Неточные совпадения
От Тугулу Бикин делает довольно большой изгиб к югу, затем поднимается к северо-западу и потом уже все время течет на запад. Ниже Тугулу в Бикин впадают: справа — речки Дзахали, Дзамацигоуза (где отпечатки лошадиных копыт на грязи), Мадагоу (большая падь семьи Да), Саенгоу (Шаньянь-гоу) (козья долина), Дагоу (большая долина), Рхауза и Цамондынза; слева — Хубиа-са (Чуб-гу-цзай — место, где появляются черви) и Дауден (по-китайски Даянгоу — большая солнечная долина).
В верхней части Тадушу течет с северо-запада на юго-восток. Истоки ее состоят из мелких горных ключей, которые располагаются так: с левой стороны — Царлкоуза [Ча-эр-гоу-дзы — разветвляющаяся долина.], Люденза-Янгоу [Люй-дянь-цзы-ян-гоу — зеленое козье пастбище.] и Сатенгоу [Ша-тянь-гоу — долина с песчаными полями.], а с правой — Безыменный и Салингоу [Са-лин-гоу — долина, идущая с рассыпного хребта.]. Здесь находится самый низкий перевал через Сихотэ-Алинь.
— Благодарю, Серж. Карамзин — историк; Пушкин — знаю; эскимосы в Америке; русские — самоеды; да, самоеды, — но это звучит очень мило са-мо-е-ды! Теперь буду помнить. Я, господа, велю Сержу все это говорить мне, когда мы одни, или не в нашем обществе. Это очень полезно для разговора. Притом науки — моя страсть; я родилась быть m-me Сталь, господа. Но это посторонний эпизод. Возвращаемся к вопросу: ее нога?
Одна любить — не рада, // Искать другую надо! // Умей ее найти. // И ждет тебя награда // На верном сем пути! // О-о, са-ладкая нагр-рада-а!
Второе то, что этот же распрекрасный кавалер, мало того, что хочет красоты, — нет, ему подай еще подобие любви, чтобы в женщине от его ласк зажегся бы этот самый «агонь безу-умнай са-та-ра-са-ти!», о которой поется в идиотских романсах.
— Доктор! вчера я получил письмо из России. У нас ведь вы знаете что?.. Са-ран-ча!!
— Позвольте мне ключ, достать medicamenta heroi
са! — отвечал ему тоже по-немецки голос помощника.
— Сваха! не тронь… я сам встану… са-ам…
— Са-ама?! — удивленно воскликнула Люба. — Какая… странная! Что же она сказала?..
Уж ты са-ад ли мой са-ад, // Да сад зелёный мо-ой…
Са-но-ви-тости в нем оттого как-то больше, тор-жественность какая-то в лице у него является; одним словом, благовоспитанности больше, а я прежде всего требую от человека бла-го-воспитан-ности.
— Представь себе, мой друг! а я тебя все принимал за вице-губернатора, да и думаю: что это у него как будто бы вдруг стало совсем другое ли-цо?.. У того, знаешь, было лицо такое о-са-нистое, умное. Не-о-бык-новенно умный был человек и все стихи со-чи-нял на разные случаи. Немного, этак сбоку, на бубнового короля был похож…
Но какая са-но-витость, какая торжественность!
— Ну, хоть са-амыи маленький. Дай хоть из рук откусить.
— Ну, Арапчик… Ну, голубчик… Са-амый маленький… хоть вот такой вот…
— Не хочу в полицию! Са-аша! — тоскливо вопила девушка.
Ах, и вы, сады-ы ль, мои са-ды!..
Вы, сады-ы ль, мои са-ады!..
Вы, сады-ы ль, мои са-ды!
— Сам, са-ам, э-х ты! Сам я… пёс, у-у…
Ему в почесть бывали пиры-столованья на братчинах-микульщинах [Как почитанье Грома Гремучего при введении христианства перенесли у нас на почитанье Ильи Громовника, а почитанье Волó
са, скотьего бога, — на святого Власия, так и чествованье оратая Микулы Селяниныча перевели на христианского святого — Николая Чудотворца.
— Ну, птички, ну, рыбки мои! Ну, пичужечки милые, что поделывали без меня? Феничка, плутишка моя! Сколько книжек проглотила, пока я пять месяцев за границей была? А ты, Любаша, как в рукоделиях преуспеваешь? Маруся Крымцева! Кра-са-ви-ца по-прежнему? Все цветешь, как роза, прелесть моя! А Паланя? Цыганочка черноокая! Все в рукоделии преуспеваешь? Оня Лихарева, башибузук ты этакий! Толстеет все и свежеет, шалунишка этакая! А Дорушка, где наша умница-разумница? Не вижу Дорушки!
Орочи с реки Чоло называют себя «Са-Моргын».
— Са-а-аш Куп фер-шмидт!!!
«Веселее всего, даже блан-манже и шума, и Николая Богдановича было вчерашний день то, что мы с Таней и Петей в пристройке повторяли все: «Са-а-аш Куп фер-шмидт!» (!!! staccato) этаким голосом».
Торопец. А я тебе говорю, что в ней Саломеи нет и ни на грош. Саломея… Это, брат, такое… у нее, брат, в одних глазах столько этакого, что так тут и сгоришь, как соломенная хата. А это что? — девица из немецкой портерной. Са-а-ломея!
При появлении отрасли седьмого лифляндского гермейстера у нашего Map
са разгорелись глаза, как у кота на лакомый кусок.
— Воля твоя, — говорит Поскребкин Максиму Ильичу, — уступи, брат, серого коня. И во сне меня мордой пихает. Аппетит на него такой припал… слышь (тут он взял руку своего собеседника и приложил ладонь к желудку), так и ворчит: по-дай ры-са-ка! Не дашь, свалюсь в постель, будешь Богу отвечать. Я ли тебе не слуга?
— Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire
Саtiche. [Да нет же, моя милая Анна Михайловна, оставьте Катишь делать, чтó она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.