Неточные совпадения
— Хоть бы пяточек вынули! —
Проговорила бледная
Беременная
женщина,
Усердно раздувавшая
Костер на
берегу.
Мужчины и
женщины, дети впопыхах мчались к
берегу, кто в чем был; жители перекликались со двора в двор, наскакивали друг на друга, вопили и падали; скоро у воды образовалась толпа, и в эту толпу стремительно вбежала Ассоль.
«Мадам де Бюрн —
женщина без темперамента и — все-таки… Она
берегла свое тело, как слишком дорогое платье. Это — глупо. Марина — менее мещанка. В сущности, она даже едва ли мещанка. Стяжательница? Да, конечно. Однако это не главное ее…»
— Да, это очень смешно. Она милая
женщина и хитрая, и себе на уме в своих делах, как все
женщины, когда они, как рыбы, не лезут из воды на
берег, а остаются в воде, то есть в своей сфере…
«…на его место, — шепотом читал он дальше, — прочат в министры князя И. В., а товарищем И. Б — а…
Женщины подняли гвалт… П. П. проиграл семьдесят тысяч… X — ие уехали за границу… Тебе скучно, вижу, что морщишься — спрашиваешь — что Софья Николаевна (начал живее читать Райский): сейчас, сейчас, я
берег вести о ней pour la bonne bouch [на закуску (фр.).]…»
Когда наша шлюпка направилась от фрегата к
берегу, мы увидели, что из деревни бросилось бежать множество
женщин и детей к горам, со всеми признаками боязни. При выходе на
берег мужчины толпой старались не подпускать наших к деревне, удерживая за руки и за полы. Но им написали по-китайски, что
женщины могут быть покойны, что русские съехали затем только, чтоб посмотреть
берег и погулять. Корейцы уже не мешали ходить, но только старались удалить наших от деревни.
Вон и другие тоже скучают: Савич не знает, будет ли уголь, позволят ли рубить дрова, пустят ли на
берег освежиться людям? Барон насупился, думая, удастся ли ему… хоть увидеть
женщин. Он уж глазел на все японские лодки, ища между этими голыми телами не такое красное и жесткое, как у гребцов. Косы и кофты мужчин вводили его иногда в печальное заблуждение…
Корвет перетянулся, потом транспорт, а там и мы, но без помощи японцев, а сами, на парусах. Теперь ближе к
берегу. Я целый день смотрел в трубу на домы, деревья. Все хижины да дрянные батареи с пушками на развалившихся станках. Видел я внутренность хижин: они без окон, только со входами; видел голых мужчин и
женщин, тоже голых сверху до пояса: у них надета синяя простая юбка — и только. На порогах, как везде, бегают и играют ребятишки; слышу лай собак, но редко.
Три дамы сидят-с, одна без ног слабоумная, другая без ног горбатая, а третья с ногами, да слишком уж умная, курсистка-с, в Петербург снова рвется, там на
берегах Невы права
женщины русской отыскивать.
На Сяо-Кеме, в полутора километрах от моря, жил старообрядец Иван Бортников с семьей. Надо было видеть, какой испуг произвело на них наше появление! Схватив детей,
женщины убежали в избу и заперлись на засовы. Когда мы проходили мимо, они испуганно выглядывали в окна и тотчас прятались, как только встречались с кем-нибудь глазами. Пройдя еще с полкилометра, мы стали биваком на
берегу реки, в старой липовой роще.
Селение Сянь-ши-хеза расположено на правом
берегу Имана. На другом конце поляны около леса находилось брошенное удэгейское стойбище, состоявшее из восьми юрт. Все удэгейцы в числе 65 человек (21 мужчина, 12
женщин и 32 детей) бросили свои жилища и ушли на Вагунбе.
Он рассказывал мне потом, что в ту пору ему пришлось пережить нравственно три долгих фазиса: первый, самый долгий и мучительный, — уверенность в неминуемой гибели; каторжниками овладела паника, и они выли; детей и
женщин пришлось отправить в шлюпке под командой офицера по тому направлению, где предполагался
берег, и шлюпка скоро исчезла в тумане; второй фазис — некоторая надежда на спасение: с Крильонского маяка донесся пушечный выстрел, извещавший, что
женщины и дети достигли
берега благополучно; третий — полная уверенность в спасении, когда в туманном воздухе вдруг раздались звуки корнет-а-пистона, на котором играл возвращавшийся офицер.
Как сейчас вижу маленькую юрточку на
берегу запорошенной снегом протоки. Около юрточки стоят две туземные
женщины — старушки с длинными трубками. Они вышли нас провожать. Отойдя немного, я оглянулся. Старушки стояли на том же месте. Я помахал им шапкой, они ответили руками. На повороте протоки я повернулся и послал им последнее прости.
— Но самое главное, — продолжал Ярченко, пропустив мимо ушей эту шпильку, — самое главное то, что я вас всех видел сегодня на реке и потом там… на том
берегу… с этими милыми, славными девушками. Какие вы все были внимательные, порядочные, услужливые, но едва только вы простились с ними, вас уже тянет к публичным
женщинам. Пускай каждый из вас представит себе на минутку, что все мы были в гостях у его сестер и прямо от них поехали в Яму… Что? Приятно такое предположение?
Я ушел вслед за ними; они опередили меня шагов на десять, двигаясь во тьме, наискось площади, целиком по грязи, к откосу, высокому
берегу Волги. Мне было видно, как шатается
женщина, поддерживая казака, я слышал, как чавкает грязь под их ногами;
женщина негромко, умоляюще спрашивала...
В Перми, когда их сводили на
берег, я пробирался по сходням баржи; мимо меня шли десятки серых человечков, гулко топая ногами, звякая кольцами кандалов, согнувшись под тяжестью котомок; шли
женщины и мужчины, старые и молодые, красивые и уродливые, но совсем такие же, как все люди, только иначе одетые и обезображенные бритьем.
За кормою, вся в пене, быстро мчится река, слышно кипение бегущей воды, черный
берег медленно провожает ее. На палубе храпят пассажиры, между скамей — между сонных тел — тихо двигается, приближаясь к нам, высокая, сухая
женщина в черном платье, с открытой седой головою, — кочегар, толкнув меня плечом, говорит тихонько...
Несколько мужчин,
женщин и девушек, в странных костюмах, с обнаженными руками и ногами до колен, появились из маленьких деревянных будок, построенных на
берегу, и, взявшись за руки, кинулись со смехом в волны, расплескивая воду, которая брызгала у них из-под ног тяжелыми каплями, точно расплавленное золото.
— Побойся ты бога! Ведь
женщину нельзя заставлять ждать целую неделю. Ведь она там изойдет слезами. — Матвею представлялось, что в Америке, на пристани, вот так же, как в селе у перевоза, сестра будет сидеть на
берегу с узелочком, смотреть на море и плакать…
Исполинские дома в шесть и семь этажей ютились внизу, под мостом, по
берегу; фабричные трубы не могли достать до моста своим дымом. Он повис над водой, с
берега на
берег, и огромные пароходы пробегали под ним, как ничтожные лодочки, потому что это самый большой мост во всем божьем свете… Это было направо, а налево уже совсем близко высилась фигура
женщины, — и во лбу ее, еще споря с последними лучами угасавшей в небе зари, загоралась золотая диадема, и венок огоньков светился в высоко поднятой руке…
Алексей Степаныч, страстно любящий, еще не привыкший к счастию быть мужем обожаемой
женщины, был как-то неприятно изумлен, что Софья Николавна не восхитилась ни рощей, ни островом, даже мало обратила на них внимания и, усевшись в тени на
берегу быстро текущей реки, поспешила заговорить с мужем об его семействе, о том, как их встретили, как полюбила она свекра, как с первого взгляда заметила, что она ему понравилась, что, может быть, и матушке свекрови также бы она понравилась, но что Арина Васильевна как будто не смела приласкать ее, что всех добрее кажется Аксинья Степановна, но что и она чего-то опасается… «Я всё вижу и понимаю, — прибавила она, — вижу я, откуда сыр-бор горит.
Играя словами, она умела
беречь свою честь замужней
женщины, ее смех будил много сладких мечтаний, но никто не мог похвалиться победою над ней.
«Он, может быть, скучает; не женить ли его на какой доброй
женщине, чтоб его
берегла?»
Изредка, в хорошую погоду и обычно в тихий час сумерек, обе
женщины ходили гулять, выбирая без слов и напоминаний те места, где когда-то гуляли с Сашенькой; обе черные, и Елена Петровна приличная и важная, как старая генеральша, — ходили они медленно и не спеша, далеко и долго виднелись где-нибудь на
берегу среди маленьких мещанских домишек в мягкой обесцвеченности тихих летних сумерек. Иногда Линочка предлагала присесть на крутом
берегу и отдохнуть, но Елена Петровна отвечала...
Наконец кончилась война, знамена русские, пошумев над
берегами Дуная, свернулись; возвратясь на родину, Юрий решился мстить изменой всем
женщинам вместо одной — чрезвычайно покойная и умная выдумка!..
— Я человек хворый, — всё ещё напоминал он, но здоровья не
берёг, много пил вина, азартно, ночами, играл в карты и, видимо, был нечистоплотен с
женщинами.
Остальные жители поголовно на
берегу: старики,
женщины, дети, и оба толстых трактирщика, и седой кофейщик Иван Адамович, и аптекарь, занятой человек, прибежавший впопыхах на минутку, и добродушный фельдшер Евсей Маркович, и оба местных доктора.
Дарил также царь своей возлюбленной ливийские аметисты, похожие цветом на ранние фиалки, распускающиеся в лесах у подножия Ливийских гор, — аметисты, обладавшие чудесной способностью обуздывать ветер, смягчать злобу, предохранять от опьянения и помогать при ловле диких зверей; персепольскую бирюзу, которая приносит счастье в любви, прекращает ссору супругов, отводит царский гнев и благоприятствует при укрощении и продаже лошадей; и кошачий глаз — оберегающий имущество, разум и здоровье своего владельца; и бледный, сине-зеленый, как морская вода у
берега, вериллий — средство от бельма и проказы, добрый спутник странников; и разноцветный агат — носящий его не боится козней врагов и избегает опасности быть раздавленным во время землетрясения; и нефрит, почечный камень, отстраняющий удары молнии; и яблочно-зеленый, мутно-прозрачный онихий — сторож хозяина от огня и сумасшествия; и яснис, заставляющий дрожать зверей; и черный ласточкин камень, дающий красноречие; и уважаемый беременными
женщинами орлиный камень, который орлы кладут в свои гнезда, когда приходит пора вылупляться их птенцам; и заберзат из Офира, сияющий, как маленькие солнца; и желто-золотистый хрисолит — друг торговцев и воров; и сардоникс, любимый царями и царицами; и малиновый лигирий: его находят, как известно, в желудке рыси, зрение которой так остро, что она видит сквозь стены, — поэтому и носящие лигирий отличаются зоркостью глаз, — кроме того, он останавливает кровотечение из носу и заживляет всякие раны, исключая ран, нанесенных камнем и железом.
— И говорить ничего не могу и утешать не смею, — перебила Феоктиста Саввишна, — одно только скажу:
берегите себя. Что вы теперь остались? Круглая, можно сказать, сирота, а я по себе знаю, что такое одиночество, особенно для
женщины, когда не видишь ни в ком опоры.
Владимир Сергеич побежал на крик. Он нашел Ипатова на
берегу пруда; фонарь, повешенный на суку, ярко освещал седую голову старика. Он ломал руки и шатался как пьяный; возле него
женщина, лежа на траве, билась и рыдала; кругом суетились люди. Иван Ильич уже вошел по колена в воду и щупал дно шестом; кучер раздевался, дрожа всем телом; два человека тащили вдоль
берега лодку; слышался резкий топот копыт по улице деревни… Ветер несся с визгом, как бы силясь задуть фонари, а пруд плескал и шумел, чернея грозно.
Флор Федулыч. Не думаю, а наверно знаю. У
женщины деньги удержаться не могут, их сейчас отберут. До прочих нам дела нет; а вас мы
беречь должны. Коли мы за вашими деньгами не усмотрим, нам будет грех и стыдно. Ведь если вас оберут, мы заплачем. А вы мне пожалуйте ваши деньги и все бумаги, я вам сохранную расписку дам и буду вашим кассиром. Капитал ваш останется неприкосновенным, а сколько вам потребуется на проживание, сколько бы ни потребовалось, вы всегда можете получить от меня.
Посидели, поговорили о разном. О деле ни слова. Как тут глядим: идут и наши
женщины из лесу. Только стали к
берегу подходить, гляжу я: встала моя Марья как вкопанная. Лицо белее рубашки. Дарья посмотрела, только руками всплеснула.
Между тем стрелок, подобрав уток, причалил к
берегу, соскочил с плота и торопливо направился к нам, перескакивая через городьбу и шагая через грядки. Подойдя на несколько шагов, он отдал
женщине ружье и кинул на землю уток.
Обе
женщины жили, по-видимому, в большой дружбе и в таком полном согласии, что почему-то чувствовалось, как будто у них есть какая-то важная тайна, которую обе они
берегут и обе за нее боятся.
— «Театр представляет равнину на волжском
берегу. Рассыпана толпа разбойников в различных костюмах; близ одного, одетого наряднее других, сидит, опершись на его плечо, молодая
женщина».
Теперь я, стало быть, вправе был оградиться от вас стеной, собрать эти тридцать тысяч рублей и окончить жизнь где-нибудь в Крыму, на Южном
берегу, в горах и виноградниках, в своем имении, купленном на эти тридцать тысяч, а главное, вдали от всех вас, но без злобы на вас, с идеалом в душе, с любимой у сердца
женщиной, с семьей, если бог пошлет, и — помогая окрестным поселянам».
Но она уже оставила его и, по-мужски загребая руками, плыла к
берегу. Там, ловко взобравшись снова на баркас, она стала на корме и, смеясь, смотрела на Якова, торопливо подплывавшего к ней. Мокрая одежда, пристав к ее телу, обрисовывала его формы от колен по плечи, и Яков, подплыв к лодке и уцепившись рукой за нее, уставился жадными глазами на эту почти голую
женщину, весело смеявшуюся над ним.
В бараках — длинных грязных сараях, с крышами на один скат — просыпались рабочие. Издали все они были похожи друг на друга — оборванные, лохматые, босые… Доносились до
берега их хриплые голоса, кто-то стучал по дну пустой бочки, летели глухие удары, точно рокотал большой барабан. Две
женщины визгливо ругались, лаяла собака.
На запятнанной стене висела одна и та же картина, изображавшая двух голых
женщин на
берегу моря, и только их розовые тела становились все пестрее от мушиных следов да увеличивалась черная копоть над тем местом, где зимою чуть ли не весь день горела керосиновая лампа — «молния».
— Как-то рано утром иду я из Синькова в Лучково; гляжу, а на
берегу стоит какая-то
женщина и что-то делает…
— Нас, актрис, — говорила Любовь Онисимовна, —
берегли в таком же роде, как у знатных господ
берегут кормилиц; при нас были приставлены пожилые
женщины, у которых есть дети, и если, помилуй бог, с которою-нибудь из нас что бы случилось, то у тех
женщин все дети поступали на страшное тиранство.
Видит Василий Борисыч, у подошвы холма на самом
берегу озера, стоит человек с двадцать народу: мужчины и
женщины.
У одной
женщины была дочь Маша. Маша пошла с подругами купаться. Девочки сняли рубашки, положили на
берег и попрыгали в воду.
Вон в этой маленькой каютке, рядом с той, в которой помещаются батюшка и Володя, на койке сидит пожилой, волосатый артиллерист с шестилетним сынишкой на руках и с необыкновенной нежностью, которая так не идет к его на вид суровому лицу, целует его и шепчет что-то ласковое… Тут же и пожилая
женщина — сестра, которой артиллерист наказывает
беречь «сиротку»…
Наши туземцы долго ходили по
берегу реки и часто нагибались к земле. Спустя некоторое время они пришли на бивак и сообщили, что на Ниме есть удэхейцы и среди них одна
женщина. Несмотря на позднее время, они решили итти на розыски своих земляков. Я не стал их задерживать и просил только завтра притти пораньше.
Едва мы отчалили от
берега, как вдруг откуда-то сбоку из-под кустов вынырнула оморочка. В ней стояла
женщина с острогой в руках. Мои спутники окликнули ее.
Женщина быстро оглянулась и, узнав своих, положила острогу в лодку. Затем она села на дно лодки и, взяв в руки двухлопастное весло, подошла к
берегу и стала нас поджидать. Через минуту мы подъехали к ней.
Спустя часа полтора после нашего прибытия, когда мы сидели на канах и пили чай, в помещение вошла
женщина и сообщила, что вода в реке прибывает так быстро, что может унести все лодки. Гольды немедленно вытащили их подальше на
берег. Однако этого оказалось недостаточно. Поздно вечером и ночью еще дважды оттаскивали лодки. Вода заполнила все протоки, все старицы реки и грозила самому жилищу.
За это время лодки разделились. Мы перешли к правому
берегу, а
женщина свернула в одну из проток. К сумеркам мы достигли устья реки Люундани, по соседству с которой, немного выше, стояли две юрты. Дальше мы не пошли и тотчас стали устраивать бивак.
В это время на реке послышались тихие всплески, и вслед за тем из темноты вынырнула
женщина на оморочке. Она пристала к
берегу и втащила оморочку на
берег. Подойдя к огню, она подала мне две большие рыбины и пару уток, которых тоже заколола острогою. Я поблагодарил ее и обещал дать ее сыновьям ружейных патронов, в которых, как я узнал, они очень нуждались.
Оказалось, что удэхейцы разошлись. Услышав звуки топоров и увидев зарево огня на
берегу моря, местные удэхейцы пошли на разведку. Подойдя почти вплотную к нам, они стали наблюдать. Убедившись, что они имеют дело с людьми, которые их не обидят, удэхейцы вышли из засады. Вскоре явились и наши провожатые. Они нашли юрту и в ней
женщину. Узнав, что мужчины отправились на разведку, они позвали ее с собой и пошли прямо на бивак.