Неточные совпадения
Гаврило Афанасьевич
Снял
шапочку — и набожно
Перекрестился тож:
«Звонят не по крестьянину!
Всю ночь над ним сидела я,
Я пастушка любезного
До солнца подняла,
Сама обула в лапотки,
Перекрестила;
шапочку,
Рожок и кнут дала.
Лишь окатить бы душеньку,
А там добудут
шапочки,
Как отойдет базар.
— Ты стой пред ним без
шапочки,
Помалчивай да кланяйся,
Уйдешь — и дело кончено.
Старик больной, расслабленный,
Не помнит ничего!
Нахохотавшись досыта,
Помещик не без горечи
Сказал: «Наденьте
шапочки,
Садитесь, господа...
Крестьяне сняли
шапочки.
Низенько поклонилися,
Повыстроились в ряд
И мерину саврасому
Загородили путь.
Священник поднял голову,
Глядел, глазами спрашивал:
Чего они хотят?
Под солнышком без
шапочек,
В поту, в грязи по макушку,
Осокою изрезаны,
Болотным гадом-мошкою
Изъеденные в кровь, —
Небось мы тут красивее?
Под утро поразъехалась,
Поразбрелась толпа.
Крестьяне спать надумали,
Вдруг тройка с колокольчиком
Откуда ни взялась,
Летит! а в ней качается
Какой-то барин кругленький,
Усатенький, пузатенький,
С сигарочкой во рту.
Крестьяне разом бросились
К дороге, сняли
шапочки,
Низенько поклонилися,
Повыстроились в ряд
И тройке с колокольчиком
Загородили путь…
А вор-новотор этим временем дошел до самого князя, снял перед ним
шапочку соболиную и стал ему тайные слова на ухо говорить. Долго они шептались, а про что — не слыхать. Только и почуяли головотяпы, как вор-новотор говорил: «Драть их, ваша княжеская светлость, завсегда очень свободно».
Левин быстро повернулся и ушел от него в глубь аллеи и продолжал один ходить взад и вперед. Скоро он услыхал грохот тарантаса и увидал из-за деревьев, как Васенька, сидя на сене (на беду не было сиденья в тарантасе) в своей шотландской
шапочке, подпрыгивая по толчкам, проехал по аллее.
И кто же в колымаге? — сам Васенька, с шотландскою
шапочкой, и с романсами, и с крагами, сидит на сене.
Как будто он признавал за собой высокое несомненное значение за то, что у него были длинны ногти, и
шапочка, и остальное соответствующее; но это можно было извинить за его добродушие и порядочность.
Васенька Весловский, не слезая с лошади, снял свою
шапочку и приветствовал гостью, радостно замахав лентами над головой.
«Положим, — думал я, — я маленький, но зачем он тревожит меня? Отчего он не бьет мух около Володиной постели? вон их сколько! Нет, Володя старше меня; а я меньше всех: оттого он меня и мучит. Только о том и думает всю жизнь, — прошептал я, — как бы мне делать неприятности. Он очень хорошо видит, что разбудил и испугал меня, но выказывает, как будто не замечает… противный человек! И халат, и
шапочка, и кисточка — какие противные!»
Но он опять ничего не слыхал, прикрыл лысину красной
шапочкой и еще милее улыбался.
Как теперь вижу я перед собой длинную фигуру в ваточном халате и в красной
шапочке, из-под которой виднеются редкие седые волосы.
Карл Иваныч, чтобы не простудить своей голой головы, никогда не снимал красной
шапочки, но всякий раз входя в гостиную, спрашивал на это позволения.
Его доброе немецкое лицо, участие, с которым он старался угадать причину моих слез, заставляли их течь еще обильнее: мне было совестно, и я не понимал, как за минуту перед тем я мог не любить Карла Иваныча и находить противными его халат,
шапочку и кисточку; теперь, напротив, все это казалось мне чрезвычайно милым, и даже кисточка казалась явным доказательством его доброты.
Я объяснил, что перчатка принадлежала Карлу Иванычу, распространился, даже несколько иронически, о самой особе Карла Иваныча, о том, какой он бывает смешной, когда снимает красную
шапочку, и о том, как он раз в зеленой бекеше упал с лошади — прямо в лужу, и т. п.
Карл Иваныч был глух на одно ухо, а теперь от шума за роялем вовсе ничего не слыхал. Он нагнулся ближе к дивану, оперся одной рукой о стол, стоя на одной ноге, и с улыбкой, которая тогда мне казалась верхом утонченности, приподнял
шапочку над головой и сказал...
На других были легкие
шапочки, розовые и голубые с перегнутыми набекрень верхами; кафтаны с откидными рукавами, шитые и золотом и просто выложенные шнурками; у тех сабли и ружья в дорогих оправах, за которые дорого приплачивались паны, — и много было всяких других убранств.
В минуту оделся он; вычернил усы, брови, надел на темя маленькую темную
шапочку, — и никто бы из самых близких к нему козаков не мог узнать его. По виду ему казалось не более тридцати пяти лет. Здоровый румянец играл на его щеках, и самые рубцы придавали ему что-то повелительное. Одежда, убранная золотом, очень шла к нему.
На Леню костюмов недостало; была только надета на голову красная вязанная из гаруса
шапочка (или, лучше сказать, колпак) покойного Семена Захарыча, а в шапку воткнут обломок белого страусового пера, принадлежавшего еще бабушке Катерины Ивановны и сохранявшегося доселе в сундуке в виде фамильной редкости.
Леню учит петь «Хуторок», мальчика плясать, Полину Михайловну тоже, рвет все платья; делает им какие-то
шапочки, как актерам; сама хочет таз нести, чтобы колотить, вместо музыки…
Самгин принял все это как попытку Варвары выскользнуть из-под его влияния, рассердился и с неделю не ходил к ней, уверенно ожидая, что она сама придет. Но она не шла, и это беспокоило его, Варвара, как зеркало, была уже необходима, а кроме того он вспомнил, что существует Алексей Гогин, франт, похожий на приказчика и, наверное, этим приятный барышням. Тогда, подумав, что Варвара, может быть, нездорова, он пошел к ней и в прихожей встретил Любашу в шубке, в
шапочке и, по обыкновению ее, с книгами под мышкой.
Его окружали люди, в большинстве одетые прилично, сзади его на каменном выступе ограды стояла толстенькая синеглазая дама в белой
шапочке, из-под каракуля
шапочки на розовый лоб выбивались черные кудри, рядом с Климом Ивановичем стоял высокий чернобровый старик в серой куртке, обшитой зеленым шнурком, в шляпе странной формы пирогом, с курчавой сероватой бородой. Протискался высокий человек в котиковой шапке, круглолицый, румяный, с веселыми усиками золотого цвета, и шипящими словами сказал даме...
У окна сидел и курил человек в поддевке, шелковой
шапочке на голове, седая борода его дымилась, выпуклыми глазами он смотрел на человека против него, у этого человека лицо напоминает благородную морду датского дога — нижняя часть слишком высунулась вперед, а лоб опрокинут к затылку, рядом с ним дремали еще двое, один безмолвно, другой — чмокая с сожалением и сердито.
В серой, цвета осеннего неба, шубке, в странной
шапочке из меха голубой белки, сунув руки в муфту такого же меха, она была подчеркнуто заметна. Шагала расшатанно, идти в ногу с нею было неудобно. Голубой, сверкающий воздух жгуче щекотал ее ноздри, она прятала нос в муфту.
На улице густо падал снег, поглощая людей, лошадей; белый пух тотчас осыпал
шапочку Варвары, плечи ее, ослепил Самгина. Кто-то сильно толкнул его.
А толстенькая девица в
шапочке на курчавых волосах радостно и даже как будто с испугом объявила...
— Ну, что это значит против двухсот тысяч, — возразил ему маленький человечек, в белом кашне на шее и в какой-то монашеской
шапочке.
Самгин отметил, что только он сидит за столом одиноко, все остальные по двое, по трое, и все говорят негромко, вполголоса, наклоняясь друг к другу через столы. У двери в биллиардную, где уже щелкали шары, за круглым столом завтракают пятеро военных, они, не стесняясь, смеются, смех вызывает дородный, чернобородый интендант в шелковой
шапочке на голове, он рассказывает что-то, густой его бас звучит однотонно, выделяется только часто повторяемое...
Сзади экипажа, на высокой узенькой скамейке, качается, скрестив руки на груди, маленький негр, весь в белом, в смешной
шапочке на курчавой голове, с детским личиком и важно или обиженно надутыми губами.
Она поздоровалась с ним на французском языке и сунула в руки ему, как носильщику, тяжелый несессер. За ее спиною стояла Лидия, улыбаясь неопределенно, маленькая и тусклая рядом с Алиной, в неприятно рыжей шубке, в котиковой
шапочке.
Самгин видел в дверь, как она бегает по столовой, сбрасывая с плеч шубку, срывая
шапочку с головы, натыкаясь на стулья, как слепая.
Имя это ничего не сказало Самгину, но, когда он шел коридором гостиницы, распахнулась дверь одного из номеров, и маленькая женщина в шубке колоколом, в меховой
шапочке, радостно, но не громко вскричала...
Самгин спустился вниз к продавцу каталогов и фотографий. Желтолицый человечек, в шелковой
шапочке, не отрывая правый глаз от газеты, сказал, что у него нет монографии о Босхе, но возможно, что они имеются в книжных магазинах. В книжном магазине нашлась монография на французском языке. Дома, после того, как фрау Бальц накормила его жареным гусем, картофельным салатом и карпом, Самгин закурил, лег на диван и, поставив на грудь себе тяжелую книгу, стал рассматривать репродукции.
Только по голосу он узнал, что эта высокая, скромно одетая женщина, с лицом под вуалью, в какой-то оригинальной, но не модной
шапочке с белым пером — Лидия.
И каждый вечер из флигеля в глубине двора величественно являлась Мария Романовна, высокая, костистая, в черных очках, с обиженным лицом без губ и в кружевной черной
шапочке на полуседых волосах, из-под
шапочки строго торчали большие, серые уши.
Старенький швейцар с китайскими усами, с медалями на вогнутой груди, в черной
шапочке на голом черепе деловито сказал...
Надежда Васильевна страдала тиком и носила под чепцом бархатную
шапочку, на плечах бархатную, подбитую горностаем кацавейку, а Анна Васильевна сырцовые букли и большую шаль.
Гребцы — все португальцы, одетые очень картинно, в белых спенсерах с отложными воротниками, в маленьких, едва покрывающих темя, красных или синих
шапочках, но без обуви.
На юге, в Китае, я видел, носят еще зимние маленькие
шапочки, а летом немногие ходят в остроконечных малайских соломенных шапках, похожих на крышку от суповой миски, а здесь ни одного японца не видно с покрытой головой.
Все это чисто, даже картинно: и бамбук, и самые кирпичи, костюм носильщика, коса его и легко надетая
шапочка из серого тонкого войлока, отороченная лентой или бархатом.
Пока мы шли к консулу, нас окружила толпа португальцев, очень пестрая и живописная костюмами, с смуглыми лицами, черными глазами, в
шапочках, колпаках или просто с непокрытой головой, красавцев и уродов, но больше красавцев.
Соболья
шапочка на голове у нее тоже превратилась в ком снега, но из-под нее вызывающе улыбалось залитое молодым румянцем девичье лицо, и лихорадочно горели глаза, как две темных звезды.
Свежий воздух, вместо того чтобы освежить Привалова, подействовал как раз наоборот: он окончательно опьянел и чувствовал, как все у него летит перед глазами, — полосы снега, ухабы, какой-то лес, рожа Лепешкина, согнутая ястребиная фигура Барчука и волны выбившихся из-под собольей
шапочки золотистых волос.
— Совершенно справедливо на этот раз изволите из себя выходить, Варвара Николавна, и я вас стремительно удовлетворю.
Шапочку вашу наденьте, Алексей Федорович, а я вот картуз возьму — и пойдемте-с. Надобно вам одно серьезное словечко сказать, только вне этих стен. Эта вот сидящая девица — это дочка моя-с, Нина Николаевна-с, забыл я вам ее представить — ангел Божий во плоти… к смертным слетевший… если можете только это понять…
Головной убор состоит из белого капюшона, спускающегося на спину и плечи, и маленькой
шапочки, на которой в стоячем положении прикреплен беличий хвост и несколько красных шнурков с кисточками.
Одет он был в куртку и штаны из выделанной изюбровой кожи и сохатиные унты, на голове имел белый капюшон и маленькую
шапочку с собольим хвостиком. Волосы на голове у него заиндевели, спина тоже покрылась белым налетом. Я стал усиленно трясти его за плечо. Он поднялся и стал руками снимать с ресниц иней. Из того, что он не дрожал и не подергивал плечами, было ясно, что он не озяб.