Неточные совпадения
Говорят, что я им солоно пришелся, а я, вот ей-богу, если и
взял с иного, то, право, без всякой ненависти.
Городничий. Да говорите, ради
бога, что такое? У меня сердце не на месте. Садитесь, господа!
Возьмите стулья! Петр Иванович, вот вам стул.
Городничий (в сторону).Ну, слава
богу! деньги
взял. Дело, кажется, пойдет теперь на лад. Я таки ему вместо двухсот четыреста ввернул.
Мужик я пьяный, ветреный,
В амбаре крысы с голоду
Подохли, дом пустехонек,
А не
взял бы, свидетель
Бог,
Я за такую каторгу
И тысячи рублей,
Когда б не знал доподлинно,
Что я перед последышем
Стою… что он куражится
По воле по моей...
Г-жа Простакова. Подите ж с
Богом. (Все отходят.) А я уж знаю, что делать. Где гнев, тут и милость. Старик погневается да простит и за неволю. А мы свое
возьмем.
Г-жа Простакова. Полно, братец, о свиньях — то начинать. Поговорим-ка лучше о нашем горе. (К Правдину.) Вот, батюшка!
Бог велел нам
взять на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки от дядюшек. К ней с того света дядюшки пишут. Сделай милость, мой батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.
— Миленькие вы, миленькие! — говорил он им, — ну, чего вы, глупенькие, на меня рассердились! Ну,
взял бог — ну, и опять даст
бог! У него, у царя небесного, милостей много! Так-то, братики-сударики!
— Ради
Бога! — повторил он,
взяв ее руку.
— А эта женщина, — перебил его Николай Левин, указывая на нее, — моя подруга жизни, Марья Николаевна. Я
взял ее из дома, — и он дернулся шеей, говоря это. — Но люблю ее и уважаю и всех, кто меня хочет знать, — прибавил он, возвышая голос и хмурясь, — прошу любить и уважать ее. Она всё равно что моя жена, всё равно. Так вот, ты знаешь, с кем имеешь дело. И если думаешь, что ты унизишься, так вот
Бог, а вот порог.
А денег-то от вас я не
возьму, потому что, ей-богу, стыдно в такое время думать о своей прибыли, когда умирают с голода.
Родители были дворяне, но столбовые или личные —
Бог ведает; лицом он на них не походил: по крайней мере, родственница, бывшая при его рождении, низенькая, коротенькая женщина, которых обыкновенно называют пигалицами,
взявши в руки ребенка, вскрикнула: «Совсем вышел не такой, как я думала!
— А ей-богу, так! Ведь у меня что год, то бегают. Народ-то больно прожорлив, от праздности завел привычку трескать, а у меня есть и самому нечего… А уж я бы за них что ни дай
взял бы. Так посоветуйте вашему приятелю-то: отыщись ведь только десяток, так вот уж у него славная деньга. Ведь ревизская душа стóит в пятистах рублях.
— Да уж в работниках не будете иметь недостатку. У нас целые деревни пойдут в работы: бесхлебье такое, что и не запомним. Уж вот беда-то, что не хотите нас совсем
взять, а отслужили бы верою вам, ей-богу, отслужили. У вас всякому уму научишься, Константин Федорович. Так прикажите принять в последний раз.
— Ей-богу! да пребольно! Проснулся: черт
возьми, в самом деле что-то почесывается, — верно, ведьмы блохи. Ну, ты ступай теперь одевайся, я к тебе сейчас приду. Нужно только ругнуть подлеца приказчика.
—
Бог избавил!
бог избавил! — бормотала Пульхерия Александровна, но как-то бессознательно, как будто еще не совсем
взяв в толк все, что случилось.
— Вы сами же вызывали сейчас на откровенность, а на первый же вопрос и отказываетесь отвечать, — заметил Свидригайлов с улыбкой. — Вам все кажется, что у меня какие-то цели, а потому и глядите на меня подозрительно. Что ж, это совершенно понятно в вашем положении. Но как я ни желаю сойтись с вами, я все-таки не
возьму на себя труда разуверять вас в противном. Ей-богу, игра не стоит свеч, да и говорить-то с вами я ни о чем таком особенном не намеревался.
Бог знает, какой грех его попутал; он, изволишь видеть, поехал за город с одним поручиком, да
взяли с собою шпаги, да и ну друг в друга пырять; а Алексей Иваныч и заколол поручика, да еще при двух свидетелях!
Казалось, суровая душа Пугачева была тронута. «Ин быть по-твоему! — сказал он. — Казнить так казнить, жаловать так жаловать: таков мой обычай.
Возьми себе свою красавицу; вези ее, куда хочешь, и дай вам
бог любовь да совет!»
Бог с вами-с; прочь
возьмите руку.
Сюда! за мной! скорей! скорей!
Свечей побольше, фонарей!
Где домовые? Ба! знакомые всё лица!
Дочь, Софья Павловна! страмница!
Бесстыдница! где! с кем! Ни дать ни
взять она,
Как мать ее, покойница жена.
Бывало, я с дражайшей половиной
Чуть врознь — уж где-нибудь с мужчиной!
Побойся
бога, как? чем он тебя прельстил?
Сама его безумным называла!
Нет! глупость на меня и слепота напала!
Всё это заговор, и в заговоре был
Он сам, и гости все. За что я так наказан!..
Да вот, например: другой на его месте тянул бы да тянул с своих родителей; а у нас, поверите ли? он отроду лишней копейки не
взял, ей-богу!
— Германия не допустит революции, она не
возьмет примером себе вашу несчастную Россию. Германия сама пример для всей Европы. Наш кайзер гениален, как Фридрих Великий, он — император, какого давно ждала история. Мой муж Мориц Бальц всегда внушал мне: «Лизбет, ты должна благодарить
бога за то, что живешь при императоре, который поставит всю Европу на колени пред немцами…»
— Повезла мужа на дачу и
взяла с собою Инокова, — она его почему-то считает талантливым, чего-то ждет от него и вообще,
бог знает что!
— Смирно-о! Эй, ты, рябой, — подбери брюхо! Что ты — беременная баба? Носки, носки, черт вас
возьми! Сказано: пятки — вместе, носки — врозь. Харя чертова — как ты стоишь? Чего у тебя плечо плеча выше? Эх вы, обормоты, дураково племя. Смирно-о! Равнение налево, шагом… Куда тебя черти двигают, свинья тамбовская, куда? Смирно-о! Равнение направо, ша-агом… арш! Ать — два, ать — два, левой, левой… Стой! Ну — черти не нашего
бога, ну что мне с вами делать, а?
— С горя, батюшка, Андрей Иваныч, ей-богу, с горя, — засипел Захар, сморщившись горько. — Пробовал тоже извозчиком ездить. Нанялся к хозяину, да ноги ознобил: сил-то мало, стар стал! Лошадь попалась злющая; однажды под карету бросилась, чуть не изломала меня; в другой раз старуху смял, в часть
взяли…
— Ольга! Нет, ради
Бога, нет! Теперь, когда все стало опять ясно, не гоните меня… — говорил он,
взяв ее за руку.
— Не люблю, не люблю, когда ты так дерзко говоришь! — гневно возразила бабушка. — Ты во что сам вышел, сударь: ни
Богу свеча, ни черту кочерга! А Нил Андреич все-таки почтенный человек, что ни говори: узнает, что ты так небрежно имением распоряжаешься — осудит! И меня осудит, если я соглашусь
взять: ты сирота…
— Не шути этим, Борюшка; сам сказал сейчас, что она не Марфенька! Пока Вера капризничает без причины, молчит, мечтает одна —
Бог с ней! А как эта змея, любовь, заберется в нее, тогда с ней не сладишь! Этого «рожна» я и тебе, не только девочкам моим, не пожелаю. Да ты это с чего
взял: говорил, что ли, с ней, заметил что-нибудь? Ты скажи мне, родной, всю правду! — умоляющим голосом прибавила она, положив ему на плечо руку.
— Ну, иной раз и сам: правда, святая правда! Где бы помолчать, пожалуй, и пронесло бы, а тут зло
возьмет, не вытерпишь, и пошло! Сама посуди: сядешь в угол, молчишь: «Зачем сидишь, как чурбан, без дела?»
Возьмешь дело в руки: «Не трогай, не суйся, где не спрашивают!» Ляжешь: «Что все валяешься?»
Возьмешь кусок в рот: «Только жрешь!» Заговоришь: «Молчи лучше!» Книжку
возьмешь: вырвут из рук да швырнут на пол! Вот мое житье — как перед Господом
Богом! Только и света что в палате да по добрым людям.
— Идите,
Бог с вами! — сказала Татьяна Марковна, — да глаз не выколите, вот темнота какая! хоть Егорку
возьмите, он проводит с фонарем.
— Да ну
Бог с тобой, какой ты беспокойный: сидел бы смирно! — с досадой сказала бабушка. — Марфенька, вели сходить к Ватрухину, да постой, на вот еще денег, вели
взять две бутылки: одной, я думаю, мало будет…
— Я днем хожу туда, и то с Агафьей или мальчишку из деревни
возьму. А то так на похороны, если мужичок умрет. У нас, слава
Богу, редко мрут.
«Достал, — говорил он радостно каждый раз, вбегая с кувшином в каюту, — на вот, ваше высокоблагородие, мойся скорее, чтоб не застали да не спросили, где
взял, а я пока достану тебе полотенце рожу вытереть!» (ей-богу, не лгу!).
Но дунул холод, свежий ветер, и стоножки, тараканы — все исчезло.
Взяли три рифа, а сегодня, 31-го марта утром, и четвертый. Грот
взяли на гитовы и поставили грот-трисель. NO дует с холодом: вдруг из тропиков, через пять дней — чуть не в мороз! Нет и 10° тепла. Стихает — слава
Богу!
После этого священник отдернул занавеску, отворил середние двери и,
взяв в руки золоченую чашку, вышел с нею в середние двери и пригласил желающих тоже поесть тела и крови
Бога, находившихся в чашке.
Или тоже
взять Николая Иваныча: издалека на него поглядеть — так чисто из нашего купеческого звания паренек, ей-богу!..
— Болтать-то вам легко, — усмехнулся он еще, но уже почти ненавистно.
Взял я книгу опять, развернул в другом месте и показал ему «К евреям», глава Х, стих 31. Прочел он: «Страшно впасть в руки
Бога живаго».
Даже и нет никого дерзновеннее их в царствии небесном: ты, Господи, даровал нам жизнь, говорят они
Богу, и только лишь мы узрели ее, как ты ее у нас и
взял назад.
— Жаль. Черт
возьми, что б я после того сделал с тем, кто первый выдумал
Бога! Повесить его мало на горькой осине.
С тех пор как Lise
взяла у вас назад свое обещание, — свое детское обещание, Алексей Федорович, — выйти за вас замуж, то вы, конечно, поняли, что все это была лишь детская игривая фантазия больной девочки, долго просидевшей в креслах, — слава
Богу, она теперь уже ходит.
— Отчего пропал? Гм! В сущности… если все целое
взять —
Бога жалко, вот отчего!
И предал
Бог своего праведника, столь им любимого, диаволу, и поразил диавол детей его, и скот его, и разметал богатство его, все вдруг, как Божиим громом, и разодрал Иов одежды свои, и бросился на землю, и возопил: «Наг вышел из чрева матери, наг и возвращусь в землю,
Бог дал,
Бог и
взял.
И
возьмем на себя, а нас они будут обожать как благодетелей, понесших на себе их грехи пред
Богом.
Не может же Господь
Бог насильно
взять татарина и говорить про него, что и он был христианином?
И отвечает ему
Бог:
возьми ж ты, говорит, эту самую луковку, протяни ей в озеро, пусть ухватится и тянется, и коли вытянешь ее вон из озера, то пусть в рай идет, а оборвется луковка, то там и оставаться бабе, где теперь.
Вот я подумал, подумал — ведь наука-то, кажись, везде одна, и истина одна, —
взял да и пустился, с
Богом, в чужую сторону, к нехристям…
— Нет, я не могу так отпустить тебя. — Кирсанов
взял за руку Лопухова, хотевшего уходить. — Садись. Ты начал говорить, когда не было нужно. Ты требуешь от меня
бог знает чего. Ты должен выслушать.
— Чего любопытно! — сказал Троекуров, — она знакома с ним: он целые три недели учил ее музыке, да слава
богу не
взял ничего за уроки.
— С
богом, — отвечал Кирила Петрович и,
взяв со стола образ, — подойди ко мне, Маша, — сказал он ей тронутым голосом, — благословляю тебя… — Бедная девушка упала ему в ноги и зарыдала.
— Анна Николаевна, Ася, — твердил я, — пожалуйста, умоляю вас, ради
бога, перестаньте… — Я снова
взял ее за руку…