А где же дочь? Где же Манечка? Я не расспрашивал; не хотелось расспрашивать старушку, одетую в глубокий траур, и пока я
сидел в домике и потом уходил, Манечка не вышла ко мне, я не слышал ни ее голоса, ни ее тихих, робких шагов… Было всё понятно и было так тяжело на душе.
Неточные совпадения
Вы называете себя и объясняете, зачем пришли. Ужас и изумление сменяются пронзительным, радостным «ах!» и закатыванием глаз. Это «ах», как эхо, передается из передней
в зал, из зала
в гостиную, из гостиной
в кухню… и так до самого погреба. Скоро весь
домик наполняется разноголосыми радостными «ах». Минут через пять вы
сидите в гостиной, на большом, мягком, горячем диване, и слышите, как ахает уж вся Московская улица.
В прошлом году судьба опять забросила меня
в знакомый
домик. Войдя
в гостиную, я увидел старушку Чикамасову. Она, одетая во всё черное, с плерезами,
сидела на диване и шила что-то. Рядом с ней
сидел старичок
в коричневом сюртуке и
в калошах вместо сапог. Увидев меня, старичок вскочил и побежал вон из гостиной…
Неточные совпадения
Поутру Самгин был
в Женеве, а около полудня отправился на свидание с матерью. Она жила на берегу озера,
в маленьком
домике, слишком щедро украшенном лепкой, похожем на кондитерский торт.
Домик уютно прятался
в полукруге плодовых деревьев, солнце благосклонно освещало румяные плоды яблонь, под одной из них, на мраморной скамье,
сидела с книгой
в руке Вера Петровна
в платье небесного цвета, поза ее напомнила сыну снимок с памятника Мопассану
в парке Монсо.
По эту сторону насыпи пейзаж был более приличен и не так густо засорен людями: речка извивалась по холмистому дерновому полю, поле украшено небольшими группами берез, кое-где возвышаются бронзовые стволы сосен, под густой зеленью их крон — белые палатки, желтые бараки, штабеля каких-то ящиков, покрытые брезентами, всюду красные кресты, мелькают белые фигуры сестер милосердия, под окнами дощатого
домика сидит священник
в лиловой рясе — весьма приятное пятно.
Снимок — мутный, не сразу можно было разобрать, что на нем — часть улицы, два каменных
домика, рамы окон поломаны, стекла выбиты, с крыльца на каменную площадку высунулись чьи-то ноги, вся улица засорена изломанной мебелью, валяется пианино с оторванной крышкой, поперек улицы — срубленное дерево, клен или каштан, перед деревом — костер, из него торчит крышка пианино, а пред костром,
в большом, вольтеровском кресле, поставив ноги на пишущую машинку, а винтовку между ног,
сидит и смотрит
в огонь русский солдат.
Я ждал ночи с страшной тоской, помню,
сидел в нашей зале у окна и смотрел на пыльную улицу с деревянными
домиками и на редких прохожих.
На веранде одного дома
сидели две или три девицы и прохаживался высокий, плотный мужчина, с проседью. «Вон и мистер Бен!» — сказал Вандик. Мы поглядели на мистера Бена, а он на нас. Он продолжал ходить, а мы поехали
в гостиницу — маленький и дрянной
домик с большой, красивой верандой. Я тут и остался. Вечер был тих. С неба уже сходил румянец. Кое-где прорезывались звезды.