Неточные совпадения
Ах! мочи нет! робею.
В пустые сени! в ночь!
боишься домовых,
Боишься и людей
живых.
Мучительница-барышня, бог с нею.
И Чацкий, как бельмо в глазу;
Вишь, показался ей он где-то здесь, внизу.
— Правду говоря, — нехорошо это было видеть, когда он сидел верхом на спине Бобыля. Когда Григорий злится, лицо у него… жуткое! Потом Микеша плакал. Если б его просто побили, он бы не так обиделся, а тут — за уши! Засмеяли его, ушел в батраки на хутор к Жадовским. Признаться — я рада была, что ушел, он мне в комнату всякую дрянь через окно бросал — дохлых мышей, кротов, ежей
живых, а я страшно
боюсь ежей!
— Не
бойся, — сказал он, — ты, кажется, не располагаешь состареться никогда! Нет, это не то… в старости силы падают и перестают бороться с жизнью. Нет, твоя грусть, томление — если это только то, что я думаю, — скорее признак силы… Поиски
живого, раздраженного ума порываются иногда за житейские грани, не находят, конечно, ответов, и является грусть… временное недовольство жизнью… Это грусть души, вопрошающей жизнь о ее тайне… Может быть, и с тобой то же… Если это так — это не глупости.
Там то же почти, что и в Чуди: длинные, загороженные каменными, массивными заборами улицы с густыми, прекрасными деревьями: так что идешь по аллеям. У ворот домов стоят жители. Они, кажется, немного перестали
бояться нас, видя, что мы ничего худого им не делаем. В городе, при таком большом народонаселении, было
живое движение. Много народа толпилось, ходило взад и вперед; носили тяжести, и довольно большие, особенно женщины. У некоторых были дети за спиной или за пазухой.
— У рыбы кровь холодная, — возразил он с уверенностию, — рыба тварь немая. Она не
боится, не веселится; рыба тварь бессловесная. Рыба не чувствует, в ней и кровь не
живая… Кровь, — продолжал он, помолчав, — святое дело кровь! Кровь солнышка Божия не видит, кровь от свету прячется… великий грех показать свету кровь, великий грех и страх… Ох, великий!
Положение местных тазов весьма тяжелое. Они имеют совершенно забитый и угнетенный вид. Я стал было их расспрашивать, но они испугались чего-то, пошептались между собой и под каким-то предлогом удалились. Очевидно, они
боялись китайцев. Если кто-либо из них посмеет жаловаться русским властям или расскажет о том, что происходит в долине Санхобе, того ждет ужасное наказание: утопят в реке или закопают
живым в землю.
Сердце его исполнено было печальных предчувствий, он
боялся уже не застать отца в
живых, он воображал грустный образ жизни, ожидающий его в деревне, глушь, безлюдие, бедность и хлопоты по делам, в коих он не знал никакого толку.
Вообще мы были воспитаны в таком отчуждении от всего
живого, что всяких пустяков
боялись.
Начиналось то, чего я
боялся: образ девочки в сером постепенно бледнел. Мне было как-то жгуче жаль его, порой это было похоже на угрызения совести, как будто я забываю
живого друга, чего-то от меня ожидающего. Но дни шли за днями, — образ все больше расплывался в новых впечатлениях, удалялся, исчезал…
Она даже
боялась думать о том, что будет дальше, и чувствовала себя
живым покойником.
У попа было благообразное Христово лицо, ласковые, женские глаза и маленькие руки, тоже какие-то ласковые ко всему, что попадало в них. Каждую вещь — книгу, линейку, ручку пера — он брал удивительно хорошо, точно вещь была
живая, хрупкая, поп очень любил ее и
боялся повредить ей неосторожным прикосновением. С ребятишками он был не так ласков, но они все-таки любили его.
— Дураки вы все, вот что… Небось, прижали хвосты, а я вот нисколько не
боюсь родителя… На волос не
боюсь и все приму на себя. И Федосьино дело тоже надо рассудить: один жених не жених, другой жених не жених, — ну и не стерпела девка. По человечеству надо рассудить… Вон Марья из-за родителя в перестарки попала, а Феня это и обмозговала:
живой человек о
живом и думает. Так прямо и объясню родителю… Мне что, я его вот на эстолько не
боюсь!..
Я и не думал проситься с отцом: меня бы, конечно, не пустили, да я и сам
боялся маленькой лодочки, но зато я с большим удовольствием рассмотрел стерлядок;
живых мне еще не удавалось видеть, и я выпросил позволение подержать их, по крайней мере, в руках.
Если вы
боитесь, что Стрелов будет перед вашими глазами
живые картины представлять, так насчет подобных случайностей можно в купчей крепости оговорить.
— Обидно это, — а надо не верить человеку, надо
бояться его и даже — ненавидеть! Двоится человек. Ты бы — только любить хотел, а как это можно? Как простить человеку, если он диким зверем на тебя идет, не признает в тебе
живой души и дает пинки в человеческое лицо твое? Нельзя прощать! Не за себя нельзя, — я за себя все обиды снесу, — но потакать насильщикам не хочу, не хочу, чтобы на моей спине других бить учились.
Не
боялся он также, что она выскользнет у него из рук; в том городе, где он жил и предполагал кончить свою карьеру, не только человека с
живым словом встретить было невозможно, но даже в хорошей говядине ощущалась скудость великая; следовательно, увлечься или воспламениться было решительно нечем, да притом же на то и ум человеку дан, чтоб бразды правления не отпускать.
«Ну, мало ли, — говорит, — что; ты ждал, а зачем ты, — говорит, — татарок при себе вместо жен держал… Ты знаешь ли, — говорит, — что я еще милостиво делаю, что тебя только от причастия отлучаю, а если бы тебя взяться как должно по правилу святых отец исправлять, так на тебе на
живом надлежит всю одежду сжечь, но только ты, — говорит, — этого не
бойся, потому что этого теперь по полицейскому закону не позволяется».
В ее безжизненно-матовых глазах, в лице, лишенном игры
живой мысли и чувств, в ее ленивой позе и медленных движениях он прочитал причину того равнодушия, о котором
боялся спросить; он угадал ответ тогда еще, когда доктор только что намекнул ему о своих опасениях.
Даже в манерах у него, при столкновении с
живыми людьми, явилось что-то отчасти робкое, отчасти глупо-насмешливое, как будто он в одно и то же время и
боялся и вызывал.
Наш витязь карлу чуть
живогоВ котомку за седло кладет,
А сам,
боясь мгновенья траты,
Спешит на верх горы крутой,
Достиг, и с радостной душой
Летит в волшебные палаты.
3-госентября. Я сделал значительную ошибку: нет, совсем этой неосторожности не конец. Из консистории получен запрос: действительно ли я говорил импровизацией проповедь с указанием на
живое лицо? Ах, сколь у нас везде всего
живого боятся! Что ж, я так и отвечал, что говорил именно вот как и вот что. Думаю, не повесят же меня за это и головы не снимут, а между тем против воли смутно и спокойствие улетело.
Так же как и старик, он, закрыв глаза, поднял руки ладонями кверху, прочел молитву, отер руками лицо и только тогда начал говорить. Он сказал, что от Шамиля был приказ задержать Хаджи-Мурата,
живого или мертвого, что вчера только уехали посланные Шамиля, и что народ
боится ослушаться Шамиля, и что поэтому надо быть осторожным.
Старшая невестка, Ариша, была колобовской «природы», а младшая, Дуня, — савиновской, поэтому Татьяну Власьевну немного задело за
живое то пренебрежение, с каким Гордей Евстратыч отнесся к своей богоданной родне, точно он
боялся, что Колобовы и Савины отнимут у него проклятую жилку.
— Русских ядер!.. Мы не
боимся вашего оружия; но быть победителями и сгореть
живым… нет, черт возьми! это вовсе не приятно!.. Куда же ты?
Все, что я читал прежде, все, что узнавал с такой наивной радостью, все свои и чужие материалистические мысли о мире, о людях, о себе самом, все это проходило через освещенную полосу, и по мере того, как мысли и образы приходили, вспыхивали и уступали место другим, — я чувствовал, что из-за них подымается все яснее, выступает все ближе то серое, ужасно безжизненное или ужасно
живое, что лежало в глубине всех моих представлений и чего я так
боялся.
— Спасибо, брат! С удовольствием пошел бы я к тебе в гости, да воды
боюсь. Лучше уж ты прилетай ко мне в гости на крышу… Я тебя, брат, ягодами буду угощать — у меня целый сад, а потом раздобудем и корочку хлебца, и овса, и сахару, и
живого комарика. Ты ведь любишь сахар?
Трое суток в бессменном дежурстве стояли над Каменкой мертвецы, угрожая незаряженными револьверами; и по ночам, когда свет костров уравнивал мертвых с
живыми,
боялись близко подходить к ним и сами охранявшие их стражники.
Грозы уж он не
боится и природы не любит, бога у него нет, все доверчивые девочки, каких он знал когда-либо, уже сгублены им и его сверстниками, в родном саду он за всю свою жизнь не посадил ни одного деревца и не вырастил ни одной травки, а живя среди
живых, не спас ни одной мухи, а только разрушал, губил и лгал, лгал…
— Она потеряла дорóгой следы страстей человеческих, она смеется над переменами столетий, протекающих над нею безвредно, как женщина над пустыми вздохами глупых любовников; — она не
боится ни ада, ни рая, вольна жить и умереть, когда ей угодно; — сделавшись могилой какого-нибудь несчастного сердца, она не теряет своей прелести,
живого, беспокойного своего нрава; и в ее погребальном ропоте больше утешений, нежели жалости.
Монах говорил всё
живее. Вспоминая, каким видел он брата в прежние посещения, Пётр заметил, что глаза Никиты мигают не так виновато, как прежде. Раньше ощущение горбуном своей виновности успокаивало — виноватому жаловаться не надлежит. А теперь вот он жалуется, заявляет, что неправильно осуждён. И старший Артамонов
боялся, что брат скажет ему...
Ученый теряет даже первый признак, отличающий человека от животного, — общественность: он конфузится,
боится людей; он отвык от
живого слова; он трепещет перед опасностью; он не умеет одеться; в нем что-то жалкое и дикое.
Конечно, этому успеху много содействовало поражавшее тогда новизною и смелостью открытое нападение со сцены на многое, что еще не успело отойти, до чего
боялись дотрагиваться даже в печати. Потом Щепкин, Орлов, Сабуров выражали типично еще
живые подобия запоздавших Фамусовых, кое-где уцелевших Молчалиных или прятавшихся в партере за спину соседа Загорецких.
Прошло и для иностранцев время надменного презрения ко всему русскому, равно как и то время, когда они
боялись русского государства, как скопища диких варваров, готовых остановить всякий прогресс, преградить путь всякой
живой идее.
Я был очень доволен собой. Увлекшись
живым, интересным делом, маленьким столом, наивными тетрадками и прелестью, какую обещала мне эта работа в обществе жены, я
боялся, что жена вдруг помешает мне и всё расстроит какою-нибудь неожиданною выходкой, и потому я торопился и делал над собою усилия, чтобы не придавать никакого значения тому, что у нее трясутся губы и что она пугливо и растерянно, как пойманный зверек, смотрит по сторонам.
— Чего бояться-то? Мы, напримерно, их на острову устигли, польшу эту самую. Человек с четыреста набралось конницы, а нас лазутчик провел… Ночь, дождь — ну, ни одного не осталось
живого. В темноте-то где разбирать, убил или не убил… Меня по голове здорово палашом хлопнули, два месяца в больнице вылежал.
— Ничего! Она и
живая наготы не
боялась!
— Тому страшно, кто греха еще не совершал. А кто уже совершил его, — чего
бояться тому? Разве мертвый
боится смерти, а не
живой? А мертвый смеется над
живым и над страхом его.
В 1813 и 1814 годах, таскаясь по Германии вслед за главной квартирой государя и очень часто
боясь попасться в руки французам, Шишков нередко
живал, иногда очень подолгу, в немецких городках.
опустив или подразумев третью и единственную: лирическую. Но К Морю было еще и любовь моря к Пушкину: море — друг, море — зовущее и ждущее, море, которое
боится, что Пушкин — забудет, и которому, как
живому, Пушкин обещает, и вновь обещает. Море — взаимное, тот единственный случай взаимности — до краев и через морской край наполненной, а не пустой, как счастливая любовь.
Во всем городе я знаю двух
живых. Все
боятся старого Зодчего.
Я до сих пор еще ни разу не касался ножом
живого тела; видеть — я видел все самые сложные и трудные операции, но теперь, предоставленный самому себе,
боялся прорезать простой нарыв.
Не обвиняй меня, Всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильный
С её страстями я люблю;
За то, что редко в душу входит
Живых речей Твоих струя,
За то, что в заблужденьи бродит
Мой ум далёко от Тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К Тебе ж проникнуть я
боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, Боже, не Тебе молюсь.
Всё
живое боится мучения, всё
живое боится смерти; познай самого себя не только в человеке, но во всяком
живом существе, не убивай и не причиняй страдания и смерти.
Мы обе лежали теперь на пышно взбитых пуховиках старой княжеской постели, не
боясь призраков — ни
живых, ни мертвых. Гуль-Гуль с увлечением рассказывала мне о Кериме, и я с жадностью ловила каждое слово моей красавицы-тетки.
Не следует
бояться логической противоположности этих признаков, ибо то, что ими выражается, в своем
живом процессе гибче и пластичнее, нежели угловатые, неподвижные логические определения.
По зиме, когда по восточным берегам Каспийского моря на сотни верст
живой души не бывало, кизильбаши увозили медь к себе домой на санях, не
боясь ни казацких караулов, ни набегов хищных трухменцев.
Толстой с очевидною намеренностью совершенно изменяет смысл вопроса. Тургенев говорит: «кто
боится смерти, пусть поднимет руку!» Смерти
боится все падающее, больное, лишенное силы жизни. Толстой же отвечает: «да, и я не хочу умирать». Умирать не хочет все
живое, здоровое и сильное.
Вот что такое истинная «
живая жизнь» и что такое счастье, даваемое ею. Оно не в «легкой приятности», не в отсутствии страданий. Чудесная, могучая сила жизни не
боится никаких страданий, она с радостью и решимостью идет навстречу им, торжествует этими страданиями, и радуется ими, и любит их, и само страдание преображает в светлую, ликующую радость.
Тася солгала, сказав, что она не
боится. М-llе Фифи, свернувшаяся клубочком у её ног, наводила на девочку нестерпимый ужас. Но пример Андрюши, его самопожертвование задели ее за
живое, и она хотела отплатить тем же доброму мальчику.
— И вы миритесь с этой философией!.. Кругом — жизнь, такая яркая,
живая и интересная, а вы сознательно надеваете наглазники и
боитесь даже взглянуть на нее!