Неточные совпадения
С своей стороны, Дмитрий Прокофьев, вместо того чтоб смириться да полегоньку
бабу вразумить, стал говорить бездельные слова, а Аленка, вооружась ухватом, гнала инвалидов прочь и на всю улицу
орала...
Кроме Игоши и Григория Ивановича, меня давила, изгоняя с улицы, распутная
баба Ворониха. Она появлялась в праздники, огромная, растрепанная, пьяная. Шла она какой-то особенной походкой, точно не двигая ногами, не касаясь земли, двигалась, как туча, и
орала похабные песни. Все встречные прятались от нее, заходя в ворота домов, за углы, в лавки, — она точно мела улицу. Лицо у нее было почти синее, надуто, как пузырь, большие серые глаза страшно и насмешливо вытаращены. А иногда она выла, плакала...
Возвращаясь домой, победители
орут на улицах слободы похабные песни о зареченских девицах и женщинах, плюют в стёкла окон, отворяют ворота; встретив
баб и девушек, говорят им мерзости.
Я хошь и солдат, ну, стало мне жалко глупых этих людей:
бабы, знаешь, плачут, ребятишки
орут, рожи эти в крови — нехорошо, стыдно как-то!
— Стой,
бабы! Не галдеть! — крикнул он, покрывая сразу своим басом их голоса. —
Орете все, как на базаре. Ничего не слышу. Говори кто-нибудь одна: в чем дело?
— Что же вам нужно? От чего вы помираете? — крикнул опять Квашнин. — Да не
орите все разом! Вот ты, молодка, рассказывай, — ткнул он пальцем в рослую и, несмотря на бледность усталого лица, красивую калужскую
бабу. — Остальные молчи!
Евгению не хотелось выходить, но смешно было скрываться. Он вышел тоже с папиросой на крыльцо, раскланялся с ребятами и мужиками и заговорил с одним из них.
Бабы между тем
орали во всю мочь плясовую и подщелкивали и подхлопывали в ладони и плясали.
— Землю я вижу насквозь, и вся она, как пирог, кладами начинена: котлы денег, сундуки, чугуны везде зарыты. Нe раз бывало: вижу во сне знакомое место, скажем, баню, — под углом у ней сундук серебряной посуды зарыт. Проснулся и пошел ночью рыть, аршина полтора вырыл, гляжу — угли и собачий череп. Вот оно, — нашел!.. Вдруг — трах! — окно вдребезги, и
баба какая-то
орет неистово: «Караул, воры!» Конечно — убежал, а то бы — избили. Смешно.
Бурмистров был сильно избалован вниманием слобожан, но требовал всё большего и, неудовлетворенный, странно и дико капризничал: разрывал на себе одежду, ходил по слободе полуголый, валялся в пыли и грязи, бросал в колодцы живых кошек и собак, бил мужчин, обижал
баб,
орал похабные песни, зловеще свистел, и его стройное тело сгибалось под невидимою людям тяжестью.
Баба. Ты чего малого бросила? Вишь,
орет. Только на улицу бегать.
Баба. Ну, чего? Что
орешь?
Играли на гармониках,
орали песни вплоть до рассвета, драк было достаточно; поутру больше половины
баб вышло к деревенскому колодцу с подбитыми глазами, а мужья все до единого лежали похмельные.