Неточные совпадения
Пока я плыл
по Амуру, у меня было такое чувство, как будто я не в России, а где-то в Патагонии или Техасе; не говоря уже об оригинальной, не русской природе, мне
всё время казалось, что склад нашей русской жизни совершенно чужд коренным амурцам, что Пушкин и Гоголь тут непонятны и потому не нужны, наша история скучна и мы, приезжие из России, кажемся иностранцами.
По совершенно гладкому морю, пуская вверх фонтаны, гуляли парочками киты, и это прекрасное, оригинальное зрелище развлекало нас на
всем пути.
Это большой, в несколько сажен сруб, выдающийся в море в виде буквы Т; толстые лиственные сваи, крепко вбитые в дно морское, образуют ящики, которые доверху наполнены камнями; настилка из досок,
по ней вдоль
всей пристани проложены рельсы для вагонеток.
Возле пристани
по берегу, по-видимому без дела, бродило с полсотни каторжных: одни в халатах, другие в куртках или пиджаках из серого сукна. При моем появлении
вся полсотня сняла шапки — такой чести до сих пор, вероятно, не удостоивался еще ни один литератор. На берегу стояла чья-то лошадь, запряженная в безрессорную линейку. Каторжные взвалили мой багаж на линейку, человек с черною бородой, в пиджаке и в рубахе навыпуск, сел на козлы. Мы поехали.
Когда идешь
по улице, сидящие встают и
все встречные снимают шапки.
В Александровской тюрьме
по случаю его приезда арестантов кормили свежим мясом и даже олениной; он обошел
все камеры, принимал прошения и приказал расковать многих кандальных.
Чтобы побывать
по возможности во
всех населенных местах и познакомиться поближе с жизнью большинства ссыльных, я прибегнул к приему, который в моем положении казался мне единственным.
Пособие от казны, кормовое или вещевое, или денежное, обязательно получают
все каторжные, поселенцы в первые годы
по отбытии каторги, богадельщики и дети беднейших семей.
На Сахалине попадаются избы всякого рода, смотря
по тому, кто строил — сибиряк, хохол или чухонец, но чаще
всего — это небольшой сруб, аршин в шесть, двух — или трехоконный, без всяких наружных украшений, крытый соломой, корьем и редко тесом.
Чаще
всего я встречал в избе самого хозяина, одинокого, скучающего бобыля, который, казалось, окоченел от вынужденного безделья и скуки; на нем вольное платье, но
по привычке шинель накинута на плечи по-арестантски, и если он недавно вышел из тюрьмы, то на столе у него валяется фуражка без козырька.
Корчевка леса, постройки, осушка болот, рыбные ловли, сенокос, нагрузка пароходов —
всё это виды каторжных работ, которые
по необходимости до такой степени слились с жизнью колонии, что выделять их и говорить о них как о чем-то самостоятельно существующем на острове можно разве только при известном рутинном взгляде на дело, который на каторге ищет прежде
всего рудников и заводских работ.
Вдоль
всей камеры
по середине ее тянется одна сплошная нара, со скатом на обе стороны, так что каторжные спят в два ряда, причем головы одного ряда обращены к головам другого.
Она ходит
по своей камере из угла в угол, и кажется, что она
всё время нюхает воздух, как мышь в мышеловке, и выражение лица у нее мышиное.
Около тюрьмы есть колодец, и
по нему можно судить о высоте почвенной воды. Вследствие особого строения здешней почвы почвенная вода даже на кладбище, которое расположено на горе у моря, стоит так высоко, что я в сухую погоду видел могилы, наполовину заполненные водою. Почва около тюрьмы и во
всем посту дренирована канавами, но недостаточно глубокими, и от сырости тюрьма совсем не обеспечена.
Его белье, пропитанное насквозь кожными отделениями, не просушенное и давно не мытое, перемешанное со старыми мешками и гниющими обносками, его портянки с удушливым запахом пота, сам он, давно не бывший в бане, полный вшей, курящий дешевый табак, постоянно страдающий метеоризмом; его хлеб, мясо, соленая рыба, которую он часто вялит тут же в тюрьме, крошки, кусочки, косточки, остатки щей в котелке; клопы, которых он давит пальцами тут же на нарах, —
всё это делает казарменный воздух вонючим, промозглым, кислым; он насыщается водяными парами до крайней степени, так что во время сильных морозов окна к утру покрываются изнутри слоем льда и в казарме становится темно; сероводород, аммиачные и всякие другие соединения мешаются в воздухе с водяными парами и происходит то самое, от чего,
по словам надзирателей, «душу воротит».
Она отучает его мало-помалу от домовитости, то есть того самого качества, которое нужно беречь в каторжном больше
всего, так как
по выходе из тюрьмы он становится самостоятельным членом колонии, где с первого же дня требуют от него, на основании закона и под угрозой наказания, чтобы он был хорошим хозяином и добрым семьянином.
— Постой, не перебивай, ваше высокоблагородие. Роспили мы эту водку, вот он, Андрюха то есть, еще взял перцовки сороковку.
По стакану налил себе и мне. Мы
по стакану вместе с ним и выпили. Ну, вот тут пошли
весь народ домой из кабака, и мы с ним сзади пошли тоже. Меня переломило верхом-то ехать, я слез и сел тут на бережку. Я песни пел да шутил. Разговору не было худого. Потом этого встали и пошли.
У Сашки я делал
всё по крестьянской работе: жал, убирал, молотил, картошку копал, а Сашка за меня в кОзну бревна возил.
Он начал собирать коллекцию в 1881 г. и за десять лет успел собрать почти
всех позвоночных, встречаемых на Сахалине, а также много материала
по антропологии и этнографии.
Поляков пишет про июнь 1881 г., что не было ни одного ясного дня в течение
всего месяца, а из отчета инспектора сельского хозяйства видно, что за четырехлетний период в промежуток от 18 мая
по 1 сентября число ясных дней в среднем не превышает 8.
Не убивала бы я мужа, а ты бы не поджигал, и мы тоже были бы теперь вольные, а теперь вот сиди и жди ветра в поле, свою женушку, да пускай вот твое сердце кровью обливается…» Он страдает, на душе у него, по-видимому, свинец, а она пилит его и пилит; выхожу из избы, а голос ее
всё слышно.
Крупные строевые экземпляры деревьев
по пути почти везде уже срублены, но тайга
всё еще внушительна и красива.
По данным подворной описи, часть которых я мог проверить и дополнить
по исповедной книге священника,
всех жителей там 39.
Хозяев 28, и
все они живут семейно, кроме каторжной Павловской, католички, у которой недавно умер сожитель, настоящий хозяин дома; она убедительно просила меня: «Назначь мне хозяина!» Трое имеют
по два дома.
Если судить
по данным подворной описи, собранным смотрителем поселений, то можно прийти к выводу, что
все три Арково в короткий срок своего существования значительно преуспели в сельском хозяйстве; недаром один анонимный автор пишет про здешнее земледелие: «Труд этот с избытком вознаграждается благодаря почвенным условиям этой местности, которые весьма благоприятны для земледелия, что сказывается в силе лесной и луговой растительности».
Южнее Александровска
по западному побережью есть только один населенный пункт — Дуэ, страшное, безобразное и во
всех отношениях дрянное место, в котором
по своей доброй воле могут жить только святые или глубоко испорченные люди.
Мыс Жонкиер
всею своею массой навалился на береговую отмель, и проезд
по ней был бы невозможен вовсе, если бы не прорыли туннеля.
В одной избе, состоящей чаще
всего из одной комнаты, вы застаете семью каторжного, с нею солдатскую семью, двух-трех каторжных жильцов или гостей, тут же подростки, две-три колыбели
по углам, тут же куры, собака, а на улице около избы отбросы, лужи от помоев, заняться нечем, есть нечего, говорить и браниться надоело, на улицу выходить скучно — как
всё однообразно уныло, грязно, какая тоска!
Преступления почти у
всех ужасно неинтересны, ординарны,
по крайней мере со стороны внешней занимательности, и я нарочно привел выше Рассказ Егора, чтобы читатель мог судить о бесцветности и бедности содержания сотни рассказов, автобиографий и анекдотов, какие мне приходилось слышать от арестантов и людей, близких к каторге.
Я был в руднике, меня водили
по мрачным, сырым коридорам и предупредительно знакомили с постановкой дела, но очень трудно описать
всё это, не будучи специалистом.
По контракту, заключенному в 1875 г. на 24 года, общество пользуется участком на западном берегу Сахалина на две версты вдоль берега и на одну версту в глубь острова; ему предоставляются бесплатно свободные удобные места для склада угля в Приморской области я прилегающих к ней островах; нужный для построек и работ строительный материал общество получает также бесплатно; ввоз
всех предметов, необходимых для технических и хозяйственных работ и устройства рудников, предоставляется беспошлинно; за каждый пуд угля, покупаемый морским ведомством, общество получает от 15 до 30 коп.; ежедневно в распоряжение общества командируется для работ не менее 400 каторжных; если же на работы будет выслано меньше этого числа, то за каждого недостающего рабочего казна платит обществу штрафу один рубль в день; нужное обществу число людей может быть отпускаемо и на ночь.
Все эти три обязательства существуют только на бумаге и, по-видимому, давно уже забыты.
Богатые чай пьют, а бедняки работают, надзиратели у
всех на глазах обманывают свое начальство, неизбежные столкновения рудничной и тюремной администраций вносят в жизнь массу дрязг, сплетней и всяких мелких беспорядков, которые ложатся своею тяжестью прежде
всего на людей подневольных,
по пословице: паны дерутся — у хлопцев чубы болят.
Все восемь человек — рецидивисты, которые на своем веку судились уже
по нескольку раз.
Проехавшись
по Тыми до восточного берега и обратно, он кое-как добрался до западного берега,
весь ободранный, голодный, с нарывами на ногах.
Этот недостаток женщин и семей в селениях Тымовского округа, часто поразительный, не соответствующий общему числу женщин и семей на Сахалине, объясняется не какими-либо местными или экономическими условиями, а тем, что
все вновь прибывающие партии сортируются в Александровске и местные чиновники,
по пословице «своя рубашка ближе к телу», задерживают большинство женщин для своего округа, и притом «лучшеньких себе, а что похуже, то нам», как говорили тымовские чиновники.
Разработанной земли на
всех 75 хозяев и 28 совладельцев приходится только 60 дес.; посеяно зерна 183 пуда, то есть меньше, чем
по 2 пуда на хозяйство.
Всех дербинцев, в том числе и самих Емельянов Самохваловых, забавляет эта странная и очень сложная комбинация обстоятельств, которая двух человек, живших в разных концах России и схожих
по имени и фамилии, в конце концов привела сюда, в Дербинское.
Мы плыли
по горной, тайговой реке, но
всю ее дикую прелесть, зеленые берега, крутизны и одинокие неподвижные фигуры рыболовов я охотно променял бы на теплую комнату и сухую обувь, тем более что пейзажи были однообразны, не новы для меня, а главное, покрыты серою дождевою мглой.
Чтобы заселить
всю реку до устья, таких селений с промежутками в десять верст понадобится
по меньшей мере 30.
Все вновь строящиеся сахалинские селения одинаково производят впечатление разрушенных неприятелем или давно брошенных деревень, и только
по свежему, ясному цвету срубов и стружек видно, что здесь происходит процесс, как раз противоположный разрушению.
Все живут на счет казны, получая от нее арестантское довольствие, которое достается им, впрочем, не дешево, так как
по бездорожью они таскают его из Дербинского на своих плечах через тайгу.
Расстояние небольшое,
всего шесть верст, но от непривычки путешествовать
по тайге я стал чувствовать утомление после первой же версты.
Тотчас же
по выходе из Ускова пришлось иметь дело с ручьем в сажень ширины, через который были перекинуты три тонких кривых бревна;
все прошли благополучно, я же оступился и набрал в сапог.
Он рассказывал мне про свое путешествие вдоль реки Пороная к заливу Терпения и обратно: в первый день идти мучительно, выбиваешься из сил, на другой день болит
всё тело, но идти все-таки уж легче, а в третий и затем следующие дни чувствуешь себя как на крыльях, точно ты не идешь, а несет тебя какая-то невидимая сила, хотя ноги по-прежнему путаются в жестком багульнике и вязнут в трясине.
При Полякове
вся поверхность долины была покрыта кочками, ямами, промоинами, озерками и мелкими речушками, впадавшими в Тымь; верховая лошадь вязла то
по колена, то
по брюхо; теперь же
всё раскорчевано, осушено, и из Дербинского до Рыковского на протяжении 14 верст проходит щегольская дорога, изумительная
по своей гладкости и совершенной прямизне.
Построена она
по типу, общему для
всех сахалинских тюрем: деревянные казармы, камеры в них и нечистота, нищета и неудобства, свойственные этим предназначаемым для стадной жизни помещениям.
Когда я был в кухне, там варили в котлах похлебку из свежей рыбы — кушанье нездоровое, так как от периодической рыбы, пойманной в верховьях реки, арестанты заболевают острым катаром кишок; но, несмотря даже на это обстоятельство,
вся постановка дела как бы говорила, что здесь арестант полностью получает
всё то количество пищевого довольствия, какое ему полагается
по закону.
Таким образом
все зловонные газы поступают из ямы в печь и
по дымовой трубе выходят наружу.
Почему-то еще, вероятно,
по пословице — на бедного Макара
все шишки валятся, ни в одном селении на Сахалине нет такого множества воров, как именно здесь, в многострадальном, судьбою обиженном Палеве.