Но весь смысл явления Христа миру в том и заключается, чтобы мир свободно узнал Христа, полюбил Царя в образе Распятого, увидел
божественную мощь в кажущемся бессилии и беспомощности.
Если мир есть лишь эманация, истечение Божества, если в него лишь переливается
божественная мощь и убавляется по мере отдаления от источника, то и в самом мире возможно лишь истечение и переливание сил, лишь перераспределение мощи бытия, а не прирост мощи.
В язычестве было подлинное откровение Божества, точнее, откровение мировой души, но открывалась там лишь бесконечная
божественная мощь; смысл оставался еще закрытым, и религия любви еще не явилась в мир.
И до сих пор мир не понимает, почему Христос не пришел в силе и славе, почему не явил Своей
божественной мощи, почему так бессильна религия Христа в истории, почему христианство получает удар за ударом и не удается, не устраивает этого мира.
В первую эпоху изобличается законом грех человека и открывается природная
божественная мощь; во вторую эпоху усыновляется человек Богу и открывается избавление от греха; в третью эпоху окончательно открывается божественность творческой человеческой природы и мощь божественная становится мощью человеческой.
В подлинном творчестве ничто не убывает, а все лишь прибывает, подобно тому как в Божьем творчестве мира не убывает
Божественная мощь от своего перехода в мир, а прибывает мощь новая, не бывшая.
Неточные совпадения
В новом небе и новой земле — вся полнота бытия, вся
мощь божественного творения; в старом небе и старой земле — действительно лишь все то творческое, что войдет в царство Божье, остальное — призрак, ложь, обман.
Помню, раз в монастырской книжной лавке Оптиной пустыни, я присутствовал при выборе старым мужиком
божественных книг для своего грамотного внука. Монах подсовывал ему описание
мощей, праздников, явлений икон, псалтырь и т. п. Я спросил старика, есть ли у него Евангелие? Нет. «Дайте ему русское Евангелие», — сказал я монаху. «Это им нейдет», — сказал мне монах.
Но всемогущество Божие неотделимо от
божественной любви-смирения, и «творчество» без цели, без смысла и, главное, без любви, — творчество ради творчества, jeu divin в упоении собственной
мощью (чувство очень естественное для невсемогущего, завистливого, склонного к хвастливому самолюбованию существа), чуждо всемогуществу Божию, себя знающему и абсолютно спокойному.
Божественная София предвечно есть, как пребывающая основа творения, имеющая неисчерпаемую
мощь и глубину.
Божественное самоистощание в пользу тварного ничто и образует положительную основу тварной
мощи и свободы.
Сколь бы ни была велика дарованная твари свобода как положительная
мощь, она относится только к распоряжению
божественным даром бытия, но не к самосотворению (этой мысли противится абсолютный идеализм люциферического оттенка, как, напр., Ich-philosophie Фихте [«Я — философия» (нем.) — так называемая первая система субъективного идеализма Фихте, исходный принцип которой — «Я есмь Я» (Ich bin Ich).
Они опираются, конечно, при этом на работу античной мысли и, надо думать, прежде всего на Платона, который в удивительном «Пармениде» своем, а также и в «Софисте» дал мастерский анализ вопроса о связи бытия и небытия [В диалоге «Парменид», в этой «
божественной игре» знающего свою
мощь гения, диалектически вскрывается неразрывность бытия и небытия, бытие не только бытия, но и небытия, равно как и небытие не только небытия, но и бытия.
Актом
божественного смирения — любви к твари неколебимо утверждается сфера ее свободы и
мощи.
«Когда, — сказал я в заключение, — ты не уважаешь мирского величия и славы, то вспомни, что, оставляя Москву, ты оставляешь святыни храмов, где совершались чудеса
божественной к тебе милости, где лежат целебные
мощи угодников Христовых.
Так высока и прекрасна
божественная идея человека, что творческая свобода, свободная
мощь открывать себя в творчестве заложена в человеке как печать его богоподобия, как знак образа Творца.