Неточные совпадения
Городничий. Это бы еще ничего, — инкогнито проклятое! Вдруг заглянет: «
А, вы здесь, голубчик!
А кто, скажет, здесь
судья?» — «Ляпкин-Тяпкин». — «
А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!
А кто попечитель богоугодных заведений?» — «Земляника». — «
А подать сюда Землянику!» Вот что худо!
А уж Тряпичкину, точно, если
кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от
судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим,
кто кого!
Послушай: если было б нам,
Ему иль мне, погибнуть надо,
А ты бы нам
судьей была,
Кого б ты в жертву принесла,
Кому бы ты была ограда?
Кухарка с самого начала объявила суду, что хочет штраф деньгами, «
а то барыню как посадят,
кому ж я готовить-то буду?» На вопросы
судьи Татьяна Павловна отвечала с великим высокомерием, не удостоивая даже оправдываться; напротив, заключила словами: «Прибила и еще прибью», за что немедленно была оштрафована за дерзкие ответы суду тремя рублями.
— Меж мужем и женой один бог
судья, мамаша,
а вторая причина… Эх, да что тут говорить! Все равно не поймете. С добром я ехал домой, хотел жене во всем покаяться и зажить по-новому,
а она меня на весь город ославила.
Кому хуже-то будет?
— Да перестань, пьяный ты человек! Верите ли, князь, теперь он вздумал адвокатством заниматься, по судебным искам ходить; в красноречие пустился и всё высоким слогом с детьми дома говорит. Пред мировыми
судьями пять дней тому назад говорил. И
кого же взялся защищать: не старуху, которая его умоляла, просила, и которую подлец ростовщик ограбил, пятьсот рублей у ней, всё ее достояние, себе присвоил,
а этого же самого ростовщика, Зайдлера какого-то, жида, за то, что пятьдесят рублей обещал ему дать…
—
А на мировом-то съезде
кто же судит? — возразил насмешливо Виссарион. — Те же
судья: сегодня, например, Петр рассматривает решение Гаврилы,
а завтра Гаврила — решение Петра; обоюдная порука — так на кой им черт отменять решение друг друга?
Кто бы ты ни был, читающий эти строки, подумай о твоем положении и о твоих обязанностях, — не о том положении землевладельца, купца,
судьи, императора, президента, министра, священника, солдата, которое временно приписывают тебе люди, и не о тех воображаемых обязанностях, которые на тебя налагают эти положения,
а о твоем настоящем, вечном положении существа, по чьей-то воле после целой вечности несуществования вышедшего из бессознательности и всякую минуту по чьей-то воле могущего возвратиться туда, откуда ты вышел.
Мало-помалу стали распространяться и усиливаться слухи, что майор не только строгонек, как говорили прежде, но и жесток, что забравшись в свои деревни, особенно в Уфимскую, он пьет и развратничает, что там у него набрана уже своя компания, пьянствуя с которой, он доходит до неистовств всякого рода, что главная беда: в пьяном виде немилосердно дерется безо всякого резону и что уже два-три человека пошли на тот свет от его побоев, что исправники и
судьи обоих уездов, где находились его новые деревни, все на его стороне, что одних он задарил, других запоил,
а всех запугал; что мелкие чиновники и дворяне перед ним дрожкой дрожат, потому что он всякого,
кто осмеливался делать и говорить не по нем, хватал середи бела дня, сажал в погреба или овинные ямы и морил холодом и голодом на хлебе да на воде,
а некоторых без церемонии дирал немилосердно какими-то кошками.
На Хитровке, в ее трех трактирах, журналы и газеты получались и читались за столами вслух, пока совсем истреплются. Взасос читалась уголовная и судебная хроника (особенно в трактире «Каторга»), и я не раз при этом чтении узнавал такие подробности, которые и не снились ни следователям, ни полиции, ни
судьям. Меня не стеснялись,
а тем,
кто указывал на меня, как на чужого, говорили...
—
А кто, кроме бога,
судья мне?
— Я-то? — Саша подумала и сказала, махнув рукой: — Может, и не жадная — что в том? Я ведь еще не совсем… низкая, не такая, что по улицам ходят…
А обижаться — на
кого? Пускай говорят, что хотят… Люди же скажут,
а мне людская святость хорошо известна! Выбрали бы меня в
судьи — только мертвого оправдала бы!.. — И, засмеявшись нехорошим смехом, Саша сказала: — Ну, будет пустяки говорить… садись за стол!..
раздался военный клик Фамусова.
А кто эти старшие и «
судьи»?
Многие из тех,
кому он читал свою пиесу, очень ее хвалили; но молодой автор не мог иметь доверенности к своим
судьям;
а потому по приезде своем в Петербург, в самом начале 1815 года, где он поступил опять на службу в тот же Департамент горных и соляных дел, тем же помощником столоначальника — Загоскин решился отдать на суд свою комедию известному комическому писателю, князю Шаховскому, хотя и не был с ним знаком.
Боровцов. Ты говоришь, что я — хороший человек, обстоятельный, так за что ж меня
судья под закон подведет? Ну и значит, я буду прав. Настоящий-то
судья должен знать,
кого подвести под закон,
кого нет. Если всех нас под закон подводить, так никто прав не будет, потому мы на каждом шагу закон переступаем. И тебя, и меня, и его, надо всех в Сибирь сослать. Выходит, что под закон-то всякого подводить нельзя,
а надо знать
кого. Так и этот опекун. Как ты его осудишь? Каким манером? За что?
— Да-с, именно ананасом, — рассердился
судья. —
А вот я на днях прочитал у самого ихнего модного: «Летает буревестник, черной молнии подобный». Как? Почему? Где же это, позвольте спросить, бывает черная молния?
Кто из нас видел молнию черного цвета? Чушь!
Агафон. Что ж не простить! Я любовь к ней имею, потому одна,
а кого любишь, того и простишь.. Я и врагу прощу, я никого не сужу. Да разве я один судья-то?
а Бог-то? Бог-то простит ли? Может, оттого и с мужем-то дурно живет, что родителей огорчила. Ведь как знать?
Приказный чертенок.
А вот какую: прежде были приказные при
судьях, людей обманывали.
А теперь я их научил особо от
судей быть.
А кто денег больше даст, за того он и хлопочет. И так хлопочут, что где и делать нечего, дела заводят. Много лучше чертей людей мутят.
Бауакас с калекой пошли к
судье. В суде был народ, и
судья вызывал по очереди тех,
кого судил. Прежде чем черед дошел до Бауакаса,
судья вызвал ученого и мужика: они судились за жену. Мужик говорил, что это его жена,
а ученый говорил, что его жена.
Судья выслушал их, помолчал и сказал: «Оставьте женщину у меня,
а сами приходите завтра».
Люди представляются себе и другим не тем, что они на самом деле — просто людьми,
а представляются себе и другим
кто дворянином,
кто купцом,
кто губернатором,
кто судьей,
кто офицером,
кто царем,
кто министром,
кто солдатом. И все эти люди считают своей главной обязанностью не то, что нужно делать каждому человеку,
а то, что нужно делать дворянину, купцу, губернатору,
судье, офицеру, царю, министру, солдату.
— Как когда… Видишь, что выдумал. Я не понимаю приличий, я не
судья о том,
кто как себя ведет! Да меня вся Москва уважает, от старого до малого, все со мной обо всем советуются, как и когда поступить,
а он, видите, выискалася, не понимаете. Завел какую-то шл…
В главе IV, от 1—11, апостол Иаков говорит: Не злословьте друг друга, братия;
кто злословит брата и судит брата своего, тот злословит закон и судит закон;
а если закон судишь, то ты не исполнитель закона,
а судья. — законодатель и
судья, который может спасти и погубить, —
а ты
кто, который судишь другого?
Св. Гурий умел просвещать — это правда; да ведь он для того и ехал-то в дикий край хорошо оснаряжен: с наказом и с правом «привлекать народ ласкою, кормами, заступлением перед властями, печалованием за вины перед воеводами и
судьями»; «он обязан был» участвовать с правителями в совете;
а ваш сегодняшний архиерей даже с своим соседом архиереем не волен о делах посовещаться; ему словно ни о чем не надо думать: за него есть
кому думать,
а он обязан только все принять «к сведению».