Неточные совпадения
Это не было строевое собранное войско, его бы никто не увидал; но в случае войны и общего движенья в восемь дней, не
больше, всякий являлся на коне, во всем своем вооружении, получа один только червонец платы от
короля, — и в две недели набиралось такое войско, какого бы не в силах были набрать никакие рекрутские наборы.
Доцент был среднего роста, сытенький, широкобедрый, лысоватый, с
большими красными ушами и бородкой
короля Генриха IV.
Они назвали залив, где мы стояли, по имени, также и все его берега, мысы, острова, деревни, сказали даже, что здесь родина их нынешнего
короля; еще объявили, что южнее от них, на день езды, есть место, мимо которого мы уже прошли,
большое и торговое, куда свозятся товары в государстве.
Он затевает разные реформы; ему дано
больше прав и власти, нежели его предшественникам: он нечто вроде вице-короля.
Ликейские острова управляются
королем. Около трехсот лет назад прибыли сюда японские суда, а именно князя Сатсумского, взяли острова в свое владение и обложили данью, которая, по словам здешнего миссионера, простирается до двухсот тысяч рублей на наши деньги. Но, по показанию других, острова могут приносить впятеро
больше. По этим цифрам можно судить о плодородии острова. Недаром князь Сатсумский считается самым богатым из всех японских князей.
Она поехала в Англию. Блестящая, избалованная придворной жизнью и снедаемая жаждой
большого поприща, она является львицей первой величины в Лондоне и играет значительную роль в замкнутом и недоступном обществе английской аристократии. Принц Валлийский, то есть будущий
король Георг IV, у ее ног, вскоре более… Пышно и шумно шли годы ее заграничного житья, но шли и срывали цветок за цветком.
Накануне отъезда, часа в два, я сидел у него, когда пришли сказать, что в приемной уже тесно. В этот день представлялись ему члены парламента с семействами и разная nobility и gentry, [знать и дворянство (англ.).] всего, по «Теймсу», до двух тысяч человек, — это было grande levee, [
большое вставание (фр.).] царский выход, да еще такой, что не только
король виртембергский, но и прусский вряд натянет ли без профессоров и унтер-офицеров.
Я под конец книги следил за Прудоном, как Кент следил за
королем Лиром, ожидая, когда он образумится, но он заговаривался
больше и
больше, — такие же припадки нетерпимости, необузданной речи, как у Лира, так же «Every inch» [«Каждый дюйм» (англ.).] обличает талант, но… талант «тронутый».
Маня уступает и раскладывает колоду у себя на коленях. Червонный дом выходит, небольшой денежный интерес и свидание в пиковом доме при
большой компании с трефовым
королем.
Перед наступлением первой репетиции он беспрестанно ездил ко всем участвующим и долго им толковал, что если уж играть что-либо на благородных спектаклях, так непременно надо что-нибудь
большое и умное, так что все невольно прибодрились и начали думать, что они в самом деле делают что-то умное и
большое; даже председатель казенной палаты не с таким грустным видом сидел и учил роль
короля Клавдия; молодежь же стала меньше насмешничать.
Выбор такой
большой пьесы, как «Гамлет», произвел удивление и смех в публике; но m-me Пиколова хотела непременно, чтобы пьесу эту играли, — хотел того, значит, и грозный начальник губернии и в этом случае нисколько не церемонился: роль
короля, например, он прислал с жандармом к председателю казенной палаты, весьма красивому и гордому из себя мужчине, и непременно требовал, чтобы тот через неделю выучил эту роль.
Воротившись из экскурсии домой, он как-то пришипился и ни о чем
больше не хотел говорить, кроме как об
королях. Вздыхал, чесал поясницу, повторял:"ему же дань — дань!","звезда бо от звезды","сущие же власти"15 и т. д. И в заключение предложил вопрос: мазанные ли были французские
короли, или немазанные, и когда получил ответ, что мазанные, то сказал...
Нужны были эти войска на границе и на то, чтобы придавать
больше весу и значения своим советам прусскому
королю.
Короли и императоры почти ничем уже не управляют, никогда почти сами не решаются совершать внутренние изменения и вступать в новые внешние политические условия, а
большею частью предоставляют решение этих вопросов государственным учреждениям или общественному мнению.
Но
король или император, получающий на этом месте миллионы, знающий, что вокруг него есть тысячи людей, желающих столкнуть его и стать на его месте, знающий, что он нигде на другом месте не получит такого дохода и почета, знающий в
большей части случаев, при более или менее деспотическом правлении, даже то, что, если его свергнут, его будут еще.
Большие рыбы, пробившие сеть, это властители, императоры, папы,
короли, которые, не отказываясь от власти, приняли не христианство, а только личину его.
«Это писано было почти 150 лет тому назад. Картина, кажется, написана с настоящего. Изменилось одно — образ правления. Во время Монтескье говорили, что причина содержания
больших войск была в неограниченной власти
королей, которые воевали в надежде увеличить победами свою частную собственность и прославиться.
—
Большой интерес тебе выходит через дальнюю дорогу, — начала она привычной скороговоркой. — Встреча с бубновой дамой и какой-то приятный разговор в важном доме. Вскорости получишь неожиданное известие от трефового
короля. Падают тебе какие-то хлопоты, а потом опять падают какие-то небольшие деньги. Будешь в
большой компании, пьян будешь… Не так чтобы очень сильно, а все-таки выходит тебе выпивка. Жизнь твоя будет долгая. Если в шестьдесят семь лет не умрешь, то…
— О нет! он теперь в
большой милости у
короля польского.
Она тоже имела несколько десятков тысяч десятин, много овец, конский завод и много денег, но не «кружилась», а жила у себя в богатой усадьбе, про которую знакомые и Иван Иваныч, не раз бывавший у графини по делам, рассказывали много чудесного; так, говорили, что в графининой гостиной, где висят портреты всех польских
королей, находились
большие столовые часы, имевшие форму утеса, на утесе стоял дыбом золотой конь с брильянтовыми глазами, а на коне сидел золотой всадник, который всякий раз, когда часы били, взмахивал шашкой направо и налево.
Квартал святого Якова [Квартал святого Якова… — в Неаполе.] справедливо гордится своим фонтаном, у которого любил отдыхать, весело беседуя, бессмертный Джованни Боккачио и который не однажды был написан на
больших полотнах великим Сальватором Роза, [Салъватор Роза — итальянский художник (1615–1673), уроженец Неаполя; участвовал в неаполитанском народном восстании 1647 г.] другом Томазо Аниелло [Томазо Аниелло — Мазаниелло (1623–1647), рыбак, возглавивший восстание неаполитанского народа против политического и экономического гнета неаполитанского
короля.
Агафья Тихоновна. Опять, тетушка, дорога! Интересуется какой-то бубновый
король, слезы, любовное письмо; с левой стороны трефовый изъявляет
большое участье, но какая-то злодейка мешает.
Одноглазый. Готово дело.
Больше я вас не оскорбляю. (Зловеще-весело.) Суди меня Бог, великий
король! Принимай, сырая Бастилия! (Лагранжу.) Вы, сударь, будете свидетелем. (Мольеру.) Отдайте ему распоряжения насчет имущества. (Вынимает шпагу, пробует конец.) Нет распоряжений? (Кричит негромко и протяжно.) Помолись! (Крестит воздух шпагой.)
— Вот выдумали! вот выдумали! Довольно бы и по два раза, а то по семи, — кричат бунтовщицы, но нечего делать: каждая, обтирая губки, подходит к
королю и ровно, ни
больше, ни меньше семи раз, цалует верно, без фальши, счастливца и спокойно возвращается на свое место.
В третьей комнате чинно беседовали, поглаживая бороды, два почтенных священника, а сама шиловская попадья, старая, высокая, полная, еще красивая женщина, с властным
большим лицом и черными круглыми бровями — настоящая король-баба! — хлопотала около стола, приготовляя закуски.
И я давно уже заметил это;
Но не хотел лишь беспокоить вас…
Повеса он
большой, и пылкий малый,
С мечтательной и буйной головой.
Такие люди не служить родились,
Но всем другим приказывать.
Не то, что мы: которые должны
Склоняться ежедневно в прахе,
Чтоб чувствовать ничтожество свое.
Стараясь добрыми делами
Купить себе прощенье за грехи.
А что он сделал, должно ли мне знать?
Быть может, против церкви или
короля —
Так мне не худо знать…
Король! Я не хочу убивать тебя. Если ты угаснешь, угаснет и вон та узкая полоса зари. Я могу
больше, чем угашать свет. Я возвращу тебе прежнюю силу и отдам тебе прежнюю власть. Вот — я отдаю тебе мое нетронутое тело,
Король! Бери его, чтобы от юности моей вспыхнула юность в твоем древнем разуме.
Деревья также показались Алеше отменно красивыми, хотя притом очень странными. Они были разного цвета: красные, зеленые, коричневые, белые, голубые и лиловые. Когда посмотрел он на них со вниманием, то увидел, что это не что иное, как разного рода мох, только выше и толще обыкновенного. Министр рассказал ему, что мох этот выписан
королем за
большие деньги из дальних стран и из самой глубины земного шара.
Но
больше всего, даже
больше бубнового неженатого
короля, моего жениха через девять лет, даже
больше пикового
короля, — грозного, тайного, — Лесного Царя, как я его звала, даже
больше червонного валета сердца и бубнового валета дорог и вестей (дам я, вообще, не любила, у всех у них были злые, холодные глаза, которыми они меня, как знакомые дамы — мою мать, судили),
больше всех
королей и валетов я любила — пиковый туз!
— Письмо получите из дальней дороги, вести, вот видите ли, дорога?., постойте… вот тут как будто болезнь, но небольшая, так, простуда какая-нибудь легонькая… но вообще все очень, очень хорошо; интерес,
большой интерес от трефового
короля получите…
— Уж как хорошо выходит, — говорила помещица, между тем как худощавые ее пальцы так вот и бегали по столу, — уж как хорошо… интерес, да, от трефового
короля получите
большой интерес… постойте, что это? Да, — продолжала она, задумчиво потирая лоб, — препятствует какая-то белокурая дама, довольно пожилая…
Ложась спать, он думал о том, как он сыграет
большой шлем в бескозырях, и это представлялось таким простым и возможным: вот приходит один туз, за ним
король, потом — опять туз.
Когда после сдачи карт мрачным Прокопием Васильевичем Масленников раскрыл свои карты, сердце его заколотилось и сразу упало, а в глазах стало так темно, что он покачнулся — у него было на руках двенадцать взяток: трефы и черви от туза до десятки и бубновый туз с
королем. Если он купит пикового туза, у него будет
большой бескозырный шлем.
Теперь ей было уже лет за сорок, но она была еще очень красива: высокая, стройная, — что называется, «король-баба», — с черными как смоль густыми волосами, которые вились у лба и у пробора на темени, и с
большими серыми глазами, которые у нее «умели говорить все, что она хотела».
Его величества, однако, не было в числе игравших на бильярде. Какой-то англичанин, вероятно офицер с английского военного фрегата, стоявшего на рейде, на вопрос Володи, нет ли
короля в числе играющих, отвечал, что он уже сыграл несколько партий и ушел, вероятно, прогуляться среди своих подданных, и советовал Володе идти к
большому освещенному, открытому со всех сторон зданию на столбах в конце улицы, на площадке, окруженной деревьями, откуда доносились звуки, напоминающие скрипку.
Пришлось только пройти прихожую, и затем русские офицеры вошли в
большую просторную и светлую комнату, одну из таких, какую можно увидать в любом богатом доме и которую мистер Вейль слишком торжественно назвал тронной залой. Посредине этой залы, на некотором возвышении впрочем, стояли троны:
большие кресла, обитые красной кожей, и у них стояли
король и королева Сандвичевых островов.
Не отставал и молодой
король, так что королева бросала украдкой тревожные взгляды на супруга и отводила их, несколько успокоенная. Видимо, привыкший и умевший пить, его величество, хотя, и был весел, но достоинства своего не терял, и если выказывал особое благоволение старшему офицеру несколько фамильярно, то в этом еще
большой беды не было.
Между тем разговоры в капитанской каюте становились шумнее, и не только
король и его дядя, но даже и мистер Вейль непрочь был оставить Гонолулу и пост первого министра и поступить на «Коршун» хотя бы помощником милейшего мистера Кенеди, ирландца, учителя английского языка, который, в свою очередь, кажется, с
большим удовольствием променял бы свои занятия и свое небольшое жалованье на обязанности и пять тысяч долларов содержания первого министра гавайского
короля.
— Так, пустое. Нет, мне интересно, как вы будете говорить с
королем: наверное, он предложит вам очень
большое зло. А
большое зло —
большое добро, не так ли? — Он рассмеялся и дружески кивнул мне.
Да, пока достаточно и этого. Ты заметил, что
большая буква снята с моего «я»? — она выброшена мною вместе с револьвером. Это знак покорности и равенства, ты понимаешь? Быть равным с тобою — вот клятва, которую я принес себе и Марии. Как
король, я присягнул на верность твоей конституции, но не изменю клятве, как
король: от прежней жизни моей я сохранил уважение к договорам. Клянусь, я буду верным твоим товарищем по общей каторге нашей и не убегу один!
— Ты мудр, как змий, и прекрасен, как солнце!
Большего ты не можешь требовать от судьбы. Она одарила тебя всеми своими дарами. Ты самый прекрасный, самый мудрый и самый добрый
король, какой только есть на свете.
Они были бесконечно рады, что солдат Иван не будет стоять между
королем и ими, не будет
больше мешать им влиять на
короля.
— Нет, не то, — произнес задумчиво Иван. — Все равно я должен умереть на заре. Дело не в этом. Не смерть страшна мне, а бесчестие. Я дал слово
королю быть на месте казни рано утром, а если ты умертвишь меня, то я не в силах буду сдержать моего солдатского слова. А это
большой позор для солдата и человека.
Помню, что он долго говорил нам о том, что ждет Испанию, если она не расстанется с таким политиком, как Прим, который метит ни
больше ни меньше как в
короли.
— Три
короля! — громко произнес Качеев, входя вслед за нею, — не
больше, Константин Глебович, вы слышите?..
Родитель ее, князь Петр Иваныч Тростенский, у первого императора в
большой милости был. Ездил за море иностранным наукам обучаться, а воротясь на Русь,
больше все при государе находился. В Полтавской баталии перед светлыми очами царскими многую храбрость оказал, и, когда супостата, свейского
короля, побили, великий государь при всех генералах целовал князя Тростенского и послал его на Москву с отписками о дарованной богом виктории.
А так как преимущественно могли пользоваться в то время драматическими представлениями только сильные мира сего,
короли, принцы, князья, придворные — люди, наименее религиозные и не только совершенно равнодушные к вопросам религии, но
большей частью совершенно развращенные, то, удовлетворяя требованиям своей публики, драма XV, XVI и XVII веков уже совершенно отказалась от всякого религиозного содержания.
Кучер Степан, дворник Михайло, кучеров внук Алешка, приехавший погостить к деду из деревни, и Никандр, семидесятилетний старик, приходивший каждый вечер во двор продавать селедки, сидели вокруг фонаря в
большом каретном сарае и играли в
короли.
Маленький принц теперь уже не принц
больше, это какой-то деспотический полновластный
король, а мы все — его покорная свита.
Гранильщик был высокий, худой старик, немного сгорбленный, с совершенно белыми длинными волосами и с быстрыми карими глазами, взгляд которых выражал
большую сосредоточенность с оттенком чего-то такого, что замечается у больных людей, одержимых горделивым помешательством. Согнутый в хребте, он держал голову вверх и смотрел как
король. Актер, глядя на Венцеля, мог бы превосходно загримироваться Лиром.