: только твое неожиданное счастье к тебе подошло, а ты уже его и
пугаешься.
Муха. Просто, как на пожаре. Там была у него мать твоя, Поддевкина, отец Аграфены Силаевны. Крик, брань, плач, не поймешь ничего. Не сладит с ними и сам начальник: говорит, лучше иметь дело с чертом, чем с сердитыми бабами. (Тихо Груне, мигая ей.) Не
пугайтесь, Аграфена Силаевна; поверьте, наш
брат из воды сух вынырнет. (Резинкину тихо.) Лососинину и Гривенничкину велено подать в отставку; наша судьба с тобой висит на волоске; лакей, что был в трактире, все рассказал своему барину.
Трус!
испугался угроз Золотой орды и от себя прислал просить меня, отпусти-де я к нему
брата, с которым хочет заодно царствовать.