Неточные совпадения
Река Дуйка, или, как ее иначе называют, Александровка, в 1881 г., когда ее исследовал зоолог Поляков, в
своем нижнем течении имела до десяти саженей в ширину, на берега ее были намыты громадные кучи деревьев, обрушившихся в воду, низина во многих
местах была покрыта старым лесом из пихты, лиственницы, ольхи и лесной ивы, и кругом стояло непроходимое топкое болото.
Сравнительно большое количество семейных объясняется не какими-либо особенностями хозяйств, располагающими к семейной, домовитой жизни, а случайностями: легкомыслием местной администрации, сажающей семейных на участки в Александровске, а не в более подходящем для этого
месте, и тою сравнительною легкостью, с какою здешний поселенец, благодаря
своей близости к начальству и тюрьме, получает женщину.
В 1872 г. на Каре, как писал г. Власов в
своем отчете, при одной из казарм совсем не было отхожего
места, и преступники выводились для естественной надобности на площадь, и это делалось не по желанию каждого из них, а в то время, когда собиралось несколько человек.
Люди, живущие в тюремной общей камере, — это не община, не артель, налагающая на
своих членов обязанности, а шайка, освобождающая их от всяких обязанностей по отношению к
месту, соседу и предмету.
По количеству старожилов Корсаковка занимает на Северном Сахалине едва ли не первое
место — 43 хозяина сидят на
своих участках с самого основания селения.
Южнее Александровска по западному побережью есть только один населенный пункт — Дуэ, страшное, безобразное и во всех отношениях дрянное
место, в котором по
своей доброй воле могут жить только святые или глубоко испорченные люди.
В одной камере с выбитыми стеклами в окнах и с удушливым запахом отхожего
места живут: каторжный и его жена свободного состояния; каторжный, жена свободного состояния и дочь; каторжный, жена-поселка и дочь; каторжный и его жена свободного состояния; поселенец-поляк и его сожительница-каторжная; все они со
своим имуществом помещаются водной камере и спят рядом на одной сплошной наре.
Те дербинцы, которые, отбыв каторгу до 1880 г., селились тут первые, вынесли на
своих плечах тяжелое прошлое селения, обтерпелись и мало-помалу захватили лучшие
места и куски, и те, которые прибыли из России с деньгами и семьями, такие живут не бедно; 220 десятин земли и ежегодный улов рыбы в три тысячи пудов, показываемые в отчетах, очевидно, определяют экономическое положение только этих хозяев; остальные же жители, то есть больше половины Дербинского, голодны, оборваны и производят впечатление ненужных, лишних, не живущих и мешающих другим жить.
Почва — галька; когда-то, по рассказам старожилов, на
месте нынешнего Палева тунгусы пасли
своих оленей.
Предполагают, что когда-то родиной гиляков был один только Сахалин и что только впоследствии они перешли оттуда на близлежащую часть материка, теснимые с юга айнами, которые двигались из Японии, в
свою очередь теснимые японцами.] селения старые, и те их названия, какие упоминаются у старых авторов, сохранились и по сие время, но жизнь все-таки нельзя назвать вполне оседлой, так как гиляки не чувствуют привязанности к
месту своего рождения и вообще к определенному
месту, часто оставляют
свои юрты и уходят на промыслы, кочуя вместе с семьями и собаками по Северному Сахалину.
Впрочем, на Южном Сахалине что ни
место, то
свой климат, и правильнее всего было бы учредить метеорологические наблюдательные пункты одновременно в нескольких
местах: у залива Буссе, в Корсаковске, Крильоне, Мауке, Владимировке, Найбучи и Тарайке.
Такой обычай, очевидно, произошел в те времена, когда айно в страхе перед эпидемиями покидали
свои зараженные жилища и селились на новых
местах.]
В 1888 г. в одном из
своих приказов (№ 280) генерал Кононович, ввиду того что ни в Тымовском, ни в Александровском округах нет уже
места для отвода участков, между тем как число нуждающихся в них быстро возрастает, предложил «немедленно организовать партии из благонадежных ссыльнокаторжных под надзором вполне расторопных, более опытных в этом деле и грамотных надзирателей или даже чиновников, и таковые отправлять к отысканию
мест, годных под поселения».
Шаховской, заведовавший в семидесятых годах дуйскою каторгой, высказывает мнение, которое следовало бы теперешним администраторам принять и к сведению и к руководству: «Вознаграждение каторжных за работы дает хотя какую-нибудь собственность арестанту, а всякая собственность прикрепляет его к
месту; вознаграждение позволяет арестантам по взаимном соглашении улучшать
свою пищу, держать в большей чистоте одежду и помещение, а всякая привычка к удобствам производит тем большее страдание в лишении их, чем удобств этих более; совершенное же отсутствие последних и всегда угрюмая, неприветливая обстановка вырабатывает в арестантах такое равнодушие к жизни, а тем более к наказаниям, что часто, когда число наказываемых доходило до 80 % наличного состава, приходилось отчаиваться в победе розог над теми пустыми природными потребностями человека, ради выполнения которых он ложится под розги; вознаграждение каторжных, образуя между ними некоторую самостоятельность, устраняет растрату одежды, помогает домообзаводству и значительно уменьшает затраты казны в отношении прикрепления их к земле по выходе на поселение».
В первую же минуту эти семьи отталкивают
своею искусственностью и фальшью и дают почувствовать, что тут, в атмосфере, испорченной тюрьмою и неволей, семья давно уже сгнила, а на
месте ее выросло что-то другое.
Ловить и заготовлять рыбу поселенцы не умеют, и никто их этому не учит; тюрьма в районе теперешних ловель забрала себе лучшие
места, им же предоставила пороги и мели, где они рвут
свои дешевые самоделковые сети о карчи и камни.
Но солдат поставлен в лучшие санитарные условия, у него есть постель и
место, где можно в дурную погоду обсушиться, каторжный же поневоле должен гноить
свое платье и обувь, так как, за неимением постели, спит на армяке и на всяких обносках, гниющих и
своими испарениями портящих воздух, а обсушиться ему негде; зачастую он и спит в мокрой одежде, так что, пока каторжного не поставят в более человеческие условия, вопрос, насколько одежда и обувь удовлетворяют в количественном отношении, будет открытым.
Да и эти 9 % относятся исключительно к школьному возрасту, так что о взрослой сахалинской женщине можно сказать, что она грамоте не знает; просвещение не коснулось ее, она поражает
своим грубым невежеством, и, мне кажется, нигде в другом
месте я не видел таких бестолковых и мало понятливых женщин, как именно здесь, среди преступного и порабощенного населения.
Наказывать по долгу службы и присяги
своего ближнего, быть способным каждый час насиловать в себе отвращение и ужас, отдаленность
места служения, ничтожное жалованье, скука, постоянная близость бритых голов, кандалов, палачей, грошовые расчеты, дрязги, а главное, сознание
своего полного бессилия в борьбе с окружающим злом, — всё это, взятое вместе, всегда делало службу по управлению каторгой и ссылкой исключительно тяжелой и непривлекательной.
Предварительно уговорившись с рядовым или гиляком, несколько человек каторжных бегут из тюрьмы и в условленном
месте, где-нибудь в тайге или на морском берегу, встречаются со
своим конвоиром; тот ведет их назад в тюрьму, как пойманных, и получает по три рубля за каждого; потом, конечно, происходит дележ.
Неточные совпадения
Я хотел бы, например, чтоб при воспитании сына знатного господина наставник его всякий день разогнул ему Историю и указал ему в ней два
места: в одном, как великие люди способствовали благу
своего отечества; в другом, как вельможа недостойный, употребивший во зло
свою доверенность и силу, с высоты пышной
своей знатности низвергся в бездну презрения и поношения.
Стародум. Они в руках государя. Как скоро все видят, что без благонравия никто не может выйти в люди; что ни подлой выслугой и ни за какие деньги нельзя купить того, чем награждается заслуга; что люди выбираются для
мест, а не
места похищаются людьми, — тогда всякий находит
свою выгоду быть благонравным и всякий хорош становится.
Тем не менее вопрос «охранительных людей» все-таки не прошел даром. Когда толпа окончательно двинулась по указанию Пахомыча, то несколько человек отделились и отправились прямо на бригадирский двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие», то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в том, чтобы оградить
свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие» пришли на бригадирский двор, но сказать ничего не сказали, а только потоптались на
месте, чтобы засвидетельствовать.
Так, например, заседатель Толковников рассказал, что однажды он вошел врасплох в градоначальнический кабинет по весьма нужному делу и застал градоначальника играющим
своею собственною головою, которую он, впрочем, тотчас же поспешил пристроить к надлежащему
месту.
Он не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже
своего рода сила, обладая которою можно покорить мир. Он ничего не знал ни о процессе образования рек, ни о законах, по которому они текут вниз, а не вверх, но был убежден, что стоит только указать: от сих
мест до сих — и на протяжении отмеренного пространства наверное возникнет материк, а затем по-прежнему, и направо и налево, будет продолжать течь река.