Неточные совпадения
Он сидел за столом,
пил кофе и перелистывал газеты, а я и горничная Поля почтительно
стояли у двери и смотрели на него.
Это, по всей вероятности, смешно и дико, но я не видел для себя ничего унизительного в том, что приходилось
стоять около двери, хотя
был таким же дворянином и образованным человеком, как сам Орлов.
И когда я
стоял у двери и смотрел, как Орлов
пьет кофе, я чувствовал себя не лакеем, а человеком, которому интересно все на свете, даже Орлов.
Заговорил же я о лице и волосах Орлова потому только, что в его наружности
было нечто, о чем
стоит упомянуть, а именно: когда Орлов брался за газету или книгу, какая бы она ни
была, или же встречался с людьми, кто бы они ни
были, то глаза его начинали иронически улыбаться и все лицо принимало выражение легкой, незлой насмешки.
— Ты поедешь на Знаменскую и отдашь это письмо Зинаиде Федоровне Красновской в собственные руки. Но сначала спроси у швейцара, не вернулся ли муж, то
есть господин Красновский. Если он вернулся, то письма не отдавай и поезжай назад.
Постой!.. В случае если она спросит,
есть ли кто-нибудь у меня, то ты скажешь ей, что с восьми часов у меня сидят два каких-то господина и что-то пишут.
Стоять в продолжение четырех-пяти часов около двери, следить за тем, чтобы не
было пустых стаканов, переменять пепельницы, подбегать к столу, чтобы поднять оброненный мелок или карту, а главное,
стоять, ждать,
быть внимательным и не сметь ни говорить, ни кашлять, ни улыбаться, это, уверяю вас, тяжелее самого тяжелого крестьянского труда.
Недели через три после того, как я поступил к Орлову, помнится, в воскресенье утром, кто-то позвонил.
Был одиннадцатый час, и Орлов еще спал. Я пошел отворить. Можете себе представить мое изумление: за дверью на площадке лестницы
стояла дама с вуалью.
В эту ночь у меня сильно болел бок, и я до самого утра не мог согреться и уснуть. Мне слышно
было, как Орлов прошел из спальни к себе в кабинет. Просидев там около часа, он позвонил. От боли и утомления я забыл о всех порядках и приличиях в свете и отправился в кабинет в одном нижнем белье и босой. Орлов в халате и в шапочке
стоял в дверях и ждал меня.
Стоять и смотреть на нее, когда она
пила кофе и потом завтракала, подавать ей в передней шубку и надевать на ее маленькие ножки калоши, причем она опиралась на мое плечо, потом ждать, когда снизу позвонит мне швейцар, встречать ее в дверях, розовую, холодную, попудренную снегом, слушать отрывистые восклицания насчет мороза или извозчика, — если б вы знали, как все это
было для меня важно!
Я
стоял позади, глядел на его лысину и на ямку в затылке, и для меня
было ясно, как день, что этот слабый, больной старик теперь в моих руках.
Чтобы чувствовать себя свободным и в то же время счастливым, мне кажется, надо не скрывать от себя, что жизнь жестока, груба и беспощадна в своем консерватизме, и надо отвечать ей тем, чего она
стоит, то
есть быть так же, как она, грубым и беспощадным в своих стремлениях к свободе.
Вдруг в передней раздался звонок. У меня екнуло сердце. Уж не Орлов ли это, которому пожаловался на меня Кукушкин? Как мы с ним встретимся? Я пошел отворять. Это
была Поля. Она вошла, стряхнула в передней со своего бурнуса снег и, не сказав мне ни слова, отправилась к себе. Когда я вернулся в гостиную, Зинаида Федоровна, бледная, как мертвец,
стояла среди комнаты и большими глазами смотрела мне навстречу.
Помнится, тогда
было начало марта,
стояла оттепель, и уже несколько дней извозчики ездили на колесах.
Но она так ослабела, что
была не в силах держать эти bijoux. Нам долго не отворяли. После третьего или четвертого звонка в окнах замелькал свет и послышались шаги, кашель, шепот; наконец щелкнул замок, и в дверях показалась полная баба с красным, испуганным лицом. Позади ее, на некотором расстоянии,
стояла маленькая худенькая старушка со стрижеными седыми волосами, в белой кофточке и со свечой в руках. Зинаида Федоровна вбежала в сени и бросилась к этой старушке на шею.
Я зашел к Зинаиде Федоровне с таким чувством, как будто я
был отцом ребенка. Она лежала с закрытыми глазами, худая, бледная, в белом чепчике с кружевами. Помню, два выражения
были на ее лице: одно равнодушное, холодное, вялое, другое детское и беспомощное, какое придавал ей белый чепчик. Она не слышала, как я вошел, или,
быть может, слышала, но не обратила на меня внимания. Я
стоял, смотрел на нее и ждал.
— Об этом надо подумать, — сказал он глухо,
стоя ко мне спиной. — Я сегодня побываю у Пекарского и попрошу его съездить к Красновскому. Думаю, что Красновский не
будет долго ломаться и согласится взять эту девочку.
Когда Левин разменял первую сторублевую бумажку на покупку ливрей лакею и швейцару, он невольно сообразил, что эти никому ненужные ливреи, но неизбежно необходимые, судя по тому, как удивились княгиня и Кити при намеке, что без ливреи можно обойтись, — что эти ливреи
будут стоить двух летних работников, то есть около трехсот рабочих дней от Святой до заговень, и каждый день тяжкой работы с раннего утра до позднего вечера, — и эта сторублевая бумажка еще шла коло̀м.
«Нет, этого мы приятелю и понюхать не дадим», — сказал про себя Чичиков и потом объяснил, что такого приятеля никак не найдется, что одни издержки по этому делу
будут стоить более, ибо от судов нужно отрезать полы собственного кафтана да уходить подалее; но что если он уже действительно так стиснут, то, будучи подвигнут участием, он готов дать… но что это такая безделица, о которой даже не стоит и говорить.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в дом целый полк на
постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, — говорит, — не
буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный,
поешь селедки!»
Осип. Да на что мне она? Не знаю я разве, что такое кровать? У меня
есть ноги; я и
постою. Зачем мне ваша кровать?
Городничий. Ступай на улицу… или нет,
постой! Ступай принеси… Да другие-то где? неужели ты только один? Ведь я приказывал, чтобы и Прохоров
был здесь. Где Прохоров?
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или
стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Хлестаков. Возле вас
стоять уже
есть счастие; впрочем, если вы так уже непременно хотите, я сяду. Как я счастлив, что наконец сижу возле вас.