Чёрный принц

Марк Крафт, 2022

Сводные братья Парс и Фарс, несмотря на свою молодость, воры со стажем. Они живут в городе рыбаков и купцов на краю исполинского водопада. Всё, что у них есть, это их дружба и одна любовь на двоих, подружка Маи. Однажды Фарсу приходит в голову потрясающая идея: украсть волшебный камень, что лежит на вершине «Указующего маяка» – башни, что служит ориентиром купцам и рыбакам, идущим вниз по реке, и оберегает их лодки от падения в бездну. И всё бы ничего, если бы прохвост Фарс не подставлял бы брата по пустякам, а волшебный камень не таил бы в себе силу, что недоступна пониманию простых смертных.

Чёрный принц

Глава 1. То, с чего всё началось.

Нога скользнула по камню, и только крепкие пальцы, яростно, как соколиные когти пронзающие жертву, вцепившиеся в неглубокую щель древней кладки удержали его от падения. Ночной ветер осколками льда колол шею и щёки. Он пробирался под парчовую куртку через неплотно прилегающие к телу рукава хлопковой рубахи и вытягивал всё тепло что успело накопить смуглое тело после предыдущего порыва, оставляя за собой след из мурашек и вздыбленный лес волос на теле Парса.

— Морга меня подери. Надо было повязать шарф на шею и обмотать запястья льняной верёвкой. — Еле слышно причитал себе под нос и поминал богиню смерти всуе молодой мужчина, но уже вор со стажем. С усилием он старался держаться как можно крепче за скользкий камень, подтягивая своё поджарое тело на очередную высоту.

Он подтянулся ещё на полкорпуса вверх, а ногой снова нащупал опору. И когда ему удалось отвести угрозу падения, он медленно, понимая всю опасность резких движений в своём положении, аккуратно, так что его щека касалась камня, а всё остальное тело плотно прилегало к стене, будто пытаясь слиться с ней в единое целое, повернул голову назад.

Парс заглянул вниз тем глазом, что не был вжат в стену, и в ночной темноте ему удалось различить весело трепыхающиеся на ветру тополиные макушки. К его удивлению до макушек расстояние было столько же, сколько от них до земли. Точнее до старой потрескавшейся, но от того не менее твёрдой чем в молодости, каменной кладки из речных булыжников, которыми так любили выкладывать площади, дороги и мостовые улицы в его родном городе. И это значило что две трети пути уже пройдено, но от того последняя часть не становилась легче.

— Шансов нет! — С тоской и грустью в голосе констатировал озябший до зубного стука юноша. — Тебе конец Парс. Теперь либо ты залезешь на эту проклятую башню, либо с булыжников, даже нечего будет соскребать. Куски твоего тела после удара разлетятся так далеко друг от друга, что утром никто и не заметит, что тут кто-то падал.

Парса дёрнул озноб, всё его тело на миг дрогнуло без всякой на то его воли, и он крепче вцепился в каменную кладку и ещё сильнее прижался щекой к башне. Он почувствовал лёгкое покалывание на гладком подбородке, и ему захотелось плюнуть от сожаления.

— А как ты будешь спускаться? — Тонким и писклявым голоском имитировал вчерашнюю критику Фарса, единственного своего друга во всём городе, озябший скалолаз.

— Достань мне верёвку в полсотни саженей длинной. — Своим голосом отвечал себе Парс. — И такую прочную чтобы выдержала мой вес, но не крепче, иначе она будет слишком толстой и тяжелой и я не смогу затащить её наверх.

Колючий, шерстяной канат в мизинец толщиной, плотно скрученный многослойным кольцом висел на плече Парса, пересекая его тело наискосок, и точно такой же канат примостился на другом его плече, наискосок пересекая первый.

— Извини Парс, но одного мотка не было. На рынке продают только по четверти и по сотне саженей. — Пискляво и язвительно имитировал сегодняшний диалог продрогший вор.

— «Так взял бы на сотню, а я отрезал бы от него лишнее». — Стукнув себя по лбу, зарычал тогда Парс.

Зарычал он и сейчас, вспоминая промашку сводного брата. Сетуя на себя за то, что целиком доверился этому прохвосту с речного порта?

Фарс был единственным человеком в городе, которому он искренне доверял, более того, они всё делали вместе. Они знали друг друга с детства. Ещё с тех пор, когда осиротевший, сопливый мальчуган Парс, гонимый голодом и холодом, но в первую очередь своим двоюродным дедушкой, треклятым толстым погонщиком лодочных караванов, слонялся в порту помогая брюхатому скряге грузить и разгружать лодки полные всякого иноземного товара.

В то самое время, когда дед уходил с караваном в своё последнее плавание, отец Фарсы, рыбак на серебристого угря, приходил с ночной рыбалки в порт Парящего града. Он причаливал к изрядно обветшалому деревянному пирсу и по неведомому пока Парсу обычаю, начинал вслух поносить отсутствовавшего нерадивого сына, в одиночку выкатывая тяжелый бочонок полный улова.

— Негодный мальчишка. Где снова носит этого безответственного парня? — Причитал мужчина, громыхая очередным бочонком по пирсу.

Худой и мелкий не по возрасту Фарс, явился спустя три бочонка, чтобы помочь отцу разгрузить последнюю тару. Взгляды двух не знавших ещё друг друга ребят пересеклись, и Фарс, подмигнув Парсу, скривил такую невообразимо жуткую гримасу отвращения, изобразив на пустом месте перекатывание бочек, что Парс невольно улыбнулся. Тогда Парс ещё не знал, как сильно переплетутся их судьбы в будущем, но запомнил весёлый нрав незнакомца.

— Чего лыбишься, прохвост. А ну, давай отвязывай швартовый! — Гаркнул на мальца дед и влепил тому затрещину в воспитательных целях. Мысли Парса вернулись в реальность, и он снова ощутил ноющую боль где-то под сердцем от тяжести предстоящего одиночества.

— Фаск-Ми-Оса. — По полному имени обращался к дедушке Парс. — Вы уходите вверх по реке на две недели. Я могу помочь и в состоянии заменить одного из членов Вашей команды. Платить мне не надо и в этом большая выгода для Вас дедушка. Возьмите меня с собой. — Парс умолял Фаска и даже слёзы проступали у него на щеках. Он хотел уйти в плавание, и хотел быть полезным, но дед был непреступен и брать в команду неопытного Парса, даже не подумал.

— Утри сопли малец, и отправляйся домой. Ты ещё слишком мелкий и несмышленый. Ты будешь обузой, а не помощником. Ещё корми тебя всю дорогу. — Суровый Фаск, упёр руки в бока, коротким кивком головы указал Парсу, направление в котором тому нужно думать, и громким басом раздал последние распоряжения мальцу. — Поищи, может кому, нужна помощь в порту. Поработай за еду и будь здесь ровно через две недели. Не хватало мне ещё платить грузчику. Будь на рассвете тринадцатого дня, иначе шкуру спущу с глупца. Понял?

— Да, понял! — Смиренно склонил голову, державшуюся на теле лишь чудом да при помощи исхудалой да хлипкой шеи, Парс.

— Если не помру от голода. — Еле слышно буркнул тогда он, и получил прощальную оплеуху, тяжелой натруженной рукой деда по темени.

— Никакие отговорки не помогут сопляк. Пока ты живёшь под крышей моего дома, будь так любезен, делай то, что я тебе велю! — Дед сжал руку в кулак и угрожающе протянул её Парсу под нос.

— Клянусь богами звёзд, земли и воды. Если ты не поможешь мне разгрузить лодки, жить тебе будет негде, да уже и не зачем. — Старик грубо усмехнулся и указал на конечности Парса. — Зачем жить безрукому калеке? А именно их я тебе и вырву с корнем, если ты не будешь стоять здесь, на этом самом месте тринадцать дней спустя.

Оставив строгий наказ, седовласый бурдюк отвернулся от внучатого племянника и направился к лодкам груженым коврами, шерстью и вином.

Там куда он плыл, на северо-запад вверх по течению Смирной реки, старик менял весь этот скарб на мех, пушнину и железо, а потом продавал всё это добро на местном рынке за серебро и медь людям с юга, что в изобилии приезжали с той стороны водопадов.

Где этот скряга хранил заработанные за долгие годы жизни монеты не знал, наверное, и он сам. Жили они чуть лучше, чем нищие, в доме больше похожем на сарай чем на купеческую виллу.

Дед наступил на борт, и чуть не зачерпнув через край пресной воды, груженая лодка накренилась под его тяжестью. Спустя мгновение лодки отчалили, а Парс простоял ещё час, глядя на то, как небольшой караван уходит вверх по течению и исчезает в утреннем тумане.

В то утро он видел деда в последний раз. Тринадцать дней спустя и четырнадцать и даже год спустя из четырёх лодок, что ушли в плавание под командованием Фаск-Ми-Оса, не вернулось ни одной.

Неизвестно почему они не вернулись. Может, тамошним торгашам не понравился его борзый норов, и они решили поквитаться с ним, пырнув ножом в его толстое брюхо в какой-нибудь подворотне далёкого северного города, а заодно пристроили рядом всю его немногочисленную команду.

Могло случиться и так, что банда контрабандистов позарилась на его товар, предварительно очистив лодки от их хозяев. Старый скряга всегда экономил монету пренебрегая наёмной охраной.

Была ещё одна, совсем уж не правдоподобная вероятность, что старый ворчун и любитель побрюзжать на всех кто встречался ему на пути, влюбился в местную бледнокожую красавицу, и та, о чудо, ответила ему тем же. Но в таком случае оставались открытыми два вопроса.

Во-первых! Куда делась его команда?

И, во-вторых! У неё вообще, что ли не осталось самоуважения? Если она влюбилась в такого проходимца!?

В общем, тайна исчезновения деда осталась тайной. Зато его исчезновение, тайной не стало.

Спустя три дня, после предполагаемого возвращения Фаска, Парса за уши вынули из того сарая где он дрожал от холода по ночам, ведь не медяка на покупку дров у него не было, и вышвырнули на улицу холопы Дай-Ка-Минэ.

Купец первой гильдии, владелец порта и по совместительству главный ростовщик во всём городе, Дай-Ка-Минэ был скор на расправу с должниками.

Оказывается лодки, старый скряга Фаск брал в аренду на каждое своё торговое предприятие, и по-настоящему не владел ни одной из них. Естественно, Дай-Ка-Минэ, решив хоть как-то возместить свой ущерб от потери плавучего имущества, забрал недвижимую собственность должника. Участь Парса, как это свойственно любому ростовщику, его при этом совсем не интересовала.

— Соскреби сопли с носа и наймись кому-нибудь в лакеи! — Посоветовали ему купеческие холопы, когда он еле сдерживая слёзы и потирая больное ухо, сидел в грязной, серой луже в которую они его и бросили.

Тогда Парс думал, что потерял всё! Деда, что хоть как-то прикармливал его хлебом. Крышу над головой, которая протекала в дождь, но защищала от ветра, и веру в человеческое милосердие. Но в тот самый день он встретил друга и, хотя сразу это не было для него так очевидно, теперь он был благодарен судьбе за всё, что произошло тогда.

Подтерев сопли рукавом грубо скроенной и затёртой, местами до дыр, парчовой рубахи, он отправился в порт. Слоняясь без дела среди портовых грузчиков, старых иссохших от времени и трудов одиноких рыбаков, небольших компаний матросов одетых по приличней, обычно это были члены команды какого-нибудь купеческого судна и портовых крыс — он с надеждой поглядывал на многочисленные далеко уходящие от берега пирсы. Тогда он уже осознавал, что старик Фаск не вернётся, но всё ещё верил в возможность получить кусок хлеба за помощь в разгрузке какой-нибудь захудалой рыбацкой лодки или, это было бы просто чудо, купеческой галеры приплывшей с далёких северных берегов.

Раздобрившийся богатей, особенно из числа тех, что уже приняли в себя местного красного вина в честь прибытия, мог жаловать бездомному доходяге и кусок солонины. Но, увы, сегодня в порту не было нежданных гостей. К каждому судну, что подбирали парус и задирали высоко к небу вёсла для просушки, уже спешила компания крепких или не очень, но всё-таки серьёзно настроенных мужиков. И делить заработок с зачуханным мальцом никто из них не желал. Лодки поменьше разгружали и загружали сами члены команды, и надежды, что у этих парней есть лишний медяк для наёмного рабочего, не было никакой.

Пройдя вдоль берега добрых пятьсот шагов, и миновав с полсотни швартовочных мест, Парс вышел к отмели. Той части речного порта, что не была обустроена для обслуживания больших кораблей. Песчано-каменный пляж, гладили прохладные волны, редкие лодки скользили по гладкой поверхности тихой реки и немногие из них приставали к берегу.

Несколько совсем небольших, даже не пирсов, а скорее покосившихся, дряблых деревянных мостков выдавались от пляжа в реку. Здесь разгружали и фасовали по бочкам улов, одинокие рыбаки на серебряного угря.

Парс брёл по пляжу, бросал отчаянный взгляд на бедных рыбаков и пинал редкие камни, отправляя их в недолгое плавание, которое завершалось сразу после характерного «бульк» на дне реки в шаге от берега.

Он уже совсем отчаялся поесть сегодня и выместил всю злобу на свою судьбу, на гранитном гладко отшлифованном водой камешке чуть больше глаза размером. С широкого замаха, Парс пнул, что было сил по гальке и та, очертив не высокую дугу по воздуху, долетела до мостка, и весело постукивая о дерево, проскакала до самого края, так и не плюхнувшись в воду.

— Я настолько голодный, что у меня нет сил, как следует пнуть камень. — Констатировал Парс, и в тот самый момент его живот заурчал так громко, что, он был уверен, его услышала даже рыба в воде.

— Может мне лучше самому утопиться?! — вслух предположил он. И в этот самый миг из-за деревянного пирса, по которому камешек не смог доскакать до воды, послышался крепкий мужской голос.

— Эй, парень! Хочешь отведать жареного угря сегодня на обед?

Парс обернулся на крик, но не увидел ничего кроме толстых свай и мостков, изрядно состаренного пирса. Однако спустя мгновение грубый мужской голос, с хрипотцой, исходившей от самой гортани, позвал вновь.

Из-за мостков показалась седеющая голова бородатого рыбака. Так Парс познакомился с Рыб-Ка-Амо, отцом Фарса.

Он помог рыбаку разгрузить с лодки рыбачьи снасти, сложить сети, собрать парус и выгрузить два небольших бочонка с рыбой.

Как рассказал ему новый знакомый, его сын должен был прийти на пирс и помочь отцу с работой, но мелкий прохвост уже не в первый раз куда-то запропастился.

— Небось, шныряет по рынку в поисках лёгкой монеты, глупый лентяй. — Предположил тогда рыбак и позвал Парса к себе домой на скромный обед.

Сопливый малец Фарс подоспел к обеду и получил заслуженный подзатыльник от отца. Но от стола его никто не выгнал и тогда Парс первый раз увидел, что такое семья. И тот факт, что с тех пор он стал частым гостем в том доме совсем не удивителен. Парс помогал Рыб-Ка на пирсе, а мужчина кормил его обедом. Спустя пару недель старый рыбак и вовсе выделил ему тюк с соломой и угол в прихожей своего дома, лишь с одним условием, помогать ему в порту.

Парс не чурался работы и на выходных умудрялся разгрузить товаров с галер не меньше чем взрослые мужики — портовые грузчики. Так он стал зарабатывать свою первую медь.

Всё свободное от его работы время, и половину свободного времени Фарса, новоиспечённые братья проводили вместе.

Доходяга Фарс был настолько тощ и невысок, что, несмотря на то, что он родился на два года раньше Парса, все кто встречал их на улицах города, принимали его за младшего брата. При таких слабых физических кондициях, ему не оставалось ничего другого как пользоваться ими в полной мере.

Когда они проходили мимо прилавка с яблоками и Парс покупал на честно заработанные медяки пару сочных, блестящих атласной кожицей на солнце фрукта, тонкие и юркие пальцы Фарса умудрялись набить за пазуху рубахи своего хозяина с десяток сладких груш. Когда отец посылал мальца на рынок купить лепёшек к ужину, и давал тому пару медных монет, тот возвращался домой уже сытый с двумя пшеничными хлебами под мышками и с карманами, в которых всё ещё лежали монеты. Конечно, отец Фарса не знал о таланте сына, за воровство в городе отрубали руки, а за воровство сына, отца могли лишить и лодки. Но ночная рыбалка отнимала у мужчины много сил, и полдня после он отсыпался дома, поэтому, что делал Фарс всё это время, ему было невдомёк.

— Уже тогда Фарс был безответственным раздолбаем. — Дрожащим от холода шепотом напомнил себе Парс, преодолевая очередную высоту собственного роста и нащупывая трещину в кладке, чтобы надёжно упереться в неё ногой.

Глава 2. Случай, который много значил.

Как-то раз, когда отец снова отправился вверх по течению реки, дабы огнями разожженных свечей выманить на поверхность серебристого угря, Парс как обычно проводил его в порт, а после, вернулся домой. Фарса дома не было, и переживать по этому поводу Парс ни чуть не собирался.

Он подбросил полено в каменную печь, ночь выдалась холодной, и, подбив как следует мешок с соломой, чтобы мягче спалось, устроился на нём поудобней. И в тот самый момент, наполненный безмятежностью и покоем. Когда собственные осознанные мысли начинают терять чёткую форму, перемешиваясь с туманом иллюзорных невесть откуда взявшихся фантазий, превращают скучное лежание в отстранённое погружение в мир ночных сновидений, скрепя петлями, сначала громко растворилась, а затем ещё громче закрылась, стукнувшись о порог тяжёлая входная дверь.

Сон улетел туда, откуда взялся. Парс резко подскочил от неожиданности и сел на свою соломенную кровать. Он удивлённо выпучил глаза на тяжело дышащего, облокотившегося спиной на дверь Фарса.

— Что стряслось Фарс? — возмущённо спрашивал Парс.

— Ты же знаешь, что в это время я уже сплю. Спина ноет после волочения бочек и таскания мешков в порту.

Парс поднялся на ноги, схватил огарок свечи, что стояла на обеденном столе, и пошёл к печке, собираясь запалить фитиль.

— Какого лешего ты вваливаешься в дом с таким шумом? — продолжал негодовать Парс, склонившись у печки.

— Не надо! — гулко выдохнув, выпалил Фарс.

— Что не надо? — не понял Парс. Он быстро открыл железную ставню от очага, так чтобы не обжечь об неё пальцы. Комнату наполнило красноватое мерцание от тлеющего огня. В его блеклом сиянии Парс увидел, насколько сильно обеспокоен брат. Фарс ошарашено вертел головой, широко раскрытые глаза выражали страх и растерянность.

— Не зажигай свет и закрой обратно печь. — Фарс перешёл на шепот, и это смутило Парса ещё больше. Он плотно закрыл ставню обратно, и они снова погрузились во мрак.

— Да объясни, наконец, что происходит!? — поддавшись настроению брата, Парс тоже заговорил, шепотом. Правда его шёпот был чуть громче и требовательней, а взгляд выражал скорее угрозу нежели страх.

— Я не могу. — Заюлил Фарс.

В этот самый момент в дверь, о которую опирался Фарс, так сильно будто пытались пробить её тараном, постучали. Фарс отлетел от неё так, будто принял весь удар на себя. Бедолага распластался на полу, но у него хватило сил, чтобы не вскрикнуть. Глядя глазами голодного щенка на Парса, он приложил указательный палец к губам, давая понять брату, что лучше сейчас промолчать.

— Открывайте, если есть кто в доме! — Железный кулак ещё трижды громогласно ударил в дверь, сотрясая, казалось весь дом. — Открывайте именем Тот-Кто-Гора. — Басил грубый мужской голос за дверью, произнося имя Великого Князя Парящего града.

Одновременно тощий, сопляк, распластавшийся на полу, побледнел до цвета слоновой кости.

Парс смотрел на маленькое, трясущееся создание на полу, и до сих пор не осознавая, что произошло, понял самое главное. Прохвост попал в беду и его нужно выручать.

Младший брат на цыпочках подкрался к старшему брату и сильно дёрнул того за плечи, заставляя подняться.

— Беги через окно на соседний двор. Там собака на короткой цепи справа, ты беги влево, так она тебя недостанет. Калитка у них открыта и ночью. Беги до порта, схоронись на какой-нибудь пустой лодке. Лучше не на причале, а в ремонтных доках, туда позже приходят. Как начнёт светать, возвращайся. — Парс говорил быстро и уверенно, но стараясь не повышать голос громче шепота. Парс тряхнул Фарса под руки, так чтобы тот понял, что стоять нельзя, надо действовать.

— Я дома один, — громко выкрикнул Парс, обращаясь к закрытой двери и подталкивая брата в направлении окна. — Отец на ночной рыбалке!

— Мне не велено открывать по ночам. — Прикрикнул Парс, добавляя нотки страха к своему и так не уверенному голосу. — На улице в это время не безопасно.

— Я тебе сказал от чьего имени я здесь! — злобно заорал мужчина за дверью и снова заколотил по ней что было сил. — Я капитан городской стражи Сад-Ка-Гери, от имени князя Тот-Кто-Гора, приказываю тебе открыть дверь. Или мы выломаем её, и ты предстанешь перед судом стражей дворца.

За дверью послышались приглушенные голоса и топот пробегавших мимо людей. Капитан был там явно не один, и теперь гулкие стуки доносились отовсюду снаружи. В эту ночь стражи стучались в двери не только к ним. Это знание немного успокоило Парса. Может он рано решил считать виноватым во всём младшего брата?

— Не стучите больше, пожалуйста, — взмолился Парс. — Отец убьет меня утром, если обнаружит выломанную дверь. — Парс скулил как можно более слезливо, а сам краем уха вслушивался как у него за спиной, чуть скрипнули оконные петли, и тут же его босых ног коснулся прохладный ветер сквозняка.

— Так открывай быстрей, олух! — Приказал мужчина, и ещё, но, правда, всего один раз, стукнул тяжёлой рукой в дверь.

Оконные петли скрипнули ещё раз, и сквозняк перестал гулять по полу.

— Я открываю! — крикнул Парс, подошёл к двери, снял засов и раскрыл отделявшую его от капитана преграду настежь.

Сад-Ка-Гери оказался крупным во всех отношениях мужчиной, широкие плечи, высокий рост, голова размером со спелую тыкву и самое забавное, что в свете факела, что страж держал в руке, на лице его играли оранжевые блики. Парс сдержал смешок, и продолжил таращиться на сурового мужчину. Чёрная коротко стриженая борода его была ровно той же длинны, что и волосы на голове. Серебристые латы на груди, надетые поверх багрово-красного парчового кафтана, отражая факельные блики, поблескивали тем же цветом что и его лицо.

Парс судорожно сглотнул от страха, когда его взгляд опустился ниже. На поясе стража примостилась длинная изогнутая в полукруг сабля, а за пояс был заткнут совсем не короткий прямой, оголённый кинжал. Видимо капитан часто пользовался этим оружием, раз не держал его в ножнах, — мелькнула мысль в голове Парса, прежде чем мужчина заговорил.

— Уйди с дороги малец, и дай нам осмотреть дом твоего отца! — Жёстким тоном потребовал капитан, и, не дожидаясь ответа, чуть нагнувшись, дабы не задеть дверной косяк головой, прошёл в дом.

Парс еле успел отпрыгнуть в сторону, чтобы не быть сбитым с ног вооруженным гигантом.

— Всегда спасибо. — Чуть дрогнувшим от волнения голосом поблагодарил капитана мальчишка.

— Тур-Ка. — Позвал, мужчина не оборачиваясь. В дом влетел ещё один страж, ростом поменьше, не такой грозный на вид, худощавый, но тоже с факелом и саблей на поясе.

— Порыскай здесь хорошенько! — приказал капитан. — Загляни в каждый угол и подними всё барахло, что валяется на полу. А я пока задам пару вопросов сопляку.

— Да, капитан! — Утвердительно кивнул солдат, и бросился шарить по дому, переворачивая всё вверх дном и ничего не ставя за собой на место.

— Так, что, малец, — под аккомпанемент разносимой утвари в доме, начал допрос капитан. — Ты, значит, гулял по городу ночью один! — Широко расставив ноги в бордовых кожаных сапогах на подбитых железом толстых каблуках, страж ткнул пальцем свободной от факела руки Парса в грудь.

От этого тычка у Парса спёрло дыхание, но, хотя и с трудом он смог выдавить из себя встречный вопрос.

— Я, гулял? — Для пущей убедительности Парс раскрыл глаза пошире.

— Так ты признался?! — сделал вид, что не заметил удивления Парса страж.

— Я, признался? — Потерялся Парс от таких огульных заявлений.

— Значит признался! — Суровый мужчина склонил голову так низко, чтобы его лицо оказалось прямо напротив лица Парса. Тяжёлый солдатский аромат, состоящий из помеси лука, хлеба, хорошей доли виноградного самогона и самую малость жареного картофеля ударил в нос мальчишки, заставив его отшатнуться.

— Ближе, сопляк! — приказал капитан. — Хочу видеть твой лживый взгляд, когда ты признаешься мне во всём что натворил сегодня.

Факел потрескивал прогорающей тканью, а пламя слегка колыхалось на ветру, пробиравшемся с улицы в дом, у самого уха, ссутулившегося мальца. В какой-то момент Парсу показалось, что ещё чуть-чуть и жаркие языки всё-таки лизнут его взъерошенную шевелюру, и тогда могучий капитан сможет взять его самого за ноги и использовать как факел.

— Ну, говори! — рявкнул страж, снова смрадно дыхнув тому в лицо.

— Я спал, а тут Вы. — С трудом смог выдавить из себя, напуганный ребёнок. При этом, он поглядывал на длинный кинжал за поясом у капитана, и длинное обоюдоострое лезвие, покрытое витиеватым хамоном, внушало ему страх по больше чем пламя что непредсказуемо гуляло не далеко от его лица.

Ведь если за кражу в городе лишали рук, то за ложь стражнику при допросе, полагалось оставить ему свой язык. И при одной только мысли, что сегодня ночью это может быть его язык, язык Парса отказывался выполнять все команды хозяина.

— Ты знаешь, сколько языков из лживых ртов слизал этот клинок? — будто прочитал его мысли страж, указывая пальцем свободной руки на оружие, заткнутое за пояс.

Во рту у Парса пересохло, а ладони его напротив, покрылись потом. Он отрицательно замотал, а может, затряс, или задёргал головой. Он был так напуган, что вполне мог позволить себе сделать всё это одновременно.

— Много. — С ухмылкой явно пропитанной глубоким самолюбием и даже некоторой гордостью, медленно протянул мужчина.

— Хочешь стать одним из них? — капитан твёрдой рукой зажал в кулаке рукоять кинжала. Но не достал его, а лишь медленно и показательно, чуть вынул из-за пояса и убрал обратно.

— Нет, нет, господин капитан. — Неожиданно для себя вновь обрёл право голоса Парс. Он сложил руки ладонями друг к другу на груди в молящем жесте, и, сделав неимоверное усилие воли, решился поднять голову и заглянуть в глаза стражу.

— Я спал. — Быстро застрекотал Парс, стараясь успеть сказать всё что хочет, до того как капитан снова потянется к кинжалу. — Я помог отцу загрузить лодку на ночную рыбалку. Это было уже давно. Два часа не меньше. Потом я сразу пошёл домой. Пришёл, попил воды и лёг спать. Когда я уже видел первый сон, дверь заходила ходуном от Ваших ударов. Тогда я испугался, и мне стоило большого труда осмелиться подойти и спросить, кто ломится ко мне в дом. — Парс тяжело выдохнул, переводя дыхание, и снова ссутулил плечи.

Капитан напротив, выпрямился в полный рост и надменно посмотрел на хнычущего мальчика сверху вниз.

— Ты живёшь здесь один? — вдруг поинтересовался он.

— Нет. Я ведь всё Вам рассказал! — Пожал плечами Парс. — Отец на ночной рыбалке. Ловит серебристого угря.

— Да понял я про отца! — с нетерпением в голосе, помотал головой страж. — Я спрашиваю, сейчас в доме больше никого?

В тот момент Парс первый раз в жизни осознал всю ответственность, что ложится тяжёлым грузом на его хрупкую детскую шею. И эта ноша показалась ему куда как тяжелее, чем когда закидываешь бочонок полный вина или мешок с рыбой за спину, работая в порту.

Слова, просто слова. Те, что по сотни раз на дню вылетают и выскакивают, выпрыгивают и улетают в пустоту, сказанные мимолётом или указывающие на какое-то действие, или просто высказанные себе под нос от нечего делать, могут обретать не только глубокий смысл. Но и иметь силу способную преобразовать физическую реальность, приобретая материальное воплощение в окружающем мире, и решить судьбу человека.

Если бы Сад-Ка-Гери потрудился в ту ночь опросить всех соседей, что проживали на улице рядом с домом рыбака, если бы он не торопился найти решение возникшей перед ним проблемы с присущей ему, как солдату прямотой и рьяным напором, а проявил чуть больше прозорливости и хитрости. Тогда история Парса, закончилась бы, так толком и не начавшись.

Соседские дети могли путаться и не знать точно, кто из двух братьев старший, а кто приёмный, серьёзный и высокий Парс, или хлипкий и маленький Фарс, но одно они знали наверняка, что в доме рыбака Формика-Амо живёт двое мальчишек. И узнай это капитан до того как постучал в дверь дома где в это время засыпал Парс, то руки уже никогда бы не вернулись на прежнее место сироты. Да и сирота, скорее всего, отправился бы по реке смерти в далёкое и холодное подземное озеро Морги, где людские души парят над чёрной водой, не зная, чем им заняться, не имея тела.

Примерно такая дилемма предстала перед мальчиком, которого приютил добрый рыбак, разочаровавшийся в собственном сыне.

И в тот момент Парс не знал, знает ли Гери, а Гери не знал того, что знал Парс. Он только собрал всю волю в кулак, ожидая худшего, но надеясь на лучшее.

Мальчик выпрямился в полный рост, расправил плечи и приподнял подбородок, ибо именно так обычно выглядели люди говорившие правду, ну или уверенные в том, что говорят её, даже если и врали. Прежде чем сказать он ещё успел громко шмыгнуть носом. Чтобы ни одна капля, жидкого последствия плача, не вылетела наружу и не попала на отполированный панцирь стража.

— Мы с отцом живём вдвоём! — сухо и честно ответил он.

— Пусто, ничего здесь нет! — сквозь глубокий вдох, поспешил доложить командиру запыхавшийся страж.

Не обращая внимания на подчинённого, Гери медленно обвёл пустую комнату взглядом. Узкая печь, на которой отсыпался после ночной рыбалки Рыб-Ка, а ночью грел свою худую спину Фарс, не впечатлила его. Столик, на котором едва ли хватило места больше чем для двух чашек с похлёбкой, так же не заставил капитана сомневаться. Тем более два стула возле того самого столика, не могли подсказать ему, что в доме может проживать трое.

— Странный у тебя отец. Наверное, часто бьёт тебя и видимо по делу? — Взгляд капитана вернулся к Парсу и тому, что лежало почти у самого входа в дом. Он слегка пнул ногой набитый соломой мешок, служивший Парсу постелью.

— Видимо плохо ты помогаешь отцу, раз спишь на полу как собака?!

Парс посмотрел в глаза мужчине и его рот уже раскрылся в желании сказать какую-нибудь глупость, но его спас Фарс. К счастью не своим появлением, а тем, что всполошил соседского пса, что охранял двор у калитки.

Звонкий лай разнёсся в вечернем сумраке, будоража всех заскучавших соседских собак. К первому, присоединился второй, того задорно подхватил третий и вот уже вся улица наполнилась разноголосой какофонией животного трёпа.

— У вас за домом сарай? — быстро осведомился, навостривший уши капитан.

— Нет, у нас нет двора, — развёл руками Парс. — Мы рыбаки, а не скотоводы.

— Давай, бегом на соседнюю улицу и посмотри, чего они там разлаялись. — Приказал Гери солдату, и тот мгновенно выскочил наружу.

Капитан отвернулся от Парса и, не оборачиваясь, вышел следом за убежавшим солдатом. Теперь всё его внимание сосредоточилось на том, что происходит на тёмных улицах города и к мальчику он потерял всякий интерес. Гери уже сделал несколько шагов от дома рыбака, в направлении двух солдат бежавших ему навстречу с противоположной стороны улицы, когда любопытство Парса взяло верх над его осторожностью.

— Простите, благородный капитан. — Высунув голову чуть дальше, чем по уши, из дверного проёма наружу, позвал писклявым, ещё не огрубевшим мальчишеским голосом Парс.

— Что тебе? — недовольно буркнул мужчина, даже не обернувшись.

— А что вы ищите так шумно, в столь поздний час?

Капитан резко обернулся и внимательно с прищуром посмотрел любопытному парню в глаза.

— Сегодня ночью в дом ростовщика Дай-Ка-Минэ прокрался вор. — Капитан подошёл к Парсу вплотную и снова зловеще навис над мальчишкой. — Он вынес ценную вещь.

Парс едва совладал с собой, чтобы не раскрыть рот от удивления. Он замер в дверном проеме, не смея пошевелиться и даже не помышляя о том, чтобы смотреть в лицо грозному стражу.

— Тебе знакомо это имя? — громыхнул басом капитан, и факел вновь затрещал прогорающей в пламени тканью у самого уха, дрожащего Парса.

— Совершенно не знакомо. — Умудрившись состряпать непонимающее лицо, отрицательно покачал головой Парс. — А насколько ценную вещь украли у купца? — робко пискнул мальчик и тут же спрятался за косяком, отступив на шаг от могучего стража.

— Весьма ценную, сопляк. — Капитан многозначительно приподнял брови и продолжил угрожающим тоном. — Уверяю тебя, когда мы поймаем того проходимца, что спёр её, отрубленными руками он не отделается. И те, кто по умыслу, или по глупости покрывают его, тоже потеряют не меньше чем собственную голову.

Стражник закончил грозную тираду и осветил лицо Парса, сунув догорающий факел тому чуть не под самый нос.

— Так ты уверен, что тебе больше нечего мне сказать?

— Нет, капитан, — Парс немного замялся, не решаясь спросить главное. — Разве что?

— Что? — Рявкнул в нетерпении воин, так, что пламя его факела задрожало от потока воздуха исходившего у того изо рта.

— Как же выглядела та вещь? — Парс дрожал всем телом, и его голос дрожал вместе с ним. — Поймите меня правильно благородный капитан. Я бы очень хотел помочь Вам, но если я её увижу, как я узнаю, что это она?

— Ты никогда не видел ничего ценнее рыбьей икры сопляк, и сомневаюсь, что ты знаешь как блестит золото. Но, раз твоё желание помочь столь сильно, что ты не испугался спросить, я покажу тебе, как примерно выглядело то, что пропало.

Капитан резко выхватил кинжал из-за пояса и не успел Парс обмочить штаны от страха, как длинное лезвие плашмя прижалось к его правой щеке, обжигая кожу холодной сталью. Трясясь всем телом, он не мог пошевелиться, у него не хватало сил ничего сказать, и он не смел, даже думать.

— Видишь этот кинжал? — осведомился страж, отнимая оружие от щеки напуганного бедолаги. Он демонстративно задвигал клинком перед самым носом у Парса, так будто резал что-то плавающее в воздухе.

Мальчишка утвердительно затряс головой, и всё-таки почувствовал, как тепло распространяется на всё большую площадь его промежности, а тонкие льняные штаны, насытившись влагой, всё плотнее прилипают к бёдрам.

— Украли такой вот кинжал. Только тот сделан из золота.

— То есть он блестит? — пискнул Парс, уточняя.

— Да, жёлтый и блестит! — раздражённый тем, что его прервали, рыкнул капитан, но затем продолжил зловеще и тихо.

— А на крестовине эфеса того кинжала, с обеих сторон два красных камня. Каждый размером с твой глаз.

— Знаешь, что такое эфес, сопляк?

Капитан держал нож прямо перед носом Парса и от того мальчишке пришлось изрядно скосить взор дабы рассмотреть рукоять оружия.

— Я, я, — голос Парса дрожал, как и его губы, а вместе с ними задрожали и его слова. — М-может, это где-то, на-на рук-кояти?

Капитан перестал резать воображаемого воздушного змея, и чётко задержал кинжал перед взором Парса, так что перекрестие, образуемое в месте перехода лезвия к рукояти и узкой полоски стали, что предохраняла пальцы человека орудующего кинжалом, оказалось ровно напротив глаз мальчика.

— Всё, что ниже лезвия, это эфес, болван! — Сурово ухмыльнулся мужчина, и таким же молниеносным движением, что предшествовало демонстрации кинжала, убрал оружие обратно за пояс.

— Отец называет это место у ножа гарда. — Предварительно, смочив горло проглоченной слюной, чуть более спокойным голосом, уведомил капитана Парс, о своих познаниях.

— Рыбак может называть любое место своего ржавого ножа как ему угодно. Но, дуэльный кинжал первого сословия Города, состоит из тех деталей, чьё имя дали им мастера которые их ковали. И звать их как не попадя унижает их достоинство и достоинство их владельцев и кузнецов.

Парс опустил глаза ещё ниже, так низко, как только мог, но даже затылком чувствовал сверлящий взгляд стража. Честно он не понимал, о каком достоинстве может идти речь, когда речь идёт о железке. Но Парс знал наверняка, раз капитан примешал туда и своё достоинство, значит лучше не оспаривать его заявления.

Парс решил, что уже пора как-нибудь завершать разговор, по глупости начатый им самим, и судя по настроению стража, не предвещавший ему ничего хорошего. Тем более мокрые ноги стали мёрзнуть на сквозняке, а холод стал подбираться к самому ценному из того что намокло у него в штанах.

— Если я увижу, то обязательно скажу. — Промямлил Парс и тут же взволнованно поднял голову и вопросительно посмотрел на капитана.

— А кому и где говорить-то?

— Любому стражу, которого увидишь на улице, болван! — раздражённо пояснил капитан.

— Нет, — замялся Парс. — Это мне не подходит.

— Что значит, тебе, не подходит? Как ты смеешь перечить мне, малец? — Лицо капитана налилось кровью, и в тусклом свете факела приобрело зловещий, почти демонический вид.

Парс вжал голову в плечи от страха, и от того стал ещё меньше. Он зажмурил глаза что было сил, ожидая оплеухи или пинка тяжелым солдатским сапогом, но ничего из этого не произошло и это дало ему надежду, что его всё ещё готовы слушать.

— Страж сочтёт меня вором и отрубит мне руки. — Выдавил из себя мышиный писк мальчуган, и искоса, одним глазом позволил себе подглядеть за реакцией могучего капитана.

Капитан глубоко вздохнул, показывая всем своим видом, что устал от бестолковой болтовни с глупым мальчуганом. Румянец спал с его сурового лица, и воин снова стал похож на человека.

— Видишь, вон ту чёрную башню, что загораживает сияние ночных звёзд на небе? — Сад-Ка-Гери ткнул тлеющим, почти погасшим факелом в ночное небо.

Парс внимательно посмотрел в ту сторону.

Там, далеко на востоке, на краю пропасти, в которую несла сои воды Смирная река, возвышаясь над крышами самых высоких домов, блестела, отражая бледный лунный свет могучая башня. Все в городе знали эту башню, и все знали её предназначение. Днём она ясно давала направление всем судам, что шли в сторону города, возвышаясь угольно чёрным колоссом на фоне белых облаков. Ночью же, башня покрывалась тонким слоем белой наледи, и, отражая свет луны, служила спасительным ориентиром для купцов и рыбаков, подходивших к городу по реке в тёмное время суток.

— Это Указующий маяк. Все кто плавает по Смирной реке, сверху от водопада знают его.

— Но не все знают, что капитан стражи Сад-Ка-Гери, хранитель городских законов, является стражем маяка. — Гордо расправив плечи, громко заявил капитан.

— Ваше рыбачье племя именно мне обязано тем, что хлипкие корыта, которые вы называете лодками, не падают вниз с вершины водопада вместе со всем скарбом и уловом что находиться в них. А ваши пустые головы не разбиваются там, у подножия предела, о камни, как глиняные кувшины о пол, рассыпаясь на сотни черепков.

Конечно, Парс знал что маяк в первую очередь служит для того чтобы вниз не падали купеческие галеры, полные грузов и товаров привозимых сюда с далёкого севера и с западных гор. Чужестранцы не могли точно знать, где кончается тихое течение полноводной реки и начинается стремнина неотвратимо тянущая все, что плывёт по реке к водопадам. Маяк был просто необходим для ведения торговли и пополнения городской казны.

Но Парс точно знал и то, что местных рыбаков не обманет, ни туман, ни ночная мгла. Ведь уже много поколений они учат своих детей, будущих рыбаков, определять расстояние до пучины на слух, и видеть этот маяк для того чтобы не рухнуть вниз им вовсе не обязательно.

Естественно он не стал говорить о своих познаниях капитану стражи, настолько сильно уверенному, понапрасну, в собственной полезности для местных рыбаков-простолюдинов, и настолько же уверенному, по делу, в силе власти, что передали ему местные князья, вручив острую саблю и право вершить суд над челядью. Именно по второй причине, Парс лишь согласно кивнул и восхищённо раскрыл рот.

— Спасибо Вам за заботу о нас капитан! — без толики сарказма в голосе, раболепно пролепетал мальчуган.

— То-то, балбес. — Ухмыльнулся воин. — Уже шесть поколений моих предков и я, живём в чёрной башне. Руководим стражей, охраняем ночной светоч, что лежит на её вершине и присматриваем за порядком в городе.

Факел в руке капитана окончательно погас и страж небрежно отбросил ненужную палку в сторону.

— Иди прямо на свет маяка и постучи в стальные ворота каменной стены, что огораживает башню. Скажи, что тебя призвал Сад-Ка-Гери, хранитель светоча Парящего града и тебе откроют.

— Я запомню капитан, — пообещал Парс.

— А теперь иди обратно в дом и жди своего отца малец. У меня слишком много забот чтобы болтать с тобой понапрасну.

После того как Парс опустил засов, к горлу его подкатило то, что он съел на ужин. И хотя есть серебряного угря, прикусывая его нежное мясо булкой белого пшеничного хлеба, было приятней, чем вываливать его наружу, Парс был счастлив, что так легко отделался от страшного капитана.

Прибрав тот бардак, что учинили стражники, и он сам, Парс всё же нашёл время прилечь до наступления рассвета.

— «Опорожнил, как ту пустую банку» — подумал Парс о противном страже, но всё-таки уснул, свернувшись калачиком на мешке набитом мягкой соломой.

Фарс вернулся в полдень следующего дня, когда уставший после рыбалки отец уже спал на печи, а Парс собирался в порт поискать сдельную работу.

Дверь тихо распахнулась, и на пороге появился во всей красе, измазанный грязью по грудь, с тиной в волосах и рваной от подмышки до груди рубахе, маленький старший брат.

— Отец не спрашивал где я? — сиплым, простуженным шепотом поинтересовался беглец, и шмыгнул носом гораздо громче, чем сказал.

С печи послышалось шуршание соломы. Оба брата беспокойно обернулись на звук.

— Где, где?! Там вон посмотри. — Громко прокричал Рыб-Ка с печи, басовитым и недовольным голосом.

Фарс выпучил испуганные похожие на два серебряных динара глаза на лежавшего отца и раскрыл рот в попытке завести оправдательный диалог.

— Тсс. — Прошипел Парс, приложив палец к губам. — Это он во сне спорит о рыбалке.

— Да, под веслом багор. Тащи сюда. — Снова выкрикнул отец, перевернулся с боку на бок, причмокнул губами, и с ложа послышалось мерное сопение.

— Ты стащил дуэльный кинжал у Дай-Ка-Минэ. — Парс крутил пальцем у виска, давая понять брату, как он относится к его поступку не только словами. — Ты сдурел! Когда стража прознает, они отрубят тебе руки, а отца лишат лодки, а то и дома.

Парс сопел в обе широко раскрытые ноздри. Щёки его раскраснелись, а в глазах читалась злоба вперемешку с недоумением.

— Ничего я не тащил. — Пожал плечами и отрицательно замотал головой Фарс, изображая неведение.

— Тащи, говорю сюда! — Рявкнул с печи отец так громко, что Фарс и Парс одновременно подпрыгнули на месте и от страха вжали головы в плечи.

— А, ну тебя, ушла. — Разочарованно посетовал Рыб-Ка во сне, махнул рукой куда-то в потолок, и снова перевернулся на прежний бок.

Братья расслабились, и Парс снова обрёл способность злиться на Фарса.

— Вчера ночью я говорил с капитаном чёрной башни. — Многозначительно посмотрев на брата начал раскручивать маховик гнева Парс. — Он сказал мне, что они искали!

— Говори всё как есть. Или я разбужу отца и клянусь богиней всего сущего, он оторвёт тебе хотя бы уши. — Парс сильно ткнул пальцем в грудь брата, не сводя с него строгих глаз.

— Спокойно, спокойно, братец. — Залепетал Фарс. — Да, возможно стража гналась за кем-то похожим на меня, но вот я здесь, а значит это не я!

— Верно? — робко добавил вопрос к сказанному Фарс.

— Не верно! — гаркнул старый рыбак, и зашёлся утробным мокрым кашлем.

Братья вновь замерли, боясь пошевелиться. Буд-то зайцы, прячущиеся под кустом от крадущегося по тропе волка, исподволь следили они за дёргающимся на печи отцом.

— С того конца тяни. Не дёргай, это ж сеть, а не лошадь. — Рука спящего мужчины дёрнулась, чуть приподнявшись над телом, указательный палец ткнул куда-то вдаль. Затем длань опала на грудь мужчины, и он снова замолчал, продолжая мерно посапывать во сне.

— Точно. — Схватил старшего брата за грудки Парс и с силой потянул на себя. — Не верно, Фарс!

Хруст рвущейся ткани разнёсся по дому.

— Ну, балда. Сеть порвал. — С невероятной тоской в голосе, прохрипел спящий мужчина. Ещё мгновение он пролежал, раскрыв рот, затем губы его сомкнулись, и дом наполнился тугим и тягучим, басовитым храпом.

— Ладно, ладно. Отпусти рубаху. — Зашипел такой же худой, как и та тварь, на которую сейчас был похож его шепот, мальчишка.

Парс отпустил.

— Да, это я прокрался в дом этого бурдюка Минэ, — всё ещё нехотя, начал признаваться Фарс. — И стянул его кинжал, тоже я.

Фарс шмыгнул мокрым носом и быстро подтёр его ладонью, глядя на брата вызывающим взглядом.

— Ты доволен, Парс?

— Доволен? Да я от страха штаны. — Парс осёкся, но лишь на миг. Взял себя в руки и продолжил.

— Чуть не намочил. — Тыча пальцем у Фарса перед носом он как смог состряпал уверенный шепот.

— Здоровяк капитан и его служка перевернули здесь всё вверх дном. Мне всю ночь пришлось наводить порядок, так чтобы отец не задавал много вопросов. А утром, не спавши, я пошёл разгружать лодки с угрями. — В этот момент у Парса возникло непреодолимое желание, засадить брату оплеуху. Он даже замахнулся, не глядя на съёжившегося вдвое и так не крупного доходягу, но сжалился и только почесал себе нос.

— Ладно. Где кинжал? — смягчил интонацию и перешёл к главному Парс.

— Надо вернуть его без лишнего шума и делу конец. — Закончил Парс, уверенный в том, что других вариантов, и быть не может.

Но у сопляка Фарса было иное видение ситуации.

— Вернуть? По-тихому? — на этот раз черёд крутить у виска настал для старшего брата, чем он не преминул воспользоваться.

— Парс ты сошёл с ума! Во-первых, потому что такие вещи не оставляют безнаказанными. Даже если я верну кинжал, мне всё равно отрубят руки. — Фарс демонстративно ударил себя ребром ладони по предплечью.

— Во-вторых, — продолжил шипеть, подёргивая при этом плечами, продрогший воришка. — Пока я буду возвращать, там-то меня и сцапают.

— Уверен, после кражи, жадный Минэ, усилил охрану. Да ещё как?! Наверняка теперь там ни одна мышь не проскочит!

— Зачем нам чтобы писклявый грызун проскакивал в дом ростовщика? — искренне удивился, наивный Парс.

— Ты подойдёшь ночью, когда все спят к воротам во двор его особняка и просунешь кинжал, обёрнутый в неприглядный свёрток из серого льна под створку ворот. И всего-то что надо подойти по-тихому! — Пожал плечами Парс. Он совсем не сомневался в своём плане. Однако Фарс был иного мнения.

— Ну, ты и балда брат. — Фарс не сводя замерших в изумлении глаз, стоял, опустив руки. Подзатыльник застал его врасплох.

Звонкий щелчок предшествовал тихому писку, а после Фарс, сощурившись, разочарованно качал головой и потирал ушибленное место.

— Сам ты балда, Фарс! — негодовал младший брат. — Это не я стибрил кинжал, и не по моей прихоти в наш дом наведывалась стража.

Парс выпрямился в полный рост, став на голову выше брата, и для придания пущей уверенности своему виду подпёр сжатыми в кулаки ладонями бока.

— Хорошо, ты не балда. — Согласился Фарс. — Но и особо умным, учитывая, что ты предлагаешь тебя не назовёшь.

— Осторожно Фарс, ты в миге от очередной оплеухи. — Строго предупредил, разговорившегося брата Парс.

— Будь, по-твоему. Скажу иначе. — Согласился Фарс, ещё раз шмыгнул носом, и заговорщицки оглянулся на мерно похрапывающего отца.

— В таких делах у тебя, брат, маловато опыта. Ты не знаешь, как строго охраняют свои виллы купцы, ростовщики и дворяне. А у меня, признаюсь тебе, представления на этот счёт имеются.

— Нечем гордиться! — Вставил своё мнение Парс.

— Я не бахвалюсь, и речь не о гордости. — Заверил брата малец.

— Я только деликатно стараюсь объяснить тебе, что у ворот, даже прошлой ночью стояла не слабая такая охрана. И поверь мне, их двухростовые алебарды срубят голову с хлипкой детской шеи легче, чем ты сорвёшь спелую вишню с ветки.

— Но вчера ты прокрался в дом. — Не сомневался в своей правоте Парс. — Вот и сделаешь это ещё раз.

— Вот здесь ты и ошибаешься братец. Вот тут-то тебе и не хватает ума, — Фарс панически быстро пригнул шею и загородил голову руками, но успел исправиться, прежде чем Парс снова пустил в ход кулаки. — Опыта братец. Конечно, я имел в виду опыта.

Фарс утвердительно закачал головой. Высоко вздёрнув брови и глядя Парсу прямо в глаза, он воздел указательный палец вверх. Тем самым, давая понять брату, что он явно обладает каким-то тайным знанием не доступным пониманию собеседника.

— Первое правило хорошего вора, не лезть дважды в один и тот же дом.

— Хорошие правила вора? — Парс снова закипал от злости и раздражения. — Ты серьёзно?

— Не хорошее, не хорошее. — Почуяв неладное, снова по быстренькому исправился Фарс. — Просто правило. Так лучше?

— Сойдёт. — Соглашаясь, кивнул старший брат.

— И это очень серьёзное правило братец. — Тщательно подбирая слова, аккуратно продолжал Фарс. — Когда человеку выносят дом, он, как правило, меняет всё что было прежде и удваивает охрану. Пробраться в уже ограбленное место становиться просто невозможно.

Фарс на мгновение замолчал, призывно глядя на брата.

— Продолжай. — Разрешил Парс.

— Обворованный человек чувствует себя оскорбленным, и это чувство так сильно, что он злится не столько на вора, хотя вора он при этом готов повесить, сколько на самого себя. За то, что оказался глупее вора, и не смог уберечь своё добро.

— Да что за ахинею ты мне тут городишь Фарс?! — Не выдержал Парс, совершенно не понятных ему воровских представлений о хорошем. В его голове стало складываться ощущение, что брат его просто забалтывает, уводя от сути беседы.

— Ну, конечно он злится на вора. Ведь этот гад украл у него имущество. Или, может даже ценную вещь, которая не просто стоит хороших денег, но и дорога ему как память. Как, например. Дайка подумать. — Парс нарочито показательно задрал голову кверху, и закатил глаза, изображая глубокий мыслительный процесс. Настолько глубокий, что в жизни он на такой глубокий процесс точно никогда бы не решился. — Ах да! Золотой дуэльный кинжал, подаренный князем. — Слегка стукнув себя ладонью по лбу, продемонстрировал озарение Парс.

— Ха, ха. Великолепный юмор братец. — Скабрезничал Фарс, высунув язык так, будто его тошнило от слов брата.

— Мне так смешно, что аж воротит. — Фарс устало вытер лицо рукавом мокрой рубахи, и тяжело вздохнув, продолжил убеждать брата теперь спокойным и доверительным тоном.

— Пойми же ты. Теперь за домом наверняка следят не только из нутрии, но и снаружи. Как только какой-нибудь оборванец типа меня, да ещё и ночью, окажется в десяти шагах от ворот, его сразу схватят и учинят допрос с пристрастием.

— И, ты знаешь? Я даже боюсь за того парня. Потому что пристрастие будет таким страстным, что даже если он вообще ничего чужого в своей жизни никогда не брал, да и обед всегда начинал только с соизволения старших, он признается во всех кражах совершённых в городе за последние десять лет. — Фарс сделал многозначительную паузу, а затем, снова глядя брату прямо в глаза, закончил так уверенно, что Парс даже немного опешил от норова сопляка.

— Именно поэтому, дорогой братец, никакие твои оплеухи не заставят меня снова приблизиться к дому ростовщика Минэ. Тем более старый хряк заслужил такое унижение. Всё точка!

Парс на мгновение замер и не знал что сказать. Он только смотрел на порванную рубаху брата, на измазанное грязью лицо, и на тину в его волосах. Он думал о том, что ему совсем не хочется, чтобы этому мальцу ломали пальцы, отрубали руки, отрезали язык или выкалывали глаза. А ещё он думал о том, что воровство это преступление которое он осуждает, и что если на месте старого Минэ был бы их отец, и у него украли бы всю выручку за пойманного угря, то он не задумываясь сдал бы того поганца городской страже. И дилемма эта скребла его изнутри по рёбрам, как кошка скребёт о дверной косяк, когда старается унять данный от природы инстинкт разрывать плоть только ей доступными способами.

Ведь именно это нежелание видеть боль и страдания уже столь полюбившегося ему, хоть и не сносного званого брата, и подталкивало его на все эти длинные беседы. Лишь желание уберечь, как ему казалось, простака, от серьёзных последствий в будущем, подталкивало его к оплеухам и строгому тону в речах. Но теперь он понял, что старший брат, пусть его все и не воспринимают как такового, оставался старшим, и опыта в некоторых делах и знания жизни у него действительно было побольше.

— Ладно, давай кинжал. — Махнул рукой Парс и озвучил своё решение.

— Просто выброшу его где-нибудь в порту, и делу конец.

— Так его у меня нет! — Тоном будто это само собой, разумеется, выпалил Фарс.

— Как нет? — Парс на мгновение онемел.

— Нет, значит, нет! — Развёл руками Фарс.

— А зачем же скажи мне тогда, мы здесь решаем, как его вернуть?

— Я не знаю, что ты тут решаешь братец. Но я-то как раз объяснял тебе, как его не вернуть!

У Парса зачесались кулаки. Раньше он думал, что это такое образное выражение, употребляемое для острастки в среде портовых грузчиков, которым они просто хотели объяснить желание подраться. Но сейчас, в эту самую секунду, когда к нему пришло осознание того, что брат держит его за полного идиота и позволяет себе нагло издеваться над ним, у Парса действительно обнаружился, непреодолимый зуд на костяшках пальцев правой руки.

Он почесал ногтями, затем потёр сжатый кулак о ладонь, но зуд не прошёл. Тогда он понял, что унять его можно только широко размахнувшись и залепив брату, ну например в ухо.

Каким-то невообразимым чутьём, наверное имеющим схожее происхождение с тем животным инстинктом, что заставляет крыс бежать с тонущего корабля задолго до того как команда узнаёт о крушении, осознал непреодолимую потребность брата и Фарс.

И вот, когда Парс уже выпустил кулак из ладони, прикинул, как будет затыкать брату рот свободной рукой, чтобы не разбудить отца, пока Фарс будет кричать от боли — Фарс, вдруг резко сократил дистанцию. Он сделал шаг вперёд и, взяв брата обеими руками в охапку, обнял его.

— Прости Парс. — Взмолился он плаксивым, может наигранным, голосом.

— Всё как-то само вышло. Я не хотел пудрить тебе мозги. Просто я всегда избавляюсь от краденного до наступления следующего дня, так меня точно никто не поймает, даже если начнёт обыскивать прямо на улице. — Фарс хныкал и поскуливал. Правда слёз на его щеках так и не появилось.

Парс обмяк и расслабил руки. Бить такого доходягу опасно для его же здоровья.

У тех людей, что покрепче, вовремя, а главное по делу, поданная оплеуха вызывала небывалый прилив понимания. Она, оплеуха, помогала им осмыслить, если не все, то многие причины бытия. Однако иной хлюпик мог и дать дуба, так и не успев ничего понять, и такой участи для брата Парс, конечно же, не желал.

— Дать бы тебе в ухо. — С оттенком сожаления в голосе, сочувствовал скорее себе нежели брату Парс, похлопывая того по плечу.

— Ну, и куда ты его дел? — устало, уже как бы нехотя спросил Парс.

Тогда и произошло то, что стало той самой чертой, событием, после которого судьба человека резко меняется, и он больше никогда не становится прежним. Для Парса этой чертой стали откровения брата, а точнее та их часть, что касалась распоряжения им награбленным.

Фарс отпустил брата и отодвинулся на то расстояние, на котором стоял прежде. Слёз на его глазах не было, кожа лица вовсе не багровела, а вместо жалостливой и грустной физиономии на Парса смотрело уверенное и спокойное лицо.

— Я загнал его прямо там, в порту. Одному купцу с севера, что отплывал на рассвете к себе домой, после удачной торговли соболиным мехом в наших краях. — Фарс ещё раз громко шмыгнул и одним быстрым движением, машинально подтёр рукавом под носом, хотя под ним ничего скользкого уже и не присутствовало.

— Он протянул мне горсть золотых динаров. Но, я ж не дурак! Любой продавец, да и просто мало-мальски соображающий горожанин, сразу заподозрит меня в воровстве, если я расплачусь с ним золотом. Поэтому я вернул купцу динары и обменял их на увесистый мешочек меди. Тот северянин онемел от счастья, когда такой редкий экземпляр достался ему всего лишь за медь.

Фарс перемялся с ноги на ногу и слегка поёжился. Парс видел, что малому холодно и что тот очень устал, но отпускать его до выяснения всех обстоятельств он не собирался.

— Давай, продолжай. Чего замолчал?

И Фарс продолжил.

— Потом я вздремнул, как ты мне и советовал, в одной из лодок, которые стоят на стапелях для ремонта. Туда точно никто не лезет раньше полудня. — Фарс пожал плечами, и продолжил само собой разумеющимся тоном.

А когда я проснулся, то вспомнил, точнее мне напомнил мой бурлящий живот, что ел я последний раз вот уже сутки как прошли тому назад. Тогда я направился на продуктовый рынок. Хорошо, что к полудню там уже полно народу и в толпе никому до тебя нет дела. Только хапуги и жадные до любого гроша продавцы пряностей зыркают с подозрением на каждого проходящего мимо оборванца типа меня. Боятся, что у них стырят горсть перца или тёртого имбиря. — Фарс угрожающе погрозил кулаком воображаемому продавцу пряностей. — Лучше бы они боялись за банки с паприкой, что стоят на прилавке.

Видимо они ему действительно сильно насолили когда-то. Но Парсу это было не интересно. Его больше интересовали медяки, которые, судя по рассказу брата, всё ещё никуда от него не делись.

— Так, где медяки брат? — не лишённым подозрения взглядом Парс выжидающе смотрел на брата.

— Ну, да. — Фарс почесал ухо, и продолжил.

— По дороге на рынок я видел с десяток бездомных малявок, возле входа в храм богини всего сущего Тиши. Эти вечно там побираются в надежде получить корку чёрствого хлеба, от прозревших во время молебна достопочтенных прихожан, или не до конца обглоданную кость, если хозяин ресторана, что стоит напротив храма, решит выкинуть её в мусор, а не отдать бродячим собакам. Тогда-то я и решил, как потрачу медь.

Парс потихоньку начинал понимать, к чему клонит хлюпик и, не верил собственным ушам. Он с трудом сдерживал собственную челюсть, которая стремительно хотела отвалиться от удивления.

— Так, и ты решил? — Парс ждал любого ответа, но только не того, что получил.

— Да, я всё решил! — в свойственной ему отмахивающейся манере, буркнул Фарс и тут же продолжил рассказ.

— Ну и сделав, все дела как решил, я перекусил лепёшкой с сыром у Бул-Ка-Тамена. Того пекаря, что скупает у отца половину улова. Помнишь?

Парс утвердительно кивнул.

— Для того чтобы вместо своих наисочнейших лепёшек с мягким и ароматным сыром, выпекать эти вонючие пироги с рыбой. Что в них люди находят, всегда для меня было загадкой. — Искренне удивлялся Фарс.

— Постой, постой. — Перебил разогнавшегося брата Парс. И, ткнув тому пальцем в грудь, спросил с сомнением в голосе. — Ты хочешь сказать, что потратил все деньги, чтобы накормить бездомную ребятню у храма Тиши?

— Вот это правильно! — снова выкрикнул спящий отец, и снова четыре перепуганных глаза зыркнули в ту сторону. — Подтянул на себя и резко за борт! — Закончил рыбацкое наставление отец, причмокнул губами и улёгся на спину, сложив руки ладонями на груди.

— Ах, да, чуть не забыл. — Перешёл насовсем еле слышный шепот Фарс. — Я ещё кинул пару медяков в чашу для пожертвований богине всего сущего. Вдруг мне зачтётся?!

Парс изумлённо смотрел на хлипкого, грязного, оборванного брата, и на некоторое время потерял дар речи. От желания наказать сопляка за безумный поступок не осталось и следа. Теперь его сердце наполнилось сочувствием и заботой. А на душе стало легко от гордости за прохвоста, которым он всегда считал Фарса. Но он не мог не задать ещё один вопрос, чтобы выгнать прочь все сомнения из уставшей головы.

— Не врёшь ли ты мне, Фарс? — Прищурившись, пытался, как умел, строго сверлить взглядом брата Парс.

— Какой там. — Махнул рукой Фарс, и достал откуда-то из штанов небольшой чёрный кисет с красной стягивающей его поверху ниткой, и такой же яркой тесьмой по краям.

— Вот, осталось пару медяков. Хотел подложить отцу в его тайник под левым углом. — Фарс ткнул на нижний левый угол печки. Где, они оба знали, один из камней в кладке держался совсем плохо и не был скреплён раствором. За ним было пустое место размером еще с пол камня. Там отец, думал что тайно, копил на мечту всей своей жизни, собственную рыбацкую ладью. Ладью способную выходить не только на мелкие запруды в дельте Смирной реки, но плавать на большую воду. А главное, ходить вверх по течению, чтобы добраться до нерестилища малого серого осетра, чья икра очень ценилась приезжими с той стороны водопадов, где такой рыбы отродясь не видели.

— Он давно сбился со счёта и прибавку в пару монет даже не заметит. — Констатировал Фарс и протянул кисет брату.

— Ворованную вещь задорого не продаж, но хоть что-то выручить можно!

Парс аккуратно принял кисет и одобрительно кивнул брату.

— Иди, вздремни, пока я поработаю в порту, а в полдень ещё раз обсудим всё как следует.

Вот так Парс и Фарс стали настоящими закадычными друзьями, а Парс вынес для себя главный урок в жизни, что нельзя однозначно судить за поступок пока не узнаешь всю суть происходящего.

С тех пор уже как десять лет воровство для братьев стало семейным делом. Они не тырили яблоки на базаре, и не выдёргивали из рук котомки у пышных матрон, что по неосторожности запаздывая до ночи, шли домой по тёмным и пустым переулкам Парящего града. Но они выбирали жертву из числа зажиточных горожан и выносили у них из дома дорогую хозяйственную утварь, серебряный поднос или золотой подсвечник, или обчищали шкатулку с драгоценными украшениями хозяйки дома. Один раз им так свезло, что они вскрыли тайник с золотыми монетами. А однажды из дома купца первой гильдии они вынесли бриллиантовое ожерелье. Нагрудный кулон, что венчал сие украшение, состоял из квадратной золотой рамки и рубина цвета ягоды граната, но размером с виноградину. Такой кулон вручался только за выдающиеся заслуги перед городом, был большой редкостью, и для братьев стал их самой удачной кражей в карьере.

Безусловно, купец сам был виноват, когда привлёк к себе внимание братьев, гордо нацепив кулон на шею, во время купеческого собрания проходившего прилюдно на центральной площади. Поскольку на таких собраниях решались многие вопросы имевшие значение не только для гильдии, но и для портовой администрации, ростовщической династии, горнодобывающей артели и деревообрабатывающей мастерской слободы, они были открыты для народных масс. Вопросы налогообложения, швартовки рыбацких лодок, зимнее наполнение амбаров зерном, хлебный торг и вопросы помилования, решались там же на площади. Поэтому желающих послушать купцов собиралось всегда столько, что даже на прилегающих к площади улицах толпился соглядатай, да и просто праздный люд.

И вот, весь этот люд видел как пышно и с помпой глава династии ростовщиков Дай-Ка-Минэ, от имени всех гильдий, рыбаков и сословий города поднёс наградной кулон главе купеческой гильдии. Поводом для награды стал устроенный им и прошедший совсем недавно самый большой за последние десять лет летний торг в городе.

Под торгом подразумевался налог отчисленный купцами в городскую казну за проданный товар. Которая в свою очередь была личной собственностью Тот-Кто-Гора, великого князя Парящего града. Однако находилась казна под управлением династии ростовщиков, и поэтому их возможности по выдаче залогов, кредитов, ссуд и векселей на имущество, очень зависела от ежемесячной наполняемости казны. Пополнялась она большей частью за счёт торговли внутренней и с пришлым людом. А поскольку зимой лёд на севере сковывал реки, то самыми тучными для торговли месяцами всегда были жаркие летние дни.

Парс и Фарс естественно всегда присутствовали на такого рода собраниях, не из праздного любопытства, а по причине лучшего понимания продвижения собственного дела. Глядя на всё происходящее сверху вниз, с крыши одного из немногих трёхэтажных домов в городе, гостиного двора той самой купеческой гильдии, благо забраться на неё для двух ловких парней не составляло большого труда.

Рубин блеснул на солнце ярким алым цветом в руках Минэ, спустя минуту он не менее ярко засиял на груди купца первой гильдии. А на утро следующего дня он всё так же завораживающе ярко блестел насыщенным красным цветом в подрагивающих от возбуждения и восхищения руках Фарса. Конечно, после того как малец, не выдержав простого созерцания такой красоты, буквально выдернул из рук брата ценный кулон.

— Ты знаешь братец?! Всё-таки самоцветные камни, пожалуй, лучший воровской трофей, что только можно себе представить.

— Вне всякого сомнения. — Подтвердил тогда заявление брата Парс.

Вот так он и оказался с непомерно тяжелыми, и самое главное крайне неудобными двумя обрезками верёвки, что натирали ему шею и плечи, в подвешенном состоянии на расстоянии двадцати человеческих ростов от земли, вцепившись, что было сил промёрзшими пальцами в холодную и гладкую кладку Указующего маяка.

Глава 3. О том, почему их трое.

Парс подтянулся, сделав ещё одно отчаянное усилие. Мышцы его давно жгло изнутри от напряжения. Конечности начинали подрагивать, и это был лишь вопрос времени, когда от усталости его руки ослабнут и перестанут подтягивать тело наверх.

За годы работы в порту он вырос, окреп и заматерел, но таскать тяжести на себе и поднимать себя, ни одно и то же. И сейчас ему помогали навыки, приобретённые совсем в другом месте.

Он научился лазать по каменной кладке ещё тогда, когда они с Фарсом только начинали свою совместную воровскую деятельность.

Зажиточные жители Парящего града имели привычку окружать свои виллы высокими каменными заборами, а на окнах часто ставили красиво выкованные, но от того не выглядевшие менее нелепыми, металлические решётки. Поэтому преодолеть несколько саженей вверх по стене, сначала через забор, а после и до самой крыши, двух или трёх этажного особняка у Парса давно вошло в привычку. Но такой опыт, вряд ли помог бы ему в преодолении столь высокой преграды, коей являлся Указующий маяк. Ведь здесь главным фактором становилась выносливость.

Большое жемчужного ожерелья — так прозвали эти места люди, что никогда здесь не жили, когда впервые увидели эту красоту издалека, подъезжая с юга или приплывая с севера к границе гигантского обрыва. Все сорок восемь больших водопадов и бесчисленное множество водопадов поменьше, что вспенив волны, опрокидывались с высоты в полсотни человеческих ростов, создавали воистину невообразимую своим масштабом картину, неся свои белые воды с подножия обрыва, вытянувшегося с запада на восток настолько, насколько хватало глаз.

В конечном счете, все воды сливались в одну широкую и глубокую реку, что уносила их далеко на юг и являлась самой большой водной артерией всего известного людям мира.

До жителей Парящего града доходили слухи, что где-то далеко на юге, там, где равнины и леса что зовутся землями первого предела, разрываются надвое ещё одной пропастью, за которой лежат Падшие Земли, могучая река снова раскалывается на несколько частей о твёрдые скалы. И тогда она вновь обрушивает свои белые потоки, сияющие на солнце и искрящиеся перламутровыми искрами, точно как снежные сугробы в зимний ясный день, на зелёные луга с небывалой высоты. Там над пропастью тоже стоят города и потоки там гуще и полноводней, но их в несколько раз меньше, и от того зовут ту гряду Малым жемчужным ожерельем.

Парс не знал, существуют ли те места на самом деле. И если рассказы, правда, то занимается ли местная детвора тем, чем принято развлекаться в его родном городе. Но он точно знал, что если ты живёшь над обрывом, стоит научиться с него не падать.

Поэтому самым незаменимым опытом в преодолении отвесных препятствий стала всего-навсего забава всех отчаянных и смелых мальчишек, и как выяснили в тот день братья, не только мальчишек, живущих на краю второго предела.

— Давай Парс. Неужели мой большой младший брат испугался? — Звонкий мальчишеский голос Фарса доносился откуда-то снизу. Преодолевая расстояние и смешиваясь с монотонным шипящим гулом разорванной на бесконечное множество невесомых брызг речной воды, голос его казался ещё более писклявым, чем обычно.

Парс сделал шаг, и наступил носком ноги на край обрыва. Он никогда не боялся высоты, но голова у него была на месте, и крепко посаженная меж сильных плеч на твёрдую шею она не позволяла ему совершать необдуманные поступки.

Медленно, слегка и осторожно подав туловище вперёд, не пересекая центром тяжести своего тела, кромки обрыва, он вытянул шею и заглянул вниз.

Там, на глубине двухэтажного дома, крепко вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в гладкий, но выступающий от стены валун, висел Фарс. Улыбка на его лице соединяла уши, а блеск в глазах, казалось, затмевал солнечные блики, отражавшиеся в падающей воде. Он слегка раскачивался из стороны в сторону, сильно вытягивая правую ногу куда-то в бок.

Парс набрался смелости, подал шею ещё чуть вперёд и заглянул дальше, за голову брата. Маленькие пучки мха окаймляли тонкую струйку ручья нёсшего свои воды от подножия почти отвесной стены к далёкому горизонту на юг. Картина была столь же грандиозна сколь и страшна, ведь спустя мгновение Парс осознал, что мох это лес, а ручей это река. Река, с одного берега которой, здесь наверху, было трудно отличить на противоположной стороне собаку от человека. Так близко к краю предела Парс ещё не подходил никогда.

— Спускайся сюда братишка, — сквозь смех, перекрикивая шум падающей воды, позвал Фарс. — Или ты испугался?

Как только он это крикнул, его руки, страстно сжимавшие скользкий камень, разжались, а ноги маятником мелькавшие из-за валуна исчезли из виду. Худощавая фигурка Фарса мелькнула, падая вниз, и исчезла в пелене мириады белоснежных брызг.

— Не может быть! — В страхе выкрикнул Парс, и инстинктивно подался вперёд, пытаясь рассмотреть, куда делся старший брат. В тот же момент его опорная нога соскользнула с края обрыва.

Падая, Парс всем телом развернулся назад в попытке грудью шмякнуться о твёрдую землю и оставить хоть что-то от себя наверху, пока всё остальное бесконтрольно падало в пропасть. И его отчаянная попытка обязательно бы увенчалась успехом, если бы земля у обрыва была действительно твёрдой. Но пропитанная влагой почва скорее напоминала кисель, а редкие клочки зелени удивительным образом проросшие на столь скудной основе имели длину короче человеческого пальца.

Всё тело Парса резко потянули вниз его собственные ноги. Он бешено старался вгрызаться скрюченными пальцами в грунт, чувствуя холод земли ладонями, но лишь оставлял два глубоких, сразу затягивающихся земляной жижей, следа на киселе.

Ещё мгновение и его тело уже по живот висело над пропастью. В отчаянной попытке уцепиться за жизнь он судорожно перебирал руками, выдирая клочья мелкой травы и разбрасывая грязные брызги во все стороны. Он уткнулся лицом в землю, и в его обезумевшей от страха смерти голове мелькнула мысль открыть рот и кусать землю зубами. Но в тот самый миг отчаянной борьбы за жизнь, проигранной ещё тогда когда нога соскользнула с края пропасти, он услышал её голос.

— Держи мою руку, — соловьёв пропела девица, где-то над самым ухом. — Скорей, хватайся!

Парс вынул голову из грязи, и всё его тело стремительно поползло по скользкой земле. Он почувствовал грудью ту тонкую острую нить, что отделяла его жизнь от смерти. Возможно, это был гранитный камешек, что врос в землю на краю пропасти, но в тот момент боль казалась ему не физической, а душевной.

Укол отчаяния и страха пронзил его нутро и успел подступить к горлу плотным комком паники. Но всё изменилось, когда ярко освещённый пробившимся сквозь облака лучиком солнечного света лик спасителя явился перед его взором.

Ветер развивал её короткие, цвета спелого каштана волосы, а тонкую, хрупкую на вид шею покрывали мелкие бусинки осевшей на гладкой коже влаги. Это самое красивое создание богине всего сущего Тиши, что Парс когда-либо видел в своей жизни. И тогда он это понял буквально за мгновение, что смотрел ей в лицо.

— Вот рука, держи! — Богиня коротко кивнула в направлении собственной протянутой руки.

В тот же миг Парс изо всех сил упёрся рукой о тот самый камень, что поначалу принял за нить, отделявшую его от смерти, и как мог далеко выбросил правую руку навстречу раскрытой ладони спасительницы.

Её кожа оказалась столь же мягкой сколь и гладкой, но слава богам, её крепкие как гвозди пальцы вцепились в его руку тисками, и его тело прекратило падение.

Парс застыл в подвешенном состоянии. Страх ушёл, ведь он больше никуда не падал, и его место заняло любопытство. То непреодолимое желание рассмотреть поподробней объект противоположного пола, когда его первоначальное появление сразу вызвало интерес, и постараться понять что именно привлекло тебя в этой девушке.

И Парс смотрел. Смотрел, не отрывая глаз. Смотрел на синие как глубокое море за отмелью глаза, на чуть полноватые немного бледные, плотно сжатые губы, на волосы цвета спелого каштана, трепещущие на ветру. Смотрел на тонкую шею и узкие плечи. На худощавую фигуру, с чуть более широкими бедрами, нежели ожидаешь увидеть от такого хрупкого создания. И затем, ниже, на худые, но крепки ноги, что изо всех сил упёрлись в землю стараясь держать сразу два тела на весу.

— И долго ты собираешься таращиться на мои ноги? — Сказали её губы, и пение соловья этот голос уже совсем не напоминал. Скорее, теперь он походил на крик атакующего сокола. — Вытягивай себя наверх, или я отпускаю.

Эти слова, и особенно интонация, привели Парса в чувства, и он вернулся в реальность.

Насколько смог подтянулся на одной руке, на той, что была как будто прибита гвоздями к ладони спасительницы, и, подталкивая себя левой рукой от земли, перекинул ногу через край обрыва. За первой ногой последовала вторая. Затем уже обе руки сильно сжимали две ладони, и дева сильно дёрнула Парса себе навстречу.

Оказавшись в трёх шагах от обрыва, он выдохнул и, осмелев, отпустил её побелевшие от напряжения руки. Верёвка опоясывала её талию, а длинный конец был привязан к валуну втрое больше самой девицы, торчащему из земли в пяти шагах за её спиной.

— Когда ты успела подготовиться? — Искренне, удивлённо и с толикой стеснения в голосе, вопрошал Парс.

— Как только я увидела идиота склонившегося над краем обрыва, сразу поняла, что произойти может всё что угодно. — Звонко отчитала Парса девица, и замолчала, строго глядя в глаза спасённого юнца, видимо, ожидая ответной реакции.

Но Парсу было вовсе не до грубости в этот момент. Он уже полностью находился в плену иллюзий.

Они стояли напротив друг друга так близко, как Парс ещё никогда не стоял рядом с женщиной. Ветер поменял направление, и её волосы коснулись его лица. Запах столь чудный, что Парс и не знал, что такое бывает, заставил его выпрямить спину, встать в полный рост и расправить плечи настолько широко насколько это позволяла его не крупная, юношеская грудная клетка.

Девушка, как это часто бывает, впечатлилась меньше. Отступив на шаг назад, она отвернулась от спасённого парня, быстро нагнулась и подобрала с земли не толстую, извазюканную в серой земле верёвку.

Парс заметил, что сзади она выглядит ничуть не хуже чем спереди.

— Это, да. В горах может случиться всякое. — Пожал он плечами, стараясь хоть как-то поддержать разговор.

— Мы не в горах. Мы на краю предела! — Продолжая подбирать верёвку, не глядя на Парса, буркнула дева в ответ.

— Ну, ты поняла, что я имею в виду?! — Чуть смущенно пролепетал Парс.

— Нет! — Отрезала девчонка, и, не обращая больше внимания на грязного бедолагу, шустро отвязала верёвку от талии.

Затем, сжав конец в сильной ладони, она стала юрко наматывать трос на локоть, одновременно идя навстречу к валуну, вокруг которого был привязан другой конец.

— Погоди, — позвал Парс, забеспокоившись, что дева так бесцеремонно покидает место спасения. — А что ты вообще делаешь здесь у водопадов? Одна, да ещё с верёвкой в придачу.

Девушка, молча, дошла до камня. Веревка, намотанная на её руку к тому времени превратилась в толстый моток. Возле камня она остановилась и, обернувшись вполоборота, наконец, обратила внимание на Парса.

— Эй, болтун. — Небрежно позвала она. — Иди-ка и покажи мне, как ты умеешь развязывать узлы.

Она быстро кивнула в сторону камня, и Парс, вприпрыжку подскочил к спасительнице.

— Мне нужен птенец сапсана! — Заявила девица, отвечая на вопрос Парса. — Они дорого стоят. Дворцовый ловчий платит за него золотом.

После слегка ошарашивших Парса слов, девица указала ему на узел, что крепко держал верёвку за камень.

— Видишь узел?

— Вижу. — Утвердительно кивнул Парс.

— Сможешь такой завязать?

— Конечно, смогу. — Парс самодовольно ухмыльнулся. — Я помогаю отцу собирать снасти на ночную рыбалку. Закрепляю парус на мачте, связываю сеть по левому борту. Узлы для меня плёвое дело! — Ухмылка разрослась до улыбки, а руки заняли то место на боках Парсы, что обычно занимают, когда их хозяин хочет показать широту собственной важности.

И по правде сказать, ему было чему улыбаться. Ведь он не бахвалился, он действительно хорошо вязал узлы.

— Отлично! — Ещё более самодовольно, нежели Парс, ухмыльнулась красавица, и бросила ему под ноги смотанный моток верёвки.

— Развязывай этот конец и сматывай всё в один маток. Пойдёшь со мной за сапсаном. — Сказав это, девица немедля отвернулась от Парса и быстрым шагом пошла вдоль обрыва в сторону от водопада.

Конец ознакомительного фрагмента.