Неточные совпадения
В ответ на это Раскольников медленно опустился на подушку, закинул руки за голову и стал смотреть в потолок.
Тоска проглянула в лице Лужина. Зосимов и Разумихин еще с
большим любопытством принялись его оглядывать, и он видимо, наконец, сконфузился.
— А! Это расплата за Прометеев огонь! Мало того что терпи, еще люби эту грусть и уважай сомнения и вопросы: они — переполненный избыток, роскошь жизни и являются
больше на вершинах счастья, когда нет грубых желаний; они не родятся среди жизни обыденной: там не до того, где горе и нужда; толпы идут и не знают этого тумана сомнений,
тоски вопросов… Но кто встретился с ними своевременно, для того они не молот, а милые гости.
А
большой человек опивается, объедается, на золотой куче сидит, а все в сердце у него одна
тоска.
— Ну да, так я и знал, народные предрассудки: «лягу, дескать, да, чего доброго, уж и не встану» — вот чего очень часто боятся в народе и предпочитают лучше проходить болезнь на ногах, чем лечь в больницу. А вас, Макар Иванович, просто
тоска берет,
тоска по волюшке да по
большой дорожке — вот и вся болезнь; отвыкли подолгу на месте жить. Ведь вы — так называемый странник? Ну, а бродяжество в нашем народе почти обращается в страсть. Это я не раз заметил за народом. Наш народ — бродяга по преимуществу.
— Нет, мой друг, я ни в каком заговоре не участвовал. А у тебя так даже глаза засверкали; я люблю твои восклицания, мой милый. Нет, я просто уехал тогда от
тоски, от внезапной
тоски. Это была
тоска русского дворянина — право, не умею лучше выразиться. Дворянская
тоска и ничего
больше.
Тогда — не от скуки и не от бесцельной
тоски, а оттого, что безбрежно пожелаю
большего, — я отдам все мои миллионы людям; пусть общество распределит там все мое богатство, а я — я вновь смешаюсь с ничтожеством!
Я с
большей отрадой смотрел на кафров и негров в Африке, на малайцев по островам Индийского океана, но с глубокой
тоской следил в китайских кварталах за общим потоком китайской жизни, наблюдал подробности и попадавшиеся мне ближе личности, слушал рассказы других, бывалых и знающих людей.
«А вдруг всё это я выдумал и не буду в силах жить этим: раскаюсь в том, что я поступил хорошо», сказал он себе и, не в силах ответить на эти вопросы, он испытал такое чувство
тоски и отчаяния, какого он давно не испытывал. Не в силах разобраться в этих вопросах, он заснул тем тяжелым сном, которым он, бывало, засыпал после
большого карточного проигрыша.
Во всем лице, в особенности в
больших глазах, было выражение безнадежной
тоски.
«Милый и дорогой доктор! Когда вы получите это письмо, я буду уже далеко… Вы — единственный человек, которого я когда-нибудь любила, поэтому и пишу вам. Мне
больше не о ком жалеть в Узле, как, вероятно, и обо мне не особенно будут плакать. Вы спросите, что меня гонит отсюда:
тоска,
тоска и
тоска… Письма мне адресуйте poste restante [до востребования (фр.).] до рождества на Вену, а после — в Париж. Жму в последний раз вашу честную руку.
В природе чувствовалась какая-то
тоска. Неподвижный и отяжелевший от сырости воздух, казалось, навалился на землю, и от этого все кругом притаилось. Хмурое небо, мокрая растительность, грязная тропа, лужи стоячей воды и в особенности царившая кругом тишина — все свидетельствовало о ненастье, которое сделало передышку для того, чтобы снова вот-вот разразиться дождем с еще
большей силой.
Но кутеж был следствием
тоски от невыносимой нищеты, не
больше.
— Меня, я думаю, дома ждут обедать, — сказала Верочка: — пора. Теперь, мой миленький, я и три и четыре дня проживу в своем подвале без
тоски, пожалуй, и
больше проживу, — стану я теперь тосковать! ведь мне теперь нечего бояться — нет, ты меня не провожай: я поеду одна, чтобы не увидали как-нибудь.
«…Поймут ли, оценят ли грядущие люди весь ужас, всю трагическую сторону нашего существования? А между тем наши страдания — почки, из которых разовьется их счастие. Поймут ли они, отчего мы лентяи, ищем всяких наслаждений, пьем вино и прочее? Отчего руки не подымаются на
большой труд, отчего в минуту восторга не забываем
тоски?.. Пусть же они остановятся с мыслью и с грустью перед камнями, под которыми мы уснем: мы заслужили их грусть!»
Эта чуждость всегда вызывала во мне жгучее чувство
тоски, сопровождающей
большую часть моей жизни.
Я всегда почти испытываю
тоску в сумерки летом на улице
большого города, особенно в Париже и в Петербурге.
— Как же ты мог любить, когда совсем не знал меня? Да я тебе и не нравилась. Тебе
больше нравилась Харитина. Не отпирайся, пожалуйста, я все видела, а только мне было тогда почти все равно. Очень уж надоело в девицах сидеть.
Тоска какая-то, все не мило. Я даже злая сделалась, и мамаша плакала от меня. А теперь я всех люблю.
«Да, рвем мы сердце пополам
Друг другу, но, родной,
Скажи, что ж
больше делать нам?
Поможешь ли
тоской!
Один, кто мог бы нам помочь
Теперь… Прости, прости!
Благослови родную дочь
И с миром отпусти!
Доктор и Парасковья Ивановна расстались
большими друзьями. Проводы Петра Елисеича всего
больше походили на похороны. Нюрочка потеряла всю свою выдержку и навела
тоску слезами на всех. Она прощалась с отцом навсегда и в последнюю минуту заявила, что непременно сама поедет.
Много встречаю дельного, но толки гг. помещиков
большею частью
тоска, да я от них избавлен, никого почти здесь не знаю.
…Новая семья, [Семья Н. В. Басаргина.] с которой я теперь под одной крышей, состоит из добрых людей, но женская половина, как вы можете себе представить, —
тоска больше или меньше и служит к убеждению холостяка старого, что в Сибири лучше не жениться. Басаргин доволен своим состоянием. Ночью и после обеда спит. Следовательно, остается меньше времени для размышления.
— Конечно. Здесь
тоска, комедии и
больше ничего.
Впрочем, помню, ощущения мои были смутны: как будто я был чем-то придавлен, ушиблен, и черная
тоска все
больше и
больше сосала мне сердце; я боялся за Наташу.
— Кончено дело! — вскричал он, — все недоумения разрешены. От вас я прямо пошел к Наташе: я был расстроен, я не мог быть без нее. Войдя, я упал перед ней на колени и целовал ее ноги: мне это нужно было, мне хотелось этого; без этого я бы умер с
тоски. Она молча обняла меня и заплакала. Тут я прямо ей сказал, что Катю люблю
больше ее…
Его не слушаются, он становится бесполезен, и это раздвоение еще
больше усиливает пугливую
тоску ожидания.
Но я знал еще… нет! я тогда еще только предчувствовал, знал, да не верил, что кроме этой истории есть и у них теперь что-то, что должно беспокоить их
больше всего на свете, и с мучительной
тоской к ним приглядывался.
Началось длинное чтение, которое в первые же десять минут нагнало
тоску на Евгения Константиныча, так что ему стоило
большого труда, чтобы удержаться и не заснуть.
— Насчет господа — вы бы поосторожнее! Вы — как хотите! — Переведя дыхание, она с силой, еще
большей, продолжала: — А мне, старухе, опереться будет не на что в
тоске моей, если вы господа бога у меня отнимете!
В сердце ее вспыхнули
тоска разочарования и — радость видеть Андрея. Вспыхнули, смешались в одно
большое, жгучее чувство; оно обняло ее горячей волной, обняло, подняло, и она ткнулась лицом в грудь Андрея. Он крепко сжал ее, руки его дрожали, мать молча, тихо плакала, он гладил ее волосы и говорил, точно пел...
Но Василий Николаич за все радушие хозяйки отплачивает самою черною неблагодарностью. Он тут же распускает слух, что собственными глазами видел, как собирали с полу упавшее с блюда желе и укладывали вновь на блюдо, с очевидным намерением отравить им гостей. Марья Ивановна терпит пытку, потому что гарнизонные офицеры, оставшиеся за штатом и
больше всех других заслужившие право на ужин, в голодной
тоске переглядываются друг с другом.
Иван! иди, брат Иван!» Встрепенешься, инда вздрогнешь и плюнешь: тьфу, пропасти на вас нет, чего вы меня вскликались! оглянешься кругом:
тоска; коза уже отойдет далеко, бродит, травку щипет, да дитя закопано в песке сидит, а
больше ничего…
«Пти-ком-пё», — говорю, и сказать
больше нечего, а она в эту минуту вдруг как вскрикнет: «А меня с красоты продадут, продадут», да как швырнет гитару далеко с колен, а с головы сорвала косынку и пала ничком на диван, лицо в ладони уткнула и плачет, и я, глядя на нее, плачу, и князь… тоже и он заплакал, но взял гитару и точно не пел, а, как будто службу служа, застонал: «Если б знала ты весь огонь любви, всю
тоску души моей пламенной», — да и ну рыдать.
Тоска, одна
тоска — и ничего
больше.
Тоска настигла меня немедленно, как только Блохины и Старосмысловы оставили Париж. Воротившись с проводин, я ощутил такое глубокое одиночество, такую неслыханную наготу, что чуть было сейчас же не послал в русский ресторан за бесшабашными советниками. Однако на этот раз воздержался. Во-первых, вспомнил, что я уж
больше трех недель по Парижу толкаюсь, а ничего еще порядком не видал; во-вторых, меня вдруг озарила самонадеянная мысль: а что, ежели я и независимо от бесшабашных советников сумею просуществовать?
Тоска и какой-то безотчетный страх не оставляли Калиновича, тем
больше, что он никуда почти не выходил.
Другой удовольствовался бы таким ответом и увидел бы, что ему не о чем
больше хлопотать. Он понял бы все из этой безмолвной, мучительной
тоски, написанной и на лице ее, проглядывавшей и в движениях. Но Адуеву было не довольно. Он, как палач, пытал свою жертву и сам был одушевлен каким-то диким, отчаянным желанием выпить чашу разом и до конца.
Утихшая ненадолго
тоска появляется вновь и распирает грудь еще с
большей силой.
— А как же: маленький, розовенький, с крошечными такими ноготочками, и только вся моя
тоска в том, что не помню я, мальчик аль девочка. То мальчик вспомнится, то девочка. И как родила я тогда его, прямо в батист да в кружево завернула, розовыми его ленточками обвязала, цветочками обсыпала, снарядила, молитву над ним сотворила, некрещеного понесла, и несу это я его через лес, и боюсь я лесу, и страшно мне, и всего
больше я плачу о том, что родила я его, а мужа не знаю.
После душной ямы, после судов, кандалов и палок бродят они по всей своей воле, где захотят, где попригляднее и повольготнее; пьют и едят где что удастся, что бог пошлет, а по ночам мирно засыпают где-нибудь в лесу или в поле, без
большой заботы, без тюремной
тоски, как лесные птицы, прощаясь на ночь с одними звездами небесными, под божиим оком.
Улыбка его была так доверчива, так детски простодушна;
большие черные глаза были так мягки, так ласковы, что я всегда чувствовал особое удовольствие, даже облегчение в
тоске и в грусти, глядя на него.
Я жил в тумане отупляющей
тоски и, чтобы побороть ее, старался как можно
больше работать. Недостатка в работе не ощущалось, — в доме было двое младенцев, няньки не угождали хозяевам, их постоянно меняли; я должен был возиться с младенцами, каждый день мыл пеленки и каждую неделю ходил на Жандармский ключ полоскать белье, — там меня осмеивали прачки.
— Вас когда
тоска больше одолевает — осенью али весной?
— Люблю радоваться! — говаривал он, — и сам себе радуюсь, а еще
больше радуюсь, когда другие радуются! Несть места для скорбей в сердце моем! Вси приидите! вси насладитеся! — вот каких, сударь, правилов я держусь! Что толку кукситься да исподлобья на всех смотреть! И самому
тоска, да и на других
тоску нагонишь!
А выстрелы гремели. Один снаряд шлепнулся в вал и зарылся в песке под самым носом у нас. Один разорвался недалеко от балагана, это был пятнадцатый по счету. Бомбардировка продолжалась
больше часу. Солдатам весело, шутят, рады — уж очень здесь
тоска одолела. Кочетов серьезен, обсуждает план действия.
Аксюша. Я не могу тебе сказать с чего, я неученая. А пусто, вот и все. По-своему я так думаю, что с детства меня грызет горе да
тоска; вот, должно быть, подле сердца-то у меня и выело, вот и пусто. Да все я одна; у другой мать есть, бабушка, ну хоть нянька или подруга; все-таки есть с кем слово сказать о жизни своей, а мне не с кем, — вот у меня все и копится. Плакать я не плачу, слез у меня нет, и
тоски большой нет, а вот, говорю я тебе, пусто тут, у сердца. А в голове все дума. Думаю, думаю.
Саша. Зачем же они говорят вздор? Ах, да все это скучно и скучно! Иванов, Иванов, Иванов — и
больше нет других разговоров. (Идет к двери и возвращается.) Удивляюсь! (Молодым людям.) Положительно удивляюсь вашему терпению, господа! Неужели вам не скучно так сидеть? Ведь воздух застыл от
тоски! Говорите же что-нибудь, забавляйте барышень, шевелитесь! Ну, если у вас нет других сюжетов, кроме Иванова, то смейтесь, пойте, пляшите, что ли…
Штукатуры говорили про десятника и про какого-то Федота Васильева, я не понимал, и мною мало-помалу овладела
тоска, —
тоска физическая, когда чувствуешь свои руки, ноги и все свое
большое тело и не знаешь, что делать с ними, куда деваться.
— Конечно!.. Без сомнения! — отвечал было он на первых порах очень решительно; но потом несколько и пораздумал: князь после того разговора, который мы описали, ни разу
больше не упомянул о княгине, и даже когда Елпидифор Мартыныч говорил ему: «Княгиня, вероятно, скоро приедет!» — князь обыкновенно ни одним звуком не отвечал ему, и, кроме того, у него какая-то
тоска отражалась при этом в лице.
— Разумеется, — подхватила старшая. — Эта Лидина нагонит на всякого
тоску своим Парижем; брат ее так глуп! Оленька хорошая хозяйка, и
больше ничего; Полина…
Ко всему этому для меня было
большой находкой, что Истомин, часто, и не заходя ко мне из-за своей стены, рассеивал налегавшую на меня
тоску одиночества музыкою, которую он очень любил и в которой знал толк, хотя никогда ею не занимался путем, а играл на своем маленьком звучном пианино так, сам для себя, и сам для себя пел очень недурно, даже довольно трудные вещи.