Неточные совпадения
Городничий (робея).Извините, я, право, не виноват. На рынке
у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы,
люди трезвые и поведения хорошего. Я уж не знаю, откуда он
берет такую. А если что не так, то… Позвольте мне предложить вам переехать со мною на другую квартиру.
Он рисовал эту новую позу, и вдруг ему вспомнилось с выдающимся подбородком энергическое лицо купца,
у которого он
брал сигары, и он это самое лицо, этот подбородок нарисовал
человеку.
— Да куды ж мне, сами посудите! Мне нельзя начинать с канцелярского писца. Вы позабыли, что
у меня семейство. Мне сорок,
у меня уж и поясница болит, я обленился; а должности мне поважнее не дадут; я ведь не на хорошем счету. Я признаюсь вам: я бы и сам не взял наживной должности. Я
человек хоть и дрянной, и картежник, и все что хотите, но взятков
брать я не стану. Мне не ужиться с Красноносовым да Самосвистовым.
Ему казалось, что и важничал Федор Федорович уже чересчур, что имел он все замашки мелких начальников, как-то:
брать на замечанье тех, которые не являлись к нему с поздравленьем в праздники, даже мстить всем тем, которых имена не находились
у швейцара на листе, и множество разных тех грешных принадлежностей, без которых не обходится ни добрый, ни злой
человек.
А эти мерзавцы, которые по судам
берут тысячи с казны, иль небогатых
людей грабят, последнюю копейку сдирают с того,
у кого нет ничего!..
Напрасно страх тебя
берет,
Вслух, громко говорим, никто не разберет.
Я сам, как схватятся о камерах, присяжных,
О Бейроне, ну о матерьях важных,
Частенько слушаю, не разжимая губ;
Мне не под силу, брат, и чувствую, что глуп.
Ах! Alexandre!
у нас тебя недоставало;
Послушай, миленький, потешь меня хоть мало;
Поедем-ка сейчас; мы, благо, на ходу;
С какими я тебя сведу
Людьми!!!.. уж на меня нисколько не похожи,
Что за
люди, mon cher! Сок умной молодежи!
— Я думаю, это — очень по-русски, — зубасто улыбнулся Крэйтон. — Мы, британцы, хорошо знаем, где живем и чего хотим. Это отличает нас от всех европейцев. Вот почему
у нас возможен Кромвель, но не было и никогда не будет Наполеона, вашего царя Петра и вообще
людей, которые
берут нацию за горло и заставляют ее делать шумные глупости.
Мать сидела против него, как будто позируя портретисту. Лидия и раньше относилась к отцу не очень ласково, а теперь говорила с ним небрежно, смотрела на него равнодушно, как на
человека, не нужного ей. Тягостная скука выталкивала Клима на улицу. Там он видел, как пьяный мещанин покупал
у толстой, одноглазой бабы куриные яйца,
брал их из лукошка и, посмотрев сквозь яйцо на свет, совал в карман, приговаривая по-татарски...
Красавина. Пойдем! Какой
у тебя аппетит, дай тебе бог здоровья, меня ижно завидки
берут. Уж чего лучше на свете, коли аппетит хорош! Значит, весь
человек здоров и душой покоен.
— Хохоча над тобой, сказал! — вдруг как-то неестественно злобно подхватила Татьяна Павловна, как будто именно от меня и ждала этих слов. — Да деликатный
человек, а особенно женщина, из-за одной только душевной грязи твоей в омерзение придет.
У тебя пробор на голове, белье тонкое, платье
у француза сшито, а ведь все это — грязь! Тебя кто обшил, тебя кто кормит, тебе кто деньги, чтоб на рулетках играть, дает? Вспомни,
у кого ты
брать не стыдишься?
— Вы меня измучили оба трескучими вашими фразами и все фразами, фразами, фразами! Об чести, например! Тьфу! Я давно хотел порвать… Я рад, рад, что пришла минута. Я считал себя связанным и краснел, что принужден принимать вас… обоих! А теперь не считаю себя связанным ничем, ничем, знайте это! Ваш Версилов подбивал меня напасть на Ахмакову и осрамить ее… Не смейте же после того говорить
у меня о чести. Потому что вы —
люди бесчестные… оба, оба; а вы разве не стыдились
у меня
брать мои деньги?
— Тржи, панове, тржи! Слушай, пане, вижу, что ты
человек разумный.
Бери три тысячи и убирайся ко всем чертям, да и Врублевского с собой захвати — слышишь это? Но сейчас же, сию же минуту, и это навеки, понимаешь, пане, навеки вот в эту самую дверь и выйдешь.
У тебя что там: пальто, шуба? Я тебе вынесу. Сию же секунду тройку тебе заложат и — до видзенья, пане! А?
Начали мыться. Петр Ильич держал кувшин и подливал воду. Митя торопился и плохо было намылил руки. (Руки
у него дрожали, как припомнил потом Петр Ильич.) Петр Ильич тотчас же велел намылить больше и тереть больше. Он как будто
брал какой-то верх над Митей в эту минуту, чем дальше, тем больше. Заметим кстати: молодой
человек был характера неробкого.
Гимнастика, работа для упражнения силы, чтения — были личными занятиями Рахметова; по его возвращении в Петербург, они
брали у него только четвертую долю его времени, остальное время он занимался чужими делами или ничьими в особенности делами, постоянно соблюдая то же правило, как в чтении: не тратить времени над второстепенными делами и с второстепенными
людьми, заниматься только капитальными, от которых уже и без него изменяются второстепенные дела и руководимые
люди.
Через него они и записочками передавались;
у его сослуживца на квартире,
у столоначальника Филантьева, — женатого
человека, ваше превосходительство, потому что хоть я и маленький
человек, но девическая честь дочери, ваше превосходительство, мне дорога; имели при мне свиданья, и хоть наши деньги не такие, чтобы мальчишке в таких летах учителей
брать, но якобы предлог дал, ваше превосходительство, и т. д.
— И полно, полно! Что ты это? Я, грешный
человек, иной раз
беру благодарность. Жалованье
у меня малое, поневоле возьмешь; но принять, так было бы за что. Как я тебе помогу; добро бы ребро или зуб, а то прямо в глаз! Возьмите денежки ваши назад.
— И больше пройдет — ничего не поделаешь. Приходи, когда деньги будут, — слова не скажу, отдам. Даже сам взаймы дам, коли попросишь. Я, брат, простыня
человек; есть
у меня деньги —
бери; нет — не взыщи. И закона такого нет, чтобы деньги отдавать, когда их нет. Это хоть
у кого хочешь спроси. Корнеич! ты законы знаешь — есть такой закон, чтобы деньги платить, когда их нет?
Одно время служил
у отца кучер Иохим,
человек небольшого роста, с смуглым лицом и очень светлыми усами и бородкой.
У него были глубокие и добрые синие глаза, и он прекрасно играл на дудке. Он был какой-то удачливый, и все во дворе его любили, а мы, дети, так и липли к нему, особенно в сумерки, когда он садился в конюшне на свою незатейливую постель и
брал свою дудку.
Такова власть гения! Единственная власть, которая
берет в свои прекрасные руки не подлый разум, а теплую душу
человека! Самолюбивая Женька прятала свое лицо в платье Ровинской, Манька Беленькая скромно сидела на стуле, закрыв лицо платком, Тамара, опершись локтем о колено и склонив голову на ладонь, сосредоточенно глядела вниз, а швейцар Симеон, подглядывавший на всякий случай
у дверей, таращил глаза от изумления.
В тот же день после обеда Вихров решился ехать к Фатеевой. Петр повез его тройкой гусем в крытых санях. Иван в наказание не был взят, а
брать кого-нибудь из других
людей Вихров не хотел затем, чтобы не было большой болтовни о том, как он будет проводить время
у Фатеевой.
— Да, злее меня, потому что вы не хотите простить свою дочь; вы хотите забыть ее совсем и
берете к себе другое дитя, а разве можно забыть свое родное дитя? Разве вы будете любить меня? Ведь как только вы на меня взглянете, так и вспомните, что я вам чужая и что
у вас была своя дочь, которую вы сами забыли, потому что вы жестокий
человек. А я не хочу жить
у жестоких
людей, не хочу, не хочу!.. — Нелли всхлипнула и мельком взглянула на меня.
Но
у меня остались прежние сношения; могу кой о чем разведать, с разными тонкими
людьми перенюхаться; этим и
беру; правда, в свободное, то есть трезвое, время и сам кой-что делаю, тоже через знакомых… больше по разведкам…
— Я полагаю, что это от того происходит, что ты представляешь себе жизнь слишком в розовом цвете, что ты ждешь от нее непременно чего-то хорошего, а между тем в жизни требуется труд, и она дает не то, чего от нее требуют капризные дети, а только то, что
берут у нее с боя
люди мужественные и упорные.
— Хорошо, смотрите — я вам верю, — начал он, — и первое мое слово будет: я купец, то есть
человек, который ни за какое дело не возьмется без явных барышей; кроме того, отнимать
у меня время, употребляя меня на что бы то ни было, все равно, что
брать у меня чистые деньги…
Молодой
человек этот после ни разу не был
у нас, но мне очень нравилась его игра, поза за фортепьянами, встряхиванье волосами и особенно манера
брать октавы левой рукой, быстро расправляя мизинец и большой палец на ширину октавы и потом медленно сводя их и снова быстро расправляя.
То она подходила к фортепьянам и играла на них, морщась от напряжения, единственный вальс, который знала, то
брала книгу романа и, прочтя несколько строк из средины, бросала его, то, чтоб не будить
людей, сама подходила к буфету, доставала оттуда огурец и холодную телятину и съедала ее, стоя
у окошка буфета, то снова, усталая, тоскующая, без цели шлялась из комнаты в комнату.
— Мы, батюшка-князь, — продолжал он с насмешливою покорностью, — мы перед твоею милостью малые
люди; таких больших бояр, как ты, никогда еще своими руками не казнили, не пытывали и к допросу-то приступить робость
берет! Кровь-то, вишь, говорят, не одна
у нас в жилах течет…
Приказчик соседа уже не в первый раз служил
у него; он считался ловким торговцем, но страдал запоем; на время запоя хозяин прогонял его, а потом опять
брал к себе этого худосочного и слабосильного
человека с хитрыми глазами. Внешне кроткий, покорный каждому жесту хозяина, он всегда улыбался в бородку себе умненькой улыбочкой, любил сказать острое словцо, и от него исходил тот дрянной запах, который свойствен
людям с гнилыми зубами, хотя зубы его были белы и крепки.
А потом вспомнил: да ведь это американцы. Те, что летают по воздуху, что смеются в церквах, что женятся
у раввинов на еврейках, что выбирают себе веру, кто как захочет… Те, что
берут себе всего
человека, и тогда
у него тоже меняется вера…
Господь сказал: если так будет дальше, то из-за субботы всех моих
людей перережут, как стадо, и некому будет праздновать самую субботу… пусть уж лучше
берут меч в субботу, чтобы
у меня остались мои
люди.
На этот балкончик выходили
люди с кипами газет,
брали у толпившихся внизу мальчишек, запрудивших весь переулок, их марки, а взамен кидали им кипы газет.
Нилова еще не было. Матвей глядел на все происходившее с удивлением и неудовольствием. Он решил итти навстречу неизбежности, но ему казалось, что и это делается здесь как-то не по-людски. Он представлял себе это дело гораздо проще.
У человека спрашивают паспорт, паспорта нет.
Человека берут, и полицейский, с книгой подмышкой, ведет его куда следует. А там уж что будет, то есть как решит начальство.
В последнее время я не
брал у вас денег; не делайте опыта мне их пересылать, а отдайте половину
человеку, который ходил за мною, а половину — прочим слугам, которым прошу дружески от меня поклониться: я подчас доставлял много хлопот этим бедным
людям. Оставшиеся книги примет от меня в подарок Вольдемар. К нему я пишу особо.
— Нет, любезный Дмитрий Яковлевич, честные
люди так не поступают, — говорил Иван Афанасьевич, держа одной рукой Круциферского за рукав, а другою стакан пуншу, — нет, дружище, припрятался к сторонке, да и думаешь, что прав.
У меня такой закон:
бери не
бери, твоя воля, а взял, так пей.
— Это всегда так
у нас; свежий, способный
человек — его сейчас и завалят хламом; нет, а вы дайте
человеку идти самому; пусть он сам
берет себе вопрос и работает…
Если что-нибудь будет нужно… пожалуйста: я всегда готов к вашим услугам… что вы смотрите на моего товарища? — не беспокойтесь, он немец и ничего не понимает ни по-французски, ни по-русски: я его
беру с собою для того только, чтобы не быть одному, потому что, знаете, про наших немножко нехорошая слава прошла из-за одного
человека, но, впрочем, и
у них тоже,
у господ немцев-то, этот Пихлер…
— То-то, был грех. Знаю я вас всех, насквозь знаю! — загремел Порфир Порфирыч, вскакивая с дивана и принимаясь неистово бегать по комнате. — Все вы боитесь меня как огня, потому что я честный
человек и взяток не
беру… Да! Десять лет выслужил,
у другого сундуки ломились бы от денег, а
у меня, кроме сизого носа да затвердения печенки, ничего нет… А отчего?.. Вот ты и подумай.
Собрал он здесь при помощи Петли и Балабурды
человек сорок знакомых бурлаков и грузчиков, отобрав самых лучших, головку, основал неслыханную дотоль артель, которая работает скорее,
берет дешевле, а товарищи получают вдвое больше, чем
у хозяина.
— Я встретил на площади, — отвечал запорожец, — казацкого старшину, Смагу-Жигулина, которого знавал еще в Батурине; он обрадовался мне, как родному брату, и
берет меня к себе в есаулы. Кабы ты знал, боярин, как
у всех ратных
людей, которые валом валят в Нижний, кипит в жилах кровь молодецкая! Только и думушки, чтоб идти в Белокаменную да порезаться с поляками. За одним дело стало: старшего еще не выбрали, а если нападут на удалого воеводу, так ляхам несдобровать!
Бубнов. У-у-ррр! Барбос! Бррю, брлю, брлю! Индюк! Не лай, не ворчи! Пей, гуляй, нос не вешай… Я — всех угощаю! Я, брат, угощать люблю! Кабы я был богатый… я бы… бесплатный трактир устроил! Ей-богу! С музыкой и чтобы хор певцов… Приходи, пей, ешь, слушай песни… отводи душу! Бедняк-человек… айда ко мне в бесплатный трактир! Сатин! Я бы… тебя бы…
бери половину всех моих капиталов! Вот как!
—
У нас теперь нет денег, чтобы купить себе хлеба, — сказала она. — Григорий Николаич уезжает на новую должность, но меня с детьми не хочет
брать с собой, и те деньги, которые вы, великодушный
человек, присылали нам, тратит только на себя. Что же нам делать? Что? Бедные, несчастные дети!
— Глупо, Полина! — крикнул Лаптев. — Она
берет у меня деньги потому, что для нее решительно все равно, есть они
у нее или нет. Она честный, чистый
человек. Вышла она за меня просто потому, что ей хотелось уйти от отца, вот и все.
«Иди ко мне и будем жить снова хорошо. Не
бери ни чентезима [Чентезимо — мелкая монета.]
у этого
человека, а если уже взяла — брось взятое в глаза ему! Я пред тобою тоже не виноват, разве я мог подумать, что
человек лжет в таком деле, как любовь!»
Вон Франция намеднись какой-то дрянной Тунисишко захватила, а сколько из этого разговоров вышло? А отчего? Оттого, голубушка, что не успели еще
люди порядком наметиться, как кругом уж галденье пошло. Одни говорят: нужно взять! другие — не нужно
брать! А кабы они чередом наметились да потихоньку дельце обделали: вот, мол, вам в день ангела… с нами бог! —
у кого же бы повернулся язык супротивное слово сказать?!
Юлинька. Да что проку в его работе-то? Вот мой муж и немного работает, а посмотри, как мы живем. Надобно правду сказать, Онисим Панфилыч для дому отличный
человек, настоящий хозяин: чего, чего
у нас нет, кабы ты посмотрела. И в какое короткое время! Откуда он только
берет! А твой! Что это? Ведь срам смотреть, как вы живете.
Елпидифор Мартыныч намотал себе это на ус и разными шуточками, прибауточками стал напрашиваться
у князя обедать каждый день, причем обыкновенно всякое кушанье
брал сам первый, и князь после этого заметно спокойнее ел. Чтоб окончательно рассеять в нем такое странное подозрение, Елпидифор Мартыныч принялся князю хвалить всю его прислугу. «Что это
у вас за бесподобные
люди, — говорил он, — в болезнь вашу они навзрыд все ревели». Князь слушал его и, как кажется, верил ему.
Дулебов. А кто виноват? Чтобы
брать большие бенефисы, нужно знакомство хорошее, нужно уметь его выбрать, уметь обходиться… Я могу вам назвать лиц десять, которых нужно привлечь на свою сторону; вот и великолепные бенефисы будут: и призы, и подарки. Это дело простое, давно всем известное. Нужно принимать
у себя порядочных
людей… А где же тут! Что это такое? Кто сюда поедет?
— Фофан ты — вот что! Везде-то
у вас порыв чувств, все-то вы свысока невежничаете, а коли поближе на вас посмотреть — именно только глупость одна! Ну, где же это видано, чтобы
человек тосковал о том, что с него денег не
берут или в солдаты его не отдают!
— Что ж, значит, это акт добровольный. Знаешь, Тит… Если жизнь
человеку стала неприятна, он всегда вправе избавиться от этой неприятности. Кто-то, кажется, Тацит, рассказывает о древних скифах, живших, если не вру,
у какого-то гиперборейского моря. Так вот, брат, когда эти гипербореи достигали преклонного возраста и уже не могли быть полезны обществу, — они просто входили в океан и умирали. Попросту сказать, топились. Это рационально… Когда я состарюсь и увижу, что
беру у жизни больше, чем даю… то и я…
Самойленко только немногих помнил по фамилии, а про тех, кого забыл, говорил со вздохом: «Прекраснейший, величайшего ума
человек!» Покончив с альбомом, фон Корен
брал с этажерки пистолет и, прищурив левый глаз, долго прицеливался в портрет князя Воронцова или же становился перед зеркалом и рассматривал свое смуглое лицо, большой лоб и черные, курчавые, как
у негра, волоса, и свою рубаху из тусклого ситца с крупными цветами, похожего на персидский ковер, и широкий кожаный пояс вместо жилетки.