Неточные совпадения
— Корвин, — прошептал фельетонист, вытянув шею и покашливая; спрятал руки в карманы и уселся покрепче. — Считает себя потомком венгерского короля Стефана Корвина; негодяй, нещадно
бьет мальчиков-хористов, я о нем писал; видите, как он агрессивно смотрит на меня?
— Их стало так много, — сказала Варвара. — Это — странно,
мальчики отрицают героизм, а сами усиленно геройствуют. Их —
бьют, а они восхваляют «Нагаечку».
Мальчик, догадавшись тотчас по глазам Алеши, что тот его
бить не хочет, тоже спустил куражу и сам даже заговорил.
Мальчиком мне приходилось
бить стулом по голове.
Целый день дед, бабушка и моя мать ездили по городу, отыскивая сбежавшего, и только к вечеру нашли Сашу у монастыря, в трактире Чиркова, где он увеселял публику пляской. Привезли его домой и даже не
били, смущенные упрямым молчанием
мальчика, а он лежал со мною на полатях, задрав ноги, шаркая подошвами по потолку, и тихонько говорил...
У Костромы было чувство брезгливости к воришкам, слово — «вор» он произносил особенно сильно и, когда видел, что чужие ребята обирают пьяных, — разгонял их, если же удавалось поймать
мальчика — жестоко
бил его. Этот большеглазый, невеселый
мальчик воображал себя взрослым, он ходил особенной походкой, вперевалку, точно крючник, старался говорить густым, грубым голосом, весь он был какой-то тугой, надуманный, старый. Вяхирь был уверен, что воровство — грех.
Трудно было поверить, что этих
мальчиков тоже
бьют, как меня, было обидно за них.
Он шипел долго; обозленный побоями, я сначала слушал его сочувственно, но его плетеное лицо дрожало всё неприятней и напомнило мне, что
мальчиков тоже
побьют и что они предо мной неповинны.
— Это хорошо, что вы не
бьете слепого
мальчика. Он мне говорил.
— Это хорошо. Разве можно
бить слепого
мальчика? Это было бы грешно.
— А на мой згад, как фараон-царь
мальчиков побивал, так теперь следует выдать закон, чтоб
побивали девочек.
— А вот позвольте мне рассказать, как меня в
мальчиках били, — говаривал он мне, — поступил я с десяти лет в ученье и с первой же, можно сказать, минуты начал терпеть.
А.П. Сухов был сыном касимовского крестьянина, умершего в 1848 году от холеры. Похоронив мужа, вдова Сухова пришла со своим десятилетним
мальчиком из деревни в Москву и поступила работницей в купеческую семью, а сына отдала к живописцу вывесок в ученье, где он и прожил горьких девять лет: его часто
били, много и за все.
Ссорились часто, иногда до драки, но Смурого не
били, — он обладал нечеловечьей силищей, а кроме этого, с ним часто и ласково беседовала жена капитана, высокая, дородная женщина с мужским лицом и гладко, как у
мальчика, остриженными волосами.
Они суше горожан, ловчее и храбрее; их отцы и матери чаще и злее
бьют, поэтому они привычны к боли и чувствительны к ней менее, чем
мальчики города.
Вон еще один! — продолжала она, суетясь вокруг
мальчика, который, успев уже отведать жаворонка,
бил, смеясь, в ладоши и жадно следил за всеми движениями матери [Обряд этот совершается простолюдинами Тульской губернии ежегодно в утро Благовещения; в это утро (так по крайней мере уверяет народ) прилетают жаворонки — первые возвестители тепла.
— Ах я, глупый! Ах я, окаянный! — заговорил он, отчаянно болтая головою. — Что я наделал!.. Что я наделал!..
Бить бы меня, собаку! Палочьем бы меня хорошенько, негодного!.. Батюшка, Глеб Савиныч, — подхватил Аким, простирая неожиданно руки к
мальчику, мешаясь и прерываясь на каждом слове, — что ж я… как же?.. Как… как же я без него-то останусь?.. Батюшка!
Мальчик, бежавший в некотором расстоянии от старика, кричал, свистел, производил отчаянные скачки, умышленно заползал в лужи и радостно
бил ногами в воде.
Тут каждая мелочь напоминала ему о прошлом, когда его секли и держали на постной пище; он знал, что и теперь
мальчиков секут и до крови разбивают им носы, и что когда эти
мальчики вырастут, то сами тоже будут
бить.
Когда мне было восемь лет, меня уже взяли в амбар; я работал, как простой
мальчик, и это было нездорово, потому что меня тут
били почти каждый день.
Говор зрителей будил в нём спутанное чувство — было боязно стоять среди людей, которые вчера ещё охотно и весело любовались бойким
мальчиком, а сейчас с удовольствием смотрят, как его
бьют.
Мы стали подсмеиваться над Ах-м, рассказали в гимназии про его охоту к картинкам, — и резвые
мальчики не давали ему прохода, требуя, чтоб он делился с другими своим богатством и показал им, как «мыши погребают кота», или как «Еруслан Лазаревич
побивает несметную бусурманскую силу».
— Отчего ты со мной,
мальчик, и поговорить не хочешь? — морщится и гудит Колесников. — Подхожу сейчас и думаю, того-этого: каменный ты стал какой-то. Я, Саша, не люблю фальшивых положений, и если ты что-нибудь имеешь против меня, так и говори, брат, прямо.
Бей наотмашь, как ведьм, того-этого, в Киеве
бьют. Ну?
За обедом отец, у которого сердце было, как я сказал, отходчивое, да и совестно ему немножко стало своей горячности — шестнадцатилетних
мальчиков уже не
бьют по щекам, — отец попытался приласкать меня; но я отклонил его ласку не из злопамятства, как он вообразил тогда, а просто я боялся расчувствоваться: мне нужно было в целости сохранить весь пыл мести, весь закал безвозвратного решения!
Только на полу среди мальчиков-низальщиков ясно звучит тонкий, свежий голосок одиннадцатилетнего Яшки Артюхова, человека курносого и шепелявого; все время он, то хмурясь и делая страшное лицо, то смеясь, возбужденно рассказывает какие-то невероятные истории о попадье, которая из ревности облила свою дочь-невесту керосином и зажгла ее, о том, как ловят и
бьют конокрадов, о домовых и колдунах, ведьмах и русалках.
Десятилетний
мальчик был окружен толпой оборванных, грязных и босых мальчишек, которых он теснил,
бил и на которых жаловался матери, бравшей всегда его сторону.
Вся тетрадка заполнена была карикатурами, и чаще всех повторялась такая: толстая и низенькая женщина
била скалкой тонкого, как спичка,
мальчика.
Ну, странная, подозрительная собака, а Ваня — явный бессомнительный дурак — и бедняк — и трус. И еще — злой: «Вы представьте Вани злость!» И — представляем: то есть Ваня мгновенно дает собаке сапогом. Потому что — злой… Ибо для правильного ребенка большего злодейства нет, чем
побить собаку: лучше убить гувернантку. Злой
мальчик и собака — действие этим соседством предуказано.
Шел по улице волк и всех прохожих
бил хвостом. Хвост у него был щетинистый, твердый, как палка: и то
мальчика волк ударит, то девочку, а то одну старую старушку ударил так сильно, что она упала и расшибла себе нос до крови. Другие волки хвост поджимают к ногам, когда ходят, а этот держал свой хвост высоко. Храбрый был волк, но и глупый тоже.
Мимо проезжал обоз и своим мощным громыханием заглушал голоса
мальчиков и тот отдаленный жалобный крик, который уже давно доносился с бульвара: там пьяный мужчина
бил такую же пьяную женщину.
Любит обновы
Мальчик Эрот,
Стрелке перёной,
Знать, не черед, —
Вожжи шелко́вы
В руки берет,
Плеткой ременной
Хлещет и
бьет.
Мальчики выросли большие и стали красивые и сильные. Они жили в лесу недалеко от того города, где жил Амулий, научились
бить зверей и тем кормились. Народ узнал их и полюбил за их красоту. Большого прозвали Ромулом, а меньшого — Ремом.
Собрался народ, принесли три ковриги хлеба. Родня стала расставлять столы и покрывать скатертями. Потом принесли скамейки и ушат с водой. И все сели по местам. Когда приехал священник, кум с кумой стали впереди, а позади стала тетка Акулина с
мальчиком. Стали молиться. Потом вынули
мальчика, и священник взял его и опустил в воду. Я испугался и закричал: «Дай
мальчика сюда!» Но бабушка рассердилась на меня и сказала: «Молчи, а то
побью».
«Колокол»
бил набат и даже «Le Nord» заметил, что многие из этих правил годны скорее для десятилетних
мальчиков, чем для студентов.
Побои не отвадили от книг тринадцатилетнего
мальчика; чем больше его
били, тем прилежней он читал их, и притом всякая работа больше да больше ему противела.
— А не будешь, не будешь, — приговаривал он и все
бил.
Мальчик сказал: «Не буду». А тот приговаривал «не будешь» и все
бил. И тут на меня нашло. Я стал рыдать, рыдать. И долго никто не мог меня успокоить. Вот эти-то рыдания, это отчаяние были первыми припадками моего теперешнего сумасшествия. Помню, другой раз это нашло на меня, когда тетя рассказала про Христа. Она рассказала и хотела уйти, но мы сказали...
Пробираясь сквозь шумную толпу, собравшуюся вокруг блондина, он пал духом, струсил, как
мальчик, и ему казалось, что в этом чужом, непонятном для него мире хотят гнаться за ним,
бить его, осыпать грязными словами… Он сорвал с вешалки свое пальто и бросился опрометью вниз по лестнице.
Если Минкина замечала, что он говорил с мужиками или намеревался поиграть с крестьянским
мальчиком, она секла его непременно, но если он
бил по лицу ногой девушку, его обувавшую, она смеялась от чистого сердца.
Но есть и исключительные:
мальчик водит слепых, девочка в няньках у богатого мужика,
мальчик в мастеровых, мужик
бьет кирпич или делает севалки, баба — повитуха, лекарка, брат слепой — побирается, грамотный — читает псалтирь по мертвым, старик растирает табак, вдова тайно торгует водкой.
Сердце его сжималось так больно и так сильно, что ему хотелось кричать и реветь, как маленькому
мальчику, когда его
бьют.
Минута была отчаянная. Но выросший в близкой дружбе с природой,
мальчик оказался гораздо сильнее, чем предполагал его пестун. Упав в воду, он торопливо заработал ручонками и поплыл к противоположному берегу. Пенистые брызги
били вокруг его во все стороны целыми фонтанами и совсем скрывали его маленькое тельце от глаз Константина Ионыча.