Неточные совпадения
Здесь, в мутном свете остроконечных окон, придавленных косыми треугольниками каменных сводов, стояли маленькие и
большие бочки; самая
большая, в форме плоского круга, занимала всю поперечную стену
погреба, столетний темный дуб бочки лоснился, как отшлифованный.
С другой стороны дома, обращенной к дворам, ей было видно все, что делается на
большом дворе, в людской, в кухне, на сеновале, в конюшне, в
погребах. Все это было у ней перед глазами как на ладони.
Я тогда, как в этот
погреб полез, то в страхе был и в сумлении; потому
больше в страхе, что был вас лишимшись и ни от кого уже защиты не ждал в целом мире.
Но для Филаниды Протасьевны пора отдыха еще не наступила. Она
больше, чем летом, захлопоталась, потому что теперь-то, пожалуй, настоящая «припасуха» и пошла в развал. Бегает она, как молоденькая, из дома в застольную, из застольной в
погреб. Везде посмотрит, везде спросит; боится, чтобы даже крошка малая зря не пропала.
На Тверской, против Брюсовского переулка, в семидесятые и в начале восьмидесятых годов, почти рядом с генерал-губернаторским дворцом, стоял
большой дом Олсуфьева — четырехэтажный, с подвальными этажами, где помещались лавки и винный
погреб. И лавки и погребок имели два выхода: на улицу и во двор — и торговали на два раствора.
Галактиона удивило, что вся компания, пившая чай в думе, была уже здесь — и двое Ивановых, и трое Поповых, и Полуянов, и старичок с утиным носом, и доктор Кочетов. Галактион подумал, что здесь именины, но оказалось, что никаких именин нет. Просто так, приехали — и делу конец. В
большой столовой во всю стену был поставлен громадный стол, а на нем десятки бутылок и десятки тарелок с закусками, — у хозяина был собственный ренсковый
погреб и бакалейная торговля.
— Как же вы могли позволить, батюшка, чтобы Полуянов привез покойницу к вам на
погреб? — допрашивал защищающий Полуянова адвокат. — Ведь в своем селе вы
большая сила, первый человек.
Отец поспешно исполнил его просьбу: поднял камень в лодку и,
гребя веслом то направо, то налево, скоро догнал Евсеичево удилище, вытащил очень
большого окуня, не отцепляя положил его в лодку и привез к нам на мостки.
— Парень-то уж больно хорош. Говорит:"Можно сразу капитал на капитал нажить". Ну, а мне что ж! Состояние у меня достаточное; думаю, не все же по гривенникам сколачивать, и мы попробуем, как люди разом
большие куши
гребут. А сверх того, кстати уж и Марья Потапьевна проветриться пожелала.
На миг откуда-то пахнуло теплом и запахом полыни,
большая темная ветка зашелестела по головам, и тотчас же потянуло сырым холодом, точно дыханием старого
погреба.
Пройдя шагов двести, вы входите в изрытое, грязное пространство, окруженное со всех сторон турами, насыпями,
погребами, платформами, землянками, на которых стоят
большие чугунные орудия и правильными кучами лежат ядра.
— Бывали и у меня запасы — не хочу солгать, никогда не была бездомовницей. А что касается до того, что
погребов было много, так ведь тогда и колесо
большое было, ртов-то вдесятеро против нынешнего было. Одной дворни сколько — всякому припаси да всякого накорми. Тому огурчика, тому кваску — понемножку да помаленьку, — ан, смотришь, и многонько всего изойдет.
— Как не видать! Хоша сам не пробовал, что за трубка за такая, а видал не однова, — возразил словоохотливо Гришка, продолжая
грести. — У нас, вестимо, в диковинку: никто этим не занимается; знамо, занятно!.. У тебя и табак-то, как видно, другой: не тем дымом пахнет; у нас коли курит кто, так все
больше вот эти корешки… Я чай, и это те же корешки, только ты чего-нибудь подмешиваешь?..
Пивной
погреб тоже
большое общество привлекает.
Гапка у него носит ключи от комор и
погребов; от
большого же сундука, что стоит в его спальне, и от средней коморы ключ Иван Иванович держит у себя и не любит никого туда пускать.
Но ночь так черна, вздохи и хрюканье дельфинов так возбуждают страстное охотничье любопытство, что, подавив в себе невольный вздох раскаяния, я осторожно прыгаю в лодку, и в то время как Христо беззвучно
гребет, я помогаю Яни приводить сети в порядок. Он перебирает нижний край, отягощенный
большими свинцовыми грузилами, а я быстро и враз с ним передаю ему верхний край, оснащенный пробковыми поплавками.
За поздним временем некогда и темно было чистить и щипать птицу, потому всех перепелок раскладывали на
большом лубке, заранее прилаженном на льду в
погребе.
Зимою трудновато бывало ему: дров нет и купить не на что, деньги пропиты; в избёнке, как в
погребе, холодно, только пичужки щебечут да поют, а мы с ним, лёжа на холодной печи, всем, чем можно, окутаемся и слушаем птичье пение… Ларион им подсвистывает — хорошо умел! — да и сам был похож на клеста: нос
большой, крюком загнутый, и красная голова. А то, бывало, скажет мне...
Побежали мы туда, сюда, в рыбные лавки и в ренсковые
погреба, всего накупили и все посылаем в Борисоглебскую, в номера, с
большими кульками. Сейчас самовары греть заказали, закуски раскрыли, вино и ром расставили и хозяина, борисоглебского гостинника, в компанию пригласили и просим...
Разведя костер в середине порохового
погреба, вы можете чувствовать себя в
большей безопасности, нежели тогда, если хоть малейшая мысль о безумии закрадется в вашу голову.
— Однако теперь они какие деньги-то
гребут! Ай-ай-ай… страшно вымолвить… Мне племянник студент летом рассказывал. Рубль за строку, говорит. Как новая строка — рубль. Например: «В комнату вошел граф» — рубль. Или просто с новой строки «да» — и рубль. По полтиннику за букву. Или даже еще
больше. Скажем, героя романа спрашивают: «Кто отец этого прелестного ребенка?» А он коротко отвечает с гордостью «Я» — И пожалуйте: рубль в кармане.
И когда Цирельман поднялся, чтобы уйти, и почувствовал на своей спине десяток жадных, удивленных взглядов, то он вспомнил старое актерское время и прошел вдоль
погреба театральной походкой, с выпяченной грудью и гордо закинутой назад головой,
большими шагами, совершенно так, как уходил, бывало, со сцены в ролях иноземных герцогов и предводителей разбойничьих шаек.
Айзик Рубинштейн, хозяин
погреба, толстый, веселый и чувствительный плут, был растроган
больше других. Со смеющимися, но еще мокрыми от слез глазами, он похлопал Цирельмана по плечу и сказал...
Они спустились вниз по лестнице, как будто в
погреб, и долго-долго шли по разным переходам и коридорам, которых прежде Алеша никогда не видывал. Иногда коридоры эти так были низки и узки, что Алеша принужден был нагибаться. Вдруг вошли они в залу, освещенную тремя
большими хрустальными люстрами. Зала была без окошек, и по обеим сторонам висели на стенах рыцари в блестящих латах, с
большими перьями на шлемах, с копьями и щитами в железных руках.
31-го мая поджигали Первый Сухопутный госпиталь и Кушелевку, и тогда же были подброшены новые письма о предстоящих
больших пожарах на 3-е июня и о поджогах пороховых
погребов.
Теперь мы шли по
большому сумрачному двору, где то и дело встречались полуразвалившиеся постройки — сараи,
погреба и конюшни. Когда-то, очень давно, должно быть, он процветал, этот двор, вместе с замком моей бабушки, но сейчас слишком наглядная печать запустения лежала на всем. Чем-то могильным, нежилым и угрюмым веяло от этих сырых, заплесневелых стен, от мрачного главного здания, смотревшего на меня единственным, как у циклопа, глазом, вернее, единственным огоньком, мелькавшим в крайнем окне.
Причина этого явления скоро разъяснилась. Ветер, пробегающий по долине реки Сонье, сжатый с боков горами, дул с
большой силой. В эту струю и попали наши лодки. Но как только мы отошли от берега в море, где
больше было простора, ветер подул спокойнее и ровнее. Это заметили удэхейцы, но умышленно ничего не сказали стрелкам и казакам, чтобы они
гребли энергичнее и чтобы нас не несло далеко в море.
Отрежь мне язык — буду протестовать мимикой, замуравь меня в
погреб — буду кричать оттуда так, что за версту будет слышно, или уморю себя голодом, чтоб на их черной совести одним пудом было
больше, убей меня — буду являться тенью.
Тут рассказчик эффектно положил кисть одной руки на другую, так что
большие пальцы приходились с двух противоположных сторон — и, подвигая ладонями по воздуху,
греб большими пальцами, точно веслами, и приговаривал...
Вы называете себя и объясняете, зачем пришли. Ужас и изумление сменяются пронзительным, радостным «ах!» и закатыванием глаз. Это «ах», как эхо, передается из передней в зал, из зала в гостиную, из гостиной в кухню… и так до самого
погреба. Скоро весь домик наполняется разноголосыми радостными «ах». Минут через пять вы сидите в гостиной, на
большом, мягком, горячем диване, и слышите, как ахает уж вся Московская улица.
В просторной лавке без окон, темной, голой, пыльной, с грязью по стенам, по крашеным столам и скамейкам, по прилавкам и деревянной лестнице — вниз в
погреб — с
большой иконой посредине стены, — все покрыто липким слоем сладких остатков расплесканного и размазанного квасу.
Церкви старинные, каменные,
большие, иконостасы золоченой резьбы, иконы в серебряных окладах с драгоценными камнями и жемчугами, колокольня высокая, колоколов десятков до трех,
большой — в две тысячи пуд, риз парчовых, глазетовых, бархатных, дородоровых множество,
погреба полнехоньки винами и запасами, конюшни — конями доброезжими, скотный двор — коровами холмогорскими, птичный — курами, гусями, утками, цесарками.
В открытую настежь дверь виден был весь двор,
большой дом, где жили господа, видны были ворота,
погреба, дворницкая.
Свой ежедневный режим княгиня также не изменяла для гостей, которые, по
большей части соседние помещики и губерские власти, по несколько дней гостили в Шестове, ведя себя совершенно как дома, заказывали себе в какое хотели время завтраки (два повара, один переманенный князем из клуба, а другой старик, еще бывший крепостной, работали, не покладая рук, в обширной образцовой кухне), требовали себе вина той или другой марки из переполненных княжеских
погребов, не мешали хозяевам, а хозяева не мешали им, и обе стороны были чрезвычайно довольных друг другом.
Сильные деревенские лошади бежали крупной рысью и вскоре остановились у двухэтажного деревянного здания с
большим двором, застроенным разного рода постройками: конюшней, коровниками,
погребами, с примыкающим к нему обширным фруктовым садом и огородом.
Дальше —
больше. Из водки пруд налит; берега шкаликовые, — голые моряки руками в лодках
гребут, языками до водки дотягиваются… А она, матушка, от них так и уходит, так и отшатывается… Мука-то какая!
Дверь распахнулась, и на пороге показался бородатый мужик, в кучерском кафтане и с
большим чемоданом на плече, весь, с головы до ног, облепленный снегом. Вслед за ним вошла невысокая, почти вдвое ниже кучера, женская фигура без лица и без рук, окутанная, обмотанная, похожая на узел и тоже покрытая снегом. От кучера и узла на девочку пахнуло сыростью, как из
погреба, и огонь свечки заколебался.
В самом Кремле скученность построек была еще
больше. Громадное пространство занимал один дворец, в котором находились разные палаты и хромины, писцовые и приемные дворы: соколиный, кухонный, мыльный [Банный.], ясельничий [Конюшенный.], службы, кладовые,
погреба, запасные подвалы и разные великокняжеские хранилища. Особенно замечателен был тайник, или подземный ход, вокруг всего Кремля, относящийся, вероятно, к XII столетию времени владычества татар и имевший своей целью прикрытие от набегов этих варваров.
Дукач все это понимал и, вероятно, немало об этом думал, потому что он не для удовольствия же пролез через страшные сугробы к тянувшейся за селом
гребле и сидел там в сумраке метели долго, долго — очевидно, с
большим нетерпением поджидая чего-то там, где ничего нельзя было рассмотреть.