Неточные совпадения
— Ничего, ничего, брат Егор, ничего… — забормотал скороговоркой о. Христофор. — Ничего, брат… Призывай бога… Не за худом едешь, а за добром. Ученье, как говорится, свет, а неученье —
тьма… Истинно
так.
То, что увидел он, было
так неожиданно, что он немножко испугался.
Больше мальчики не сказали друг другу ни слова. Помолчав еще немного и не отрывая глаз от Егорушки, таинственный Тит задрал вверх одну ногу, нащупал пяткой точку опоры и взобрался на камень; отсюда он, пятясь назад и глядя в упор на Егорушку, точно боясь, чтобы
тот не ударил его сзади, поднялся на следующий камень и
так поднимался до
тех пор, пока совсем не исчез за верхушкой бугра.
— Иван Иваныч и отец Христофор приехали! — сказал ему Мойсей Мойсеич
таким тоном, как будто боялся, что
тот ему не поверит. — Ай, вай, удивительное дело,
такие хорошие люди взяли да приехали! Ну, бери, Соломон, вещи! Пожалуйте, дорогие гости!
Он смеялся и говорил, а сам между
тем пугливо и подозрительно посматривал на Соломона.
Тот стоял в прежней позе и улыбался. Судя по его глазам и улыбке, он презирал и ненавидел серьезно, но это
так не шло к его ощипанной фигурке, что, казалось Егорушке, вызывающую позу и едкое, презрительное выражение придал он себе нарочно, чтобы разыграть шута и насмешить дорогих гостей.
В другое время
такая масса денег, быть может, поразила бы Егорушку и вызвала его на размышления о
том, сколько на эту кучу можно купить бубликов, бабок, маковников; теперь же он глядел на нее безучастно и чувствовал только противный запах гнилых яблок и керосина, шедший от кучи.
— Ваш Михайло Тимофеич человек непонимающий, — говорил вполголоса Кузьмичов, — не за свое дело берется, а вы понимаете и можете рассудить. Отдали бы вы мне, как я говорил, вашу шерсть и ехали бы себе назад, а я б вам,
так и быть уж, дал бы по полтиннику поверх своей цены, да и
то только из уважения…
— Почему? А потому, что нет
такого барина или миллионера, который из-за лишней копейки не стал бы лизать рук у жида пархатого. Я теперь жид пархатый и нищий, все на меня смотрят, как на собаку, а если б у меня были деньги,
то Варламов передо мной ломал бы
такого дурака, как Мойсей перед вами.
— Постой… — перебил его о. Христофор. — Если тебе твоя вера не нравится,
так ты ее перемени, а смеяться грех;
тот последний человек, кто над своей верой глумится.
Егорушка встряхнул головой и поглядел вокруг себя; мельком он увидел лицо Соломона и как раз в
тот момент, когда оно было обращено к нему в три четверти и когда тень от его длинного носа пересекла всю левую щеку; презрительная улыбка, смешанная с этою тенью, блестящие, насмешливые глаза, надменное выражение и вся его ощипанная фигурка, двоясь и мелькая в глазах Егорушки, делали его теперь похожим не на шута, а на что-то
такое, что иногда снится, — вероятно, на нечистого духа.
— Не в своем уме… пропащий человек. И что мне с ним делать, не знаю! Никого он не любит, никого не почитает, никого не боится… Знаете, над всеми смеется, говорит глупости, всякому в глаза тычет. Вы не можете поверить, раз приехал сюда Варламов, а Соломон
такое ему сказал, что
тот ударил кнутом и его и мене… А мене за что? Разве я виноват? Бог отнял у него ум, значит, это божья воля, а я разве виноват?
Тех, кто был дальше, Егорушка уже не разглядывал. Он лег животом вниз, расковырял в тюке дырочку и от нечего делать стал вить из шерсти ниточки. Старик, шагавший внизу, оказался не
таким строгим и серьезным, как можно было судить по его лицу. Раз начавши разговор, он уж не прекращал его.
— Учиться? Ага… Ну, помогай царица небесная.
Так. Ум хорошо, а два лучше. Одному человеку бог один ум дает, а другому два ума, а иному и три… Иному три, это верно… Один ум, с каким мать родила, другой от учения, а третий от хорошей жизни.
Так вот, братуша, хорошо, ежели у которого человека три ума.
Тому не
то что жить, и помирать легче. Помирать-то… А помрем все как есть.
— Пятнадцать лет был в певчих, во всем Луганском заводе, может, ни у кого
такого голоса не было, а как, чтоб его шут, выкупался в третьем году в Донце,
так с
той поры ни одной ноты не могу взять чисто. Глотку застудил. А мне без голосу все равно, что работнику без руки.
Опуская в колодец свое ведро, чернобородый Кирюха лег животом на сруб и сунул в темную дыру свою мохнатую голову, плечи и часть груди,
так что Егорушке были видны одни только его короткие ноги, едва касавшиеся земли; увидев далеко на дне колодца отражение своей головы, он обрадовался и залился глупым, басовым смехом, а колодезное эхо ответило ему
тем же; когда он поднялся, его лицо и шея были красны, как кумач.
Опять
та же сила, не давая ему коснуться дна и побыть в прохладе, понесла его наверх, он вынырнул и вздохнул
так глубоко, что стало просторно и свежо не только в груди, но даже в животе.
— Да, — продолжал он, зевая. — Все ничего было, а как только купцы доехали до этого места, косари и давай чистить их косами. Сын, молодец был, выхватил у одного косу и тоже давай чистить… Ну, конечно,
те одолели, потому их человек восемь было. Изрезали купцов
так, что живого места на теле не осталось; кончили свое дело и стащили с дороги обоих, отца на одну сторону, а сына на другую. Супротив этого креста на
той стороне еще другой крест есть… Цел ли — не знаю… Отсюда не видать.
— Да господи, а
то как же? Без году неделя, как оженился, а она уехала… А? У, да бедовая, накажи меня бог! Там
такая хорошая да славная,
такая хохотунья да певунья, что просто чистый порох! При ней голова ходором ходит, а без нее вот словно потерял что, как дурак по степу хожу. С самого обеда хожу, хоть караул кричи.
Лицо его с небольшой седой бородкой, простое, русское, загорелое лицо, было красно, мокро от росы и покрыто синими жилочками; оно выражало
такую же деловую сухость, как лицо Ивана Иваныча,
тот же деловой фанатизм.
Дождь почему-то долго не начинался. Егорушка в надежде, что туча, быть может, уходит мимо, выглянул из рогожи. Было страшно темно. Егорушка не увидел ни Пантелея, ни тюка, ни себя; покосился он туда, где была недавно луна, но там чернела
такая же
тьма, как и на возу. А молнии в потемках казались белее и ослепительнее,
так что глазам было больно.
Глаза опять нечаянно открылись, и Егорушка увидел новую опасность: за возом шли три громадных великана с длинными пиками. Молния блеснула на остриях их пик и очень явственно осветила их фигуры.
То были люди громадных размеров, с закрытыми лицами, поникшими головами и с тяжелою поступью. Они казались печальными и унылыми, погруженными в раздумье. Быть может, шли они за обозом не для
того, чтобы причинить вред, но все-таки в их близости было что-то ужасное.
— Эх, кабы знатье, что Черепахин даст
такую цену, — говорил он вполголоса, —
то я б дома не продавал Макарову
тех трехсот пудов!
Такая досада! Но кто ж его знал, что тут цену подняли?
— Апостол Павел говорит: на учения странна и различна не прилагайтеся. Конечно, если чернокнижие, буесловие или духов с
того света вызывать, как Саул, или
такие науки учить, что от них пользы ни себе, ни людям,
то лучше не учиться. Надо воспринимать только
то, что бог благословил. Ты соображайся… Святые апостолы говорили на всех языках — и ты учи языки; Василий Великий учил математику и философию — и ты учи, святый Нестор писал историю — и ты учи и пиши историю. Со святыми соображайся…
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки,
то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек,
то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это
такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести,
то есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; —
так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Купцы.
Так уж сделайте
такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы,
то есть, не поможете в нашей просьбе,
то уж не знаем, как и быть: просто хоть в петлю полезай.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не
то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за
такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Аммос Федорович. Помилуйте, как можно! и без
того это
такая честь… Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и руки по швам.)Не смею более беспокоить своим присутствием. Не будет ли какого приказанья?