Неточные совпадения
Но злаков на полях все не прибавлялось, ибо глуповцы от бездействия весело-буйственного перешли к бездействию мрачному. Напрасно они воздевали руки, напрасно облагали себя поклонами, давали обеты, постились, устраивали процессии — бог не внимал мольбам. Кто-то заикнулся было сказать, что"как-никак, а придется
в поле с сохою выйти", но дерзкого едва не
побили каменьями, и
в ответ на его предложение утроили усердие.
Слово было жестоко; оно глубоко уязвило Обломова: внутри оно будто обожгло его, снаружи повеяло на него холодом. Он
в ответ улыбнулся как-то жалко, болезненно-стыдливо, как нищий, которого упрекнули его наготой. Он сидел с этой улыбкой бессилия, ослабевший от волнения и обиды; потухший взгляд его ясно говорил: «Да, я скуден, жалок, нищ…
бейте,
бейте меня!..»
Здесь все
в ответе за какую-то чужую несправедливость, все делают мне пакости за то,
в чем я вовсе не виноват, и от всех я должен отбиваться, даже вовсе не имея желания
побить кого-нибудь.
Ни
ответа, ни привета не было, тишина стояла мертвая;
в зеленых садах птицы не пели песни райские, не
били фонтаны воды и не шумели ключи родниковые, не играла музыка во палатах высокиих.
Им
ответ держал премудрый царь: «Я еще вам, братцы, про то скажу: у нас Кит-рыба всем рыбам мать: на трех на китах земля стоит; Естрафиль-птица всем птицам мати; что живет та птица на синем море; когда птица вострепенется, все синё море всколебается, потопляет корабли гостиные,
побивает суда поморские; а когда Естрафиль вострепещется, во втором часу после полунощи, запоют петухи по всей земли, осветится
в те поры вся земля…»
— Наплевать! — сказал он
в ответ на мои благодарности. — Игра — это игра, забава, значит, а ты словно
в драку лезешь. Горячиться и
в драке не надо —
бей с расчетом! Чего там горячиться? Ты — молодой, должен держать себя крепко. Раз — не удалось, пять — не удалось, семь — плюнь! Отойди. Простынешь — опять валяй! Это — игра!
Она выписывала книги и журналы и читала у себя
в комнате. И по ночам читала, лежа
в постели. Когда часы
в коридоре
били два или три и когда уже от чтения начинали болеть виски, она садилась
в постели и думала. Что делать? Куда деваться? Проклятый, назойливый вопрос, на который давно уже готово много
ответов и,
в сущности, нет ни одного.
Ответа нет. Неподвижная фигура, очевидно, спит. Старик нетерпеливо крякает и, пожимаясь от едкой сырости, обходит локомотив, причем яркий свет двух фонарей на мгновение
бьет ему
в глаза, а ночь от этого становится для него еще чернее; он идет к полустанку.
Молвил Гзак Кончаку:
«Если сокол ко гнезду долетит,
Соколенка мы расстреляем стрелами злачеными!»
Гзак
в ответ Кончаку:
«Если сокол ко гнезду долетит,
Соколенка опутаем красной девицей!»
И сказал опять Гзак Кончаку:
«Если опутаем красной девицей,
То соколенка не будет у нас,
Не будет и красной девицы,
И начнут нас
бить птицы
в поле половецком...
Все те юноши-парни, которые млели перед ее мощным взглядом, которые смотрели на нее, по ее собственному выражению, как коты на сало, были противны ей. Она читала
в их глазах способность полного ей подчинения, тогда как она искала
в мужчине другого — она искала
в нем господина над собою. Она презирала их и
в ответ на их признания
била парней «по сусалам», как выражались соседи.