Неточные совпадения
— Шш! — зашипел Лютов, передвинув саблю за спину, где она повисла, точно хвост. Он стиснул зубы, на лице его вздулись костяные желваки, пот
блестел на виске, и левая
нога вздрагивала
под кафтаном. За ним стоял полосатый арлекин, детски положив подбородок на плечо Лютова, подняв руку выше головы, сжимая и разжимая пальцы.
Пустынная улица вывела Самгина на главную, — обе они выходили
под прямым углом на площадь; с площади ворвалась пара серых лошадей, покрытых голубой сеткой; они
блестели на солнце, точно смазанные маслом, и выкидывали
ноги так гордо, красиво, что Самгин приостановился, глядя на их быстрый парадный бег.
Москва была богато убрана снегом, толстые пуховики его лежали на крышах, фонари покрыты белыми чепчиками, всюду
блестело холодное серебро, морозная пыль над городом тоже напоминала спокойный блеск оксидированного серебра.
Под ногами людей хрящевато поскрипывал снег, шуршали и тихонько взвизгивали железные полозья саней.
Еще роса
блестела на травах, но было уже душно; из-под
ног пары толстых, пегих лошадей взлетала теплая, едкая пыль, крепкий запах лошадиного пота смешивался с пьяным запахом сена и отравлял тяжелой дремотой.
— Ты молода и не знаешь всех опасностей, Ольга. Иногда человек не властен в себе; в него вселяется какая-то адская сила, на сердце падает мрак, а в глазах
блещут молнии. Ясность ума меркнет: уважение к чистоте, к невинности — все уносит вихрь; человек не помнит себя; на него дышит страсть; он перестает владеть собой — и тогда
под ногами открывается бездна.
Опираясь на него, я вышел «на улицу» в тот самый момент, когда палуба вдруг как будто вырвалась из-под
ног и скрылась, а перед глазами очутилась целая изумрудная гора, усыпанная голубыми волнами, с белыми, будто жемчужными, верхушками,
блеснула и тотчас же скрылась за борт. Меня стало прижимать к пушке, оттуда потянуло к люку. Я обеими руками уцепился за леер.
Сырая земля упруга
под ногами; высокие сухие былинки не шевелятся; длинные нити
блестят на побледневшей траве.
В тое ж минуту, безо всяких туч,
блеснула молонья и ударил гром, индо земля зашаталась
под ногами, — и вырос, как будто из земли, перед купцом зверь не зверь, человек не человек, а так какое-то чудовище, страшное и мохнатое, и заревел он голосом дикиим: «Что ты сделал?
Фантазируя таким образом, он незаметно доходил до опьянения; земля исчезала у него из-под
ног, за спиной словно вырастали крылья. Глаза
блестели, губы тряслись и покрывались пеной, лицо бледнело и принимало угрожающее выражение. И, по мере того как росла фантазия, весь воздух кругом него населялся призраками, с которыми он вступал в воображаемую борьбу.
Два окна плотно закрыты ставнями, в простенке — старинное овальное зеркало в золотой фигурной раме,
под зеркалом диван, перед ним стол с выгнутыми
ногами, а на столе старинная библия в коже;
блестит серебро её застёжек.
Пошли. Улица зыбко качалась
под ногами, пёстрые дома как будто подпрыгивали и приседали, в окнах
блестели гримасы испуга, недоумения и лицемерной кротости. В светлой, чуткой тишине утра тревожно звучал укоризненный голос Шакира...
Земля была покрыта шуршавшей
под ногой лиственной шелухой, и только кое-где из-под нее пробивались зеленые кустики сохранившейся еще травы, да на опушке леса ярко
блестела горькая осина, точно обрызганная золотом и кровью.
Она встала с кресла и посмотрела на Литвинова сверху вниз, чуть улыбаясь и щурясь и обнаженною до локтя рукою отводя от лица длинный локон, на котором
блистали две-три капли слез. Богатая кружевная косынка соскользнула со стола и упала на пол,
под ноги Ирины. Она презрительно наступила на нее.
Траурная музыка гулко бьет в окна домов, вздрагивают стекла, люди негромко говорят о чем-то, но все звуки стираются глухим шарканьем тысяч
ног о камни мостовой, — тверды камни
под ногами, а земля кажется непрочной, тесно на ней, густо пахнет человеком, и невольно смотришь вверх, где в туманном небе неярко
блестят звезды.
А зимой, в хорошую погоду, там всё
блестит серебром и бывает так тихо, что ничего не слыхать, кроме того, как снег хрустит
под ногой, и если стоять неподвижно, тогда услышишь только одно своё сердце.
А Черек будто переливался
под нами, то
под двумя моими
ногами, то
под четырьмя
ногами лошади. Впереди, на том берегу, недвижной статуей стоял красавец Ага,
блестя золотым кинжалом на темной черкеске, смотря куда-то вверх по течению так, что глаз его я не видел. Это опять-таки прием бывалого горца: не мешать человеку своим взглядом. И это я понял, когда остановился рядом с ним, когда перешел уже в полном покое и сказал ему, радостно улыбаясь...
Не одна 30-летняя вдова рыдала у
ног его, не одна богатая барыня сыпала золотом, чтоб получить одну его улыбку… в столице, на пышных праздниках, Юрий с злобною радостью старался ссорить своих красавиц, и потом, когда он замечал, что одна из них начинала изнемогать
под бременем насмешек, он подходил, склонялся к ней с этой небрежной ловкостью самодовольного юноши, говорил, улыбался… и все ее соперницы бледнели… о как Юрий забавлялся сею тайной, но убивственной войною! но что ему осталось от всего этого? — воспоминания? — да, но какие? горькие, обманчивые, подобно плодам, растущим на берегах Мертвого моря, которые,
блистая румяной корою, таят
под нею пепел, сухой горячий пепел! и ныне сердце Юрия всякий раз при мысли об Ольге, как трескучий факел, окропленный водою, с усилием и болью разгоралось; неровно, порывисто оно билось в груди его, как ягненок
под ножом жертвоприносителя.
Свистел полицейский, в темноте
блестели медные пуговицы,
под ногами хлюпала грязь, а с крыши неслось...
Глаза взволнованно
блестели, пальцы одной руки нервно мяли пальцы другой,
ноги под столом выбивали нетерпеливую дробь.
Ночь вокруг и лес. Между деревьев густо налилась сырая тьма и застыла, и не видно, что — дерево, что — ночь.
Блеснёт сверху лунный луч, переломится во плоти тьмы — и исчезнет. Тихо. Только
под ногами ветки хрустят и поскрипывает сухая хвоя.
Бывшая фрейлейн теперь уже фрау Фридерике, представила его, опять
под именем lieber Негг Jacob, своему мужу, у которого все
блестело: и глаза, и завитые в кок черные волосы, и лоб, и зубы, и пуговицы на фраке, и цепочка на жилете, и самые сапоги на довольно, впрочем, больших, носками врозь поставленных
ногах.
Уже заходило солнце, синяя полоса колыхалась над лесом и рекою. Из-под
ног во все стороны скакали серые сверчки, воздух гудел от множества мух, слепней и ос. Сочно хрустела трава
под ногою, в реке отражались красноватые облака, он сел на песок,
под куст, глядя, как, морщась, колеблется вода, убегая вправо от него тёмно-синей полосой, и как, точно на шёлке,
блестят на ней струи.
Генеральша сообразила, что она верно зажгла спичку, наступив на нее и быстро отбросила ее от себя дальше
ногой; но чуть лишь
блеснул на полете этот слабый огонь, она с ужасом ясно увидела очень странную вещь: скрытый портрет Флоры, с выколотыми глазами, тихо спускался из-под кутавшей его занавесы и, качаясь с угла на угол, шел к ней…
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из
под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями, с черными, завитыми по плечи, волосами, в красной мантии и с длинными
ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву,
блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.