Неточные совпадения
Это было одно из тех мест, которых теперь, всех размеров, от 1000 до 50 000 в год жалованья, стало
больше, чем прежде было
теплых взяточных мест; это было место члена от комиссии соединенного агентства кредитно-взаимного баланса южно — железных дорог и банковых учреждений.
К десяти часам, когда она обыкновенно прощалась с сыном и часто сама, пред тем как ехать на бал, укладывала его, ей стало грустно, что она так далеко от него; и о чем бы ни говорили, она нет-нет и возвращалась мыслью к своему кудрявому Сереже. Ей захотелось посмотреть на его карточку и поговорить о нем. Воспользовавшись первым предлогом, она встала и своею легкою, решительною походкой пошла за альбомом. Лестница наверх в ее комнату выходила на площадку
большой входной
теплой лестницы.
А в маленькой задней комнатке, на
большом сундуке, сидела, в голубой душегрейке [Женская
теплая кофта, обычно без рукавов, со сборками по талии.] и с наброшенным белым платком на темных волосах, молодая женщина, Фенечка, и то прислушивалась, то дремала, то посматривала на растворенную дверь, из-за которой виднелась детская кроватка и слышалось ровное дыхание спящего ребенка.
В конце концов было весьма приятно сидеть за столом в маленькой, уютной комнате, в
теплой, душистой тишине и слушать мягкий, густой голос красивой женщины. Она была бы еще красивей, если б лицо ее обладало
большей подвижностью, если б темные глаза ее были мягче. Руки у нее тоже красивые и очень ловкие пальцы.
Над Москвой хвастливо сияло весеннее утро; по неровному булыжнику цокали подковы, грохотали телеги; в
теплом, светло-голубом воздухе празднично гудела медь колоколов; по истоптанным панелям нешироких, кривых улиц бойко шагали легкие люди; походка их была размашиста, топот ног звучал отчетливо, они не шаркали подошвами, как петербуржцы. Вообще здесь шума было
больше, чем в Петербурге, и шум был другого тона, не такой сыроватый и осторожный, как там.
«Уже решила», — подумал Самгин. Ему не нравилось лицо дома, не нравились слишком светлые комнаты, возмущала Марина. И уже совсем плохо почувствовал он себя, когда прибежал, наклоня голову, точно бык,
большой человек в
теплом пиджаке, подпоясанном широким ремнем, в валенках, облепленный с головы до ног перьями и сенной трухой. Он схватил руки Марины, сунул в ее ладони лохматую голову и, целуя ладони ее, замычал.
Через час Клим Самгин вошел в кабинет патрона.
Большой, солидный человек, сидя у стола в халате, протянул ему
теплую, душистую руку, пошевелил бровями и, пытливо глядя в лицо, спросил вполголоса...
Затем Клим Иванович целый час сидел в
теплом и солидно обставленном кабинете, слушая жалобы
большого, рыхлого человека, с двойным подбородком, с благодушным лицом престарелой кормилицы.
— Бердников, Захарий Петров, — сказал он высоким, почти женским голосом. Пухлая, очень
теплая рука, сильно сжав руку Самгина, дернула ее книзу, затем Бердников, приподняв полы сюртука, основательно уселся в кресло, вынул платок и крепко вытер
большое, рыхлое лицо свое как бы нарочно для того, чтоб оно стало виднее.
Она не давала. Он взял сам и приложил к губам. Она не отнимала. Рука была
тепла, мягка и чуть-чуть влажна. Он старался заглянуть ей в лицо — она отворачивалась все
больше.
Оно бы и хорошо: светло,
тепло, сердце бьется; значит, она живет тут,
больше ей ничего не нужно: здесь ее свет, огонь и разум. А она вдруг встанет утомленная, и те же, сейчас вопросительные глаза просят его уйти, или захочет кушать она, и кушает с таким аппетитом…
А свежо: зима в полном разгаре, всего шесть градусов
тепла. Небо ясно; ночи светлые; вода сильно искрится. Вообще, судя по тому, что мы до сих пор испытали, можно заключить, что Нагасаки — один из благословенных уголков мира по климату. Ровная погода: когда ветер с севера — ясно и свежо, с юга — наносит дождь. Но мы видели
больше ясного времени.
В доме, принадлежащем Американской компании, которая имеет здесь свой пакгауз с товарами (
больше с бумажными и другими материями и тому подобными нужными для края предметами, которыми торговля идет порядочная), комната просторная, в окнах слюда вместо стекол: светло и, говорят,
тепло.
Сегодня дождь, но
теплый, почти летний, так что даже кот Васька не уходил с юта, а только сел под гик. Мы видели, что две лодки, с значками и пиками, развозили по караульным лодкам приказания, после чего эти отходили и становились гораздо дальше. Адмирал не приказал уже
больше и упоминать о лодках. Только если последние станут преследовать наши, велено брать их на буксир и таскать с собой.
Я смотрел на все это рассеянно и слушал с
большим равнодушием, что говорили кругом. Меня убаюкивал тихий плеск моря,
теплая погода.
Что за плавание в этих печальных местах! что за климат! Лета почти нет: утром ни холодно, ни
тепло, а вечером положительно холодно. Туманы скрывают от глаз чуть не собственный нос. Вчера палили из пушек, били в барабан, чтоб навести наши шлюпки с офицерами на место, где стоит фрегат. Ветра
большею частию свежие, холодные, тишины почти не бывает, а половина июля!
Но все еще пустая Лена; кое-где на лугах видны
большие кучи снегу — это стога сена; кое-где три-четыре двора, есть хижины, буквально заваленные снегом, с отверстиями, то есть окошками, в которых вставлены льдины вместо стекол: ничего,
тепло, только на улицу ничего не видать.
Весело и бодро мчались мы под
теплыми, но не жгучими лучами вечернего солнца и на закате, вдруг прямо из кустов, въехали в Веллингтон. Это местечко построено в яме, тесно, бедно и неправильно. С сотню голландских домиков, мазанок, разбросано между кустами, дубами, огородами, виноградниками и полями с маисом и другого рода хлебом. Здесь более, нежели где-нибудь, живет черных. Проехали мы через какой-то переулок, узенький, огороженный плетнем и кустами кактусов и алоэ, и выехали на
большую улицу.
Нехлюдову вспомнилось всё это и
больше всего счастливое чувство сознания своего здоровья, силы и беззаботности. Легкие, напруживая полушубок, дышат морозным воздухом, на лицо сыплется с задетых дугой веток снег, телу
тепло, лицу свежо, и на душе ни забот, ни упреков, ни страхов, ни желаний. Как было хорошо! А теперь? Боже мой, как всё это было мучительно и трудно!..
Раз осенью, когда выдался особенно
теплый денек, старик вывел из приваловского подъезда полуторагодового мальчика с
большими серыми глазами: это был законный внук Василия Назарыча, Павел Привалов.
«Егда кто от монахов ко Господу отыдет (сказано в
большом требнике), то учиненный монах (то есть для сего назначенный) отирает тело его
теплою водой, творя прежде губою (то есть греческою губкой) крест на челе скончавшегося, на персех, на руках и на ногах и на коленах, вящше же ничто же».
Зимняя обувь — те же унты, только
большего размера, для того чтобы можно было набивать их сухой травой и надевать на
теплую портянку.
Чем
больше засыпало нас снегом, тем
теплее становилось в нашем импровизированном шалаше. Капанье сверху прекратилось. Снаружи доносилось завывание ветра. Точно где-то гудели гудки, звонили в колокола и отпевали покойников. Потом мне стали грезиться какие-то пляски, куда-то я медленно падал, все ниже и ниже, и наконец погрузился в долгий и глубокий сон… Так, вероятно, мы проспали 12 часов.
Но как хорошо каждый день поутру брать ванну; сначала вода самая
теплая, потом
теплый кран завертывается, открывается кран, по которому стекает вода, а кран с холодной водой остается открыт и вода в ванне незаметно, незаметно свежеет, свежеет, как это хорошо! Полчаса, иногда
больше, иногда целый час не хочется расставаться с ванною…
Он ухаживает за человеком, вдвое
больше здоровым, чем он сам, он должен ступать в грязь, чтоб тот сухо прошел, он должен мерзнуть, чтоб тому было
тепло.
Но он пришел уже совсем больной и с
большим трудом присутствовал при церемонии поднятия колокола. Вероятно, к прежней хворости прибавилась еще простуда, так как его и
теплой одеждой на дорогу не снабдили. Когда торжество кончилось и колокол загудел, он воротился в каморку и окончательно слег.
Господский дом был трехэтажный (третьим этажом считался
большой мезонин), просторный и
теплый.
На другой день после приезда в Москву мне пришлось из Лефортова отправиться в Хамовники, в
Теплый переулок. Денег в кармане в обрез: два двугривенных да медяки. А погода такая, что сапог
больше изорвешь. Обледенелые нечищеные тротуары да талый снег на огромных булыгах. Зима еще не устоялась.
Брат сначала огорчился, по затем перестал выстукивать стопы и принялся за серьезное чтение: Сеченов, Молешотт, Шлоссер, Льюис, Добролюбов, Бокль и Дарвин. Читал он опять с увлечением, делал
большие выписки и порой, как когда-то отец, кидал мне мимоходом какую-нибудь поразившую его мысль, характерный афоризм, меткое двустишие, еще, так сказать,
теплые, только что выхваченные из новой книги. Материал для этого чтения он получал теперь из баталионной библиотеки, в которой была вся передовая литература.
Она стояла среди комнаты, наклонясь надо мною, сбрасывая с меня одежду, повертывая меня, точно мяч; ее
большое тело было окутано
теплым и мягким красным платьем, широким, как мужицкий чапан, его застегивали
большие черные пуговицы от плеча и — наискось — до подола. Никогда я не видел такого платья.
После говорит он мне: «Ну, Акулина, гляди же: дочери у тебя
больше нет нигде, помни это!» Я одно свое думаю: ври
больше, рыжий, — злоба — что лед, до
тепла живет!
Всё лето, исключая, конечно, непогожие дни, я прожил в саду,
теплыми ночами даже спал там на кошме [Кошма —
большой кусок войлока, войлочный ковер из овечьей или верблюжьей шерсти.], подаренной бабушкой; нередко и сама она ночевала в саду, принесет охапку сена, разбросает его около моего ложа, ляжет и долго рассказывает мне о чем-нибудь, прерывая речь свою неожиданными вставками...
В хорошую
теплую погоду, которая здесь бывает не часто, тюрьма вентилируется превосходно: окна и двери открываются настежь, и арестанты
большую часть дня проводят на дворе или далеко вне тюрьмы.
В рапорте врача окружного лазарета г. Перлина от 24 марта 1888 г., копию которого я привез с собой, между прочим сказано: «Меня постоянно ужасала
большая заболеваемость ссыльнокаторжных рабочих острым воспалением легких»; и вот, по мнению д-ра Перлина, причины: «доставка за восемь верст бревен от 6 до 8 вершков в диаметре четырехсаженной длины производится тремя рабочими; предполагая тяжесть бревна в 25–35 пуд., в снежную дорогу, при
теплом одеянии, ускоренной деятельности дыхательной и кровеносной систем» и т. д.
Снег углубел, и тетерева сваливаются огромными стаями вовнутрь
больших лесов или в густые уремы, где им
теплее и кормнее.
Они бывают у нас только пролетом: весной и осенью; на
больших водах держатся долго, особенно в хорошую,
теплую осень.
Был один из тех знойных июльских дней, когда нагретая солнцем земля не успевает за ночь излучить
тепло в мировое пространство, а на другое утро, накопляет его еще
больше, и от этого становится невыносимо душно.
С первым выпавшим снегом большинство работ в Кедровской даче прекратилось, за исключением пяти-шести
больших приисков, где промывка шла в
теплых казармах.
— Ну как же, важное блюдо на лопате твой писатель. Знаем мы их —
теплые тоже ребята; ругай других
больше, подумают, сам, мол, должно, всех умней. Нет, брат, нас с дороги этими сочинениями-то не сшибешь. Им там сочиняй да сочиняй, а тут что устроил, так то и лучше того, чем не было ничего. Я, знаешь, урывал время, все читал, а нонче ничего не хочу читать — осерчал.
Мать опять отпустила меня на короткое время, и, одевшись еще
теплее, я вышел и увидел новую, тоже не виданную мною картину: лед трескался, ломался на отдельные глыбы; вода всплескивалась между ними; они набегали одна на другую,
большая и крепкая затопляла слабейшую, а если встречала сильный упор, то поднималась одним краем вверх, иногда долго плыла в таком положении, иногда обе глыбы разрушались на мелкие куски и с треском погружались в воду.
Дома мои влюбленные обыкновенно после ужина, когда весь дом укладывался спать, выходили сидеть на балкон. Ночи все это время были
теплые до духоты. Вихров обыкновенно брал с собой сигару и усаживался на мягком диване, а Мари помещалась около него и, по
большей частя, склоняла к нему на плечо свою голову. Разговоры в этих случаях происходили между ними самые задушевнейшие. Вихров откровенно рассказал Мари всю историю своей любви к Фатеевой, рассказал и об своих отношениях к Груше.
Но они не были в забросе, как в
большей части соседних имений, а, напротив того, с первого же взгляда можно было безошибочно сказать, что здесь живется
тепло и удобно.
Ромашов вышел на крыльцо. Ночь стала точно еще гуще, еще чернее и
теплее. Подпоручик ощупью шел вдоль плетня, держась за него руками, и дожидался, пока его глаза привыкнут к мраку. В это время дверь, ведущая в кухню Николаевых, вдруг открылась, выбросив на мгновение в темноту
большую полосу туманного желтого света. Кто-то зашлепал по грязи, и Ромашов услышал сердитый голос денщика Николаевых, Степана...
На миг откуда-то пахнуло
теплом и запахом полыни,
большая темная ветка зашелестела по головам, и тотчас же потянуло сырым холодом, точно дыханием старого погреба.
В этих приютах останавливались по
большей части иногородные купцы, приезжавшие в Москву по делам, с своей квашеной капустой, с соленой рыбой, огурцами и прочей соленой и копченой снедью, ничего не требуя от гостиницы, кроме самовара, и ни за что не платя, кроме как за"
тепло".
Зато с наступлением весеннего
тепла курорт начинает закипать, и чем
больше подвигается время в глубь лета, тем гуще и гуще раздается пчелиное гудение вокруг курзала и бесчисленных табльдотов, простирающих свои объятия наезжему люду.
Теплая ночь, и на небе пропасть
больших шевелящихся звезд…
На вакации, перед поступлением в Александровское училище, Алексей Александров, живший все лето в Химках, поехал погостить на неделю к старшей своей сестре Соне, поселившейся для деревенского отдыха в подмосковном
большом селе Краскове, в котором сладкогласные мужики зимою промышляли воровством, а в
теплые месяцы сдавали москвичам свои избы, порою о двух и даже о трех этажах.
— Право, не сумею вам ответить, — замялся старик, поднимаясь с кресла. — Должно быть, не любил. Сначала все было некогда: молодость, кутежи, карты, война… Казалось, конца не будет жизни, юности и здоровью. А потом оглянулся — и вижу, что я уже развалина… Ну, а теперь, Верочка, не держи меня
больше. Я распрощаюсь… Гусар, — обратился он к Бахтинскому, — ночь
теплая, пойдемте-ка навстречу нашему экипажу.
Наконец раздался тихий, густой звук
больших стенных часов, пробивших один раз. С некоторым беспокойством повернул он голову взглянуть на циферблат, но почти в ту же минуту отворилась задняя дверь, выходившая в коридор, и показался камердинер Алексей Егорович. Он нес в одной руке
теплое пальто, шарф и шляпу, а в другой серебряную тарелочку, на которой лежала записка.