Неточные совпадения
Не угощай и не потчевай никого, а веди себя лучше так, чтобы тебя угощали, а больше всего
береги и копи копейку: эта
вещь надежнее всего на свете.
Очень пыльно было в доме, и эта пыльная пустота, обесцвечивая мысли, высасывала их. По комнатам, по двору лениво расхаживала прислуга, Клим смотрел на нее, как смотрят из окна вагона на коров вдали, в полях. Скука заплескивала его, возникая отовсюду, от всех людей, зданий,
вещей, от всей массы города, прижавшегося на
берегу тихой, мутной реки. Картины выставки линяли, забывались, как сновидение, и думалось, что их обесцвечивает, поглощает эта маленькая, сизая фигурка царя.
Бабушка припрятала все ваши рисунки, портреты, тетради, все
вещи — и
берегла там, вот в этой темной комнате, где у ней хранится серебро, брильянты, кружева…
Пока его несло вдоль
берега, я принялся сбрасывать
вещи.
Хей-ба-тоу хотел еще один раз сходить на реку Самаргу и вернуться обратно. Чжан-Бао уговорил его сопровождать нас вдоль
берега моря. Решено было, что завтра удэгейцы доставят наши
вещи к устью Кусуна и с вечера перегрузят их в лодку Хей-ба-тоу.
Вечером мы еще раз совещались. Решено было, что, когда плот понесет вдоль
берега, Аринин и Чжан Бао должны будут соскочить с него первыми, а я стану сбрасывать
вещи. Чан Лин и Дерсу будут управлять плотом. Затем спрыгиваю я, за мной Дерсу, последним оставляет плот Чан Лин.
Смеялся и сам Дерсу тому, как Чан Лин упал в воду; посмеялся и надо мною, как я очутился на
берегу, сам того не помня, и т.д. Вслед за тем мы принялись собирать разбросанные
вещи.
Здесь, на
берегу, валялось много сухого плавника. Выбрав место для бивака, мы сложили свои
вещи и разошлись в разные стороны на охоту.
Утром мне доложили, что Дерсу куда-то исчез.
Вещи его и ружье остались на месте. Это означало, что он вернется. В ожидании его я пошел побродить по поляне и незаметно подошел к реке. На
берегу ее около большого камня я застал гольда. Он неподвижно сидел на земле и смотрел в воду. Я окликнул его. Он повернул ко мне свое лицо. Видно было, что он провел бессонную ночь.
Рыцарь был больше он сам, больше лицо и
берег, как понимал, свое достоинство, оттого-то он, в сущности, и не зависел ни от богатства, ни от места; его личность была главное; в мещанине личность прячется или не выступает, потому что не она главное: главное — товар, дело,
вещь, главное — собственность.
Чувства сдерживались неумением выражать их, слова тратились обильно, но говорили о простых
вещах, о белье и одежде, о необходимости
беречь здоровье.
Да уж не слишком ли прямолинейно смотрел я на
вещи там, на
берегах Хопра? думается вам, и самое большое, что вы делаете, — и то для того, чтоб не совсем погрязнуть в тине уступок, — это откладываете слишком щекотливые определения до возвращения в"свое место".
С тех пор он жил во флигеле дома Анны Якимовны, тянул сивуху, настоянную на лимонных корках, и беспрестанно дрался то с людьми, то с хорошими знакомыми; мать боялась его, как огня, прятала от него деньги и
вещи, клялась перед ним, что у нее нет ни гроша, особенно после того, как он топором разломал крышку у шкатулки ее и вынул оттуда семьдесят два рубля денег и кольцо с бирюзою, которое она
берегла пятьдесят четыре года в знак памяти одного искреннего приятеля покойника ее.
— Пошли матроса
вещи взять!.. — приказал ему Фома, кивая головой на
берег.
Жара началась особенная: чуть вечер, весь отряд спать располагается, а мы вперед до утра, за турецким лагерем следить, своих
беречь, да если что у неприятеля плохо лежит — скот ли распущен, лошади ли в недосмотре, часовые ли зазевались — все нам, охотничкам, годилось. И якши и яман — все клади в карман! И скоту, и домашним
вещам, и оружию, и часовому — всем настоящее место нахаживали.
Но Тюлин, видимо, не расположен к шуткам. Долговременное пребывание на
берегу безлюдной реки, продолжительные унылые размышления о причинах никогда не прекращающейся тяжелой похмельной хворости — все это, очевидно, располагает к серьезному взгляду на
вещи. Поэтому он уставился в меня своими тусклыми глазами, в которых начинает медленно проблескивать что-то вроде глубокого размышления, и сказал радушно...
Помню, что я потом приподнялся и, видя, что никто не обращает на меня внимания, подошел к перилам, но не с той стороны, с которой спрыгнул Давыд: подойти к ней мне казалось страшным, — а к другой, и стал глядеть на реку, бурливую, синюю, вздутую; помню, что недалеко от моста, у
берега, я заметил причаленную лодку, а в лодке несколько людей, и один из них, весь мокрый и блестящий на солнце, перегнувшись с края лодки, вытаскивал что-то из воды, что-то не очень большое, какую-то продолговатую темную
вещь, которую я сначала принял за чемодан или корзину; но, всмотревшись попристальнее, я увидал, что эта
вещь была — Давыд!
А у меня — вот ты как зайдешь когда-нибудь ко мне, я тебе тогда покажу — есть такая каморка, так, маленькая такая,
вещи там я свои, какие есть,
берегу, и если случится какая тоже дамка, что места ищет иногда или случая какого дожидается, так в то время отдаю. На эту пору каморочка у меня была свободна. «Переходи, — говорю, — и живи».
Например: «Какую физиономию нужно состроить при виде почтенного человека, бегающего что есть силы по палубе парохода для того, чтобы скорее пристать к
берегу?» Или: «Как найти средства вознаградить детей вора за украденные покойным отцом их
вещи, когда
вещам этим находится настоящий хозяин?» Подобные задачи занимают нас целые годы.
Если мы сидим в движущемся корабле и смотрим на какую-нибудь
вещь на этом же корабле, то мы не замечаем того, что плывем; если же мы посмотрим в сторону на то, что не движется вместе с нами, например на
берег, то тотчас же заметим, что движемся. То же и в жизни. Когда все люди живут не так, как должно, то это незаметно нам, но стоит одному опомниться и зажить по-божьи, и тотчас же становится явным то, как дурно живут остальные. Остальные же всегда гонят за это того, кто живет не так, как они все.
Множество всяких узлов,
вещей, и хламу, и редкостей, оружие, картины, бронзы, китайские вазы, редкие книги и груды вообще книжного товару, домашняя утварь, железо, мебель — все это валилось с
берега, через чугунную решетку, на суда, но великое множество из этих
вещей падало в воду и тонуло.
Пикник на картинном
берегу Волги, бал и спектакль благородных любителей — вот сколько важных и многообразных
вещей надлежало устроить ее превосходительству, создать их силою своего ума, вдохновить своей фантазией, осветить своим участием и сочувствием, провести в общество и ходко двинуть все дело своим желанием, своим «я так хочу».
То, что я увидела там, потрясло меня сильнее всех призраков на свете! По узкой дороге, между рядами утесов, по
берегу кипящего пеной и жемчужными брызгами Терека, приближались коляска и арба, до верху нагруженная
вещами, моими
вещами из Гори — сундуками, баулами и чемоданами. В коляске сидела дама в трауре, со спущенной на лицо вуалью.
— Уж вы, пожалуйста, хорошенько ходите за сыном…
Вещи его
берегите, а то он у меня растеряха.
— Это что — пьянствовал!.. Всякий матрос, ежели на
берегу, любит погулять, и нет еще в том большого греха… А он, кроме того, что пьянствовал да пропивал, бывало, все казенные
вещи, еще и на руку был нечист… Попадался не раз… А кроме того, еще и дерзничал…
— Не под суд же отдавать за каждую малость… Матрос, примерно, загулял на
берегу и пропил, скажем, казенную
вещь… Что с ним делать? Взял да и отодрал как Сидорову козу. А чтобы было как следует по закону, переведут его в штрафованные, и тогда дери его, сколько вгодно.
Сундук вскоре наполнился платьем — и форменным, будущего гардемарина, и штатским, для съезда на
берег за границей, бельем, обувью и разными
вещами и вещицами, в числе которых были и подарки Маруси, Кости и няни.
Выйдя из палатки, я увидел, что Чжан-Бао и удэхеец Маха куда-то собираются. Они выбрали лодку поменьше и вынесли из нее на
берег все
вещи, затем положили на дно ее корье и охапку свеженарезанной травы. На вопрос мой, куда они идут, Чжан-Бао ответил...
Женщины встретили старика на
берегу и отнесли в юрту его
вещи. Войдя в помещение, шаман сел на цыновку и закурил трубку. Удэхейцы стали ему рассказывать о больном. Он слушал их с бесстрастным лицом и только изредка задавал вопросы. Потом он велел женщинам принести несколько камней, а сам пошел тихонько вдоль
берега.
Но тот же П.И.Вейнберг сообщал мне по смерти Лескова, что, когда они с ним живали на море (кажется, в Меррекюле) и гуляли вдвоем по
берегу, Лесков всегда с интересом справлялся обо мне и относился ко мне как к романисту с явным сочувствием, любил разбирать мои
вещи детально и всегда с большими похвалами.
И в его печатном языке не видно того налета, какой Герцен стал приобретать после нескольких лет пребывания за границей с конца 40-х годов, что мы находим и в такой
вещи, как"С того
берега" — в книге, написанной вдохновенным русским языком, с не превзойденным никем жанром, блеском, силой, мастерством диалектики.
„Покрыл я море кораблями,
„Устроил пристань в
берегах,
„Дабы сокровища торгами
„Текли с избытком в городах;
„Златая жатва чтоб бесслезна
„Была оранию полезна;
„Он мог
вещать бы за сохой:
„Бразды своей я не наемник,
„На пажитях своих не пленник,
„Я благоденствую тобой.
— Но вы un philosophe, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на
вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив,
беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что́ более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.