Неточные совпадения
Накануне отъезда, в комнате у Райского, развешано и разложено было платье,
белье, обувь и другие вещи, а стол загроможден был портфелями,
рисунками, тетрадями, которые он готовился взять с собой. В два-три последние дня перед отъездом он собрал и пересмотрел опять все свои литературные материалы и, между прочим, отобранные им из программы романа те листки, где набросаны были заметки о Вере.
Я никогда не помнил, как женщина одета, кто бы она ни была, так и теперь мог лишь заметить в ее темных волосах
белые искры и то, что она охвачена прекрасным синим
рисунком хрупкого очертания.
Часть стены тотчас вывалилась полукругом, образовав полку с углублением за ней, где вспыхнул свет; за стеной стало жужжать, и я не успел толком сообразить, что произошло, как вровень с упавшей полкой поднялся из стены род стола, на котором были чашки, кофейник с горящей под ним спиртовой лампочкой, булки, масло, сухари и закуски из рыбы и мяса, приготовленные, должно быть, руками кухонного волшебного духа, — столько поджаристости, масла, шипенья и аромата я ощутил среди
белых блюд, украшенных
рисунком зеленоватых цветов.
Перламутр, серебро,
белый янтарь, мрамор, гигантские зеркала и гобелены с бисерной глубиной в бледном тумане
рисунка странных пейзажей; мебель, прихотливее и прелестнее воздушных гирлянд в лунную ночь, не вызывала даже желания рассмотреть подробности.
В это время Щавинскому пришла в голову интересная затея. У него в кабинете стоял большой
белый стол из некрашеного ясеневого дерева. На чистой, нежной доске этого стола все знакомые Щавинского оставляли свои автографы в виде афоризмов, стихов,
рисунков и даже музыкальных нот. Он сказал Рыбникову...
Он же покрывал
белые колонны залы и стенки уборной теми гнусными
рисунками и омерзительными изречениями в стихах и прозе, на которые было неистощимо его болезненное воображение тайного эротомана.
Розовые щеки удивительно моложавой попечительницы порозовели еще больше. Она до безумия любила всю эту смесь тончайшего батиста и прошивок,
рисунки гладью, тонкие строчки на нежном, как паутинка,
белье. Быстро приложив к глазам черепаховую лорнетку, она устремилась к рабочим столам, увлекая за собою Нан.
У маленькой пристани, попросту мостков, сколоченных на скорую руку, ждала прехорошенькая лодка,
белая, как лебедь, с голубым бортом, на котором золотыми буквами с причудливыми
рисунками было выведено имя: Нан.
Но лучшей рукодельницей во всем приюте считалась Паланя, «цыганка»… Перед нею в пяльцах была растянута великолепно исполненная полоса английского шитья, наложенного на клеенку. Хитрый, замечательно искусно выполненный
рисунок белым шелком по французскому батисту не мог не восхищать «понимающую» публику, знатоков дела. Паланя сама великолепно сознавала цену подобной работе и очень гордилась ею. Она с особенной тщательностью разгладила пальцами прошивку и загоревшимися глазами любовалась ею.
Если б мир был нарисован на бумаге, то можно было бы подумать, что здесь позади меня кончается
рисунок, а дальше идет еще не тронутая карандашом
белая бумага; и с тою потребностью чертить, оставлять следы,
рисунок, которая является у людей перед всякой ровной нетронутой поверхностью, я снял с правой руки перчатку и пальцем крупно вывел на холодном снегу...