Неточные совпадения
В пятидесятые и шестидесятые годы, когда по Амуру,
не щадя солдат, арестантов и переселенцев, насаждали культуру, в Николаевске имели свое пребывание чиновники, управлявшие краем, наезжало сюда много
всяких русских и иностранных авантюристов, селились поселенцы, прельщаемые необычайным изобилием рыбы и зверя, и, по-видимому, город
не был чужд человеческих интересов, так как был даже случай, что один заезжий ученый нашел нужным и возможным прочесть здесь в клубе публичную лекцию.
Говорит, что уже
всякие способы перепробовал, но никакого толку
не выходит; остается одно: махнуть на всё рукой.
Почва вокруг, а также и колодец с водой были постоянно загрязняемы человеческими испражнениями и
всякими отбросами, так как отхожих мест и мусорных ям
не было вовсе.
В монастырях, на ярмарках, в постоялых дворах и на
всякого рода промыслах, где еще
не установлен санитарный надзор, они отвратительны в высшей степени.
Его белье, пропитанное насквозь кожными отделениями,
не просушенное и давно
не мытое, перемешанное со старыми мешками и гниющими обносками, его портянки с удушливым запахом пота, сам он, давно
не бывший в бане, полный вшей, курящий дешевый табак, постоянно страдающий метеоризмом; его хлеб, мясо, соленая рыба, которую он часто вялит тут же в тюрьме, крошки, кусочки, косточки, остатки щей в котелке; клопы, которых он давит пальцами тут же на нарах, — всё это делает казарменный воздух вонючим, промозглым, кислым; он насыщается водяными парами до крайней степени, так что во время сильных морозов окна к утру покрываются изнутри слоем льда и в казарме становится темно; сероводород, аммиачные и
всякие другие соединения мешаются в воздухе с водяными парами и происходит то самое, от чего, по словам надзирателей, «душу воротит».
Люди, живущие в тюремной общей камере, — это
не община,
не артель, налагающая на своих членов обязанности, а шайка, освобождающая их от
всяких обязанностей по отношению к месту, соседу и предмету.
Во
всяком случае, в 1890 г., когда я был на Сахалине, все чиновники, даже
не имеющие никакого отношения к тюремному ведомству (например, начальник почтово-телеграфной конторы), пользовались каторжными для своего домашнего обихода в самых широких размерах, причем жалованья этой прислуге они
не платили, и кормилась она на счет казны.
Здесь слишком заметно увлечение вещью; гремят колеса и молот и свистят локомобили только во имя качества вещи и сбыта ее; коммерческие и художественные соображения
не имеют здесь никакого отношения к наказанию, а между тем на Сахалине, как и везде на каторге,
всякое предприятие должно иметь своею ближайшею и отдаленною целью только одно — исправление преступника, и здешние мастерские должны стремиться к тому, чтобы сбывать на материк прежде всего
не печные дверцы и
не краны, а полезных людей и хорошо подготовленных мастеров.
Существование местных копей
не вызывается необходимостью, так как до Дуэ недалеко и оттуда во
всякое время можно получать превосходный уголь.
Здесь, на каторге, он сам построил себе избу, делает ведра, столы, неуклюжие шкапы. Умеет делать
всякую мебель, но только «про себя», то есть для собственной надобности. Сам никогда
не дрался и бит
не бывал; только когда-то в детстве отец высек его за то, что горох стерег и петуха впустил.
Любителей так называемой заборной литературы много и на воле, но на каторге цинизм превосходит
всякую меру и
не идет в сравнение ни с чем.
Недавно существующая ссыльная колония со своим маленьким подвижным населением еще
не созрела для статистики; при том скудном цифровом материале, какой она до сих пор успела дать, волей-неволей приходится строить свои выводы лишь на одних намеках и догадках, при
всяком подходящем случае.
По красно-бурой болотистой равнине там и сям тянутся полоски кривого хвойного леса; у лиственницы ствол
не выше одного фута, и крона ее лежит на земле в виде зеленой подушки, ствол кедрового кустарника стелется по земле, а между полосками чахлого леса лишайники и мхи, и, как и на русских тундрах, встречается здесь
всякая грубая кислого или сильно вяжущего вкуса ягода — моховка, голубика, костяника, клюква.
На этом туннеле превосходно сказалась склонность русского человека тратить последние средства на
всякого рода выкрутасы, когда
не удовлетворены самые насущные потребности.
Если его труд
не давал выгоды или шел в убыток, то предпочитали держать его в тюрьме без
всякого дела.
Вся исключительная тяжесть
не в самом труде, а в обстановке, в тупости и недобросовестности
всяких мелких чинов, когда на каждом шагу приходится терпеть от наглости, несправедливости и произвола.
Новые тюремные постройки,
всякие склады и амбары и дом смотрителя тюрьмы стоят среди селения и напоминают
не тюрьму, а господскую экономию.
Без
всякой надобности убивают ночью скотину, выдергивают из земли еще
не созревший картофель, выставляют из окон рамы и т. п.
Он долго
не впускал меня к себе, а впустивши, распространился на тему о том, что теперь много
всякого народу ходит, — впусти, так, чего доброго, ограбят и т. д.
Кононовича есть один, касающийся давно желанного упразднения Дуэ и Воеводской тюрьмы: «Осмотрев Воеводскую тюрьму, я лично убедился в том, что ни условия местности, в которой она находится, ни значение содержащихся в ней преступников, большею частью долгосрочных или заключенных за новые преступления,
не могут оправдать того порядка надзора или, лучше сказать, отсутствия
всякого фактического наблюдения, в котором эта тюрьма находится с самого ее основания.
Не входя в разбор обстоятельств, причиною которых было устройство тюрьмы в столь несоответствующем месте и оставление ее вне
всякой возможности непосредственного надзора, я, впредь до испрошения разрешения вовсе упразднить как Дуйскую, так равно и Воеводскую тюрьмы и перевести их в другие местности, должен хотя отчасти исправить существующие недостатки» и т. д. (приказ № 348, 1888 г.).]
Этою очень короткою историей восьми сахалинских Робинзонов исчерпываются все данные, относящиеся к вольной колонизации Северного Сахалина. Если необыкновенная судьба пяти хвостовских матросов и Кемца с двумя беглыми похожа на попытку к вольной колонизации, то эту попытку следует признать ничтожною и во
всяком случае неудавшеюся. Поучительна она для нас разве в том отношении, что все восемь человек, жившие на Сахалине долго, до конца дней своих, занимались
не хлебопашеством, а рыбным и звериным промыслом.
Ведомости об инородцах составляются канцеляристами,
не имеющими ни научной, ни практической подготовки и даже
не вооруженными никакими инструкциями; если сведения собираются ими на месте, в гиляцких селениях, то делается это, конечно, начальническим тоном, грубо, с досадой, между тем как деликатность гиляков, их этикет,
не допускающий высокомерного и властного отношения к людям, и их отвращение ко
всякого рода переписям и регистрациям требуют особенного искусства в обращении с ними.
Помимо того, сведения собираются администрацией без
всякой определенной цели, лишь мимоездом, причем исследователь вовсе
не соображается с этнографическою картой, а действует произвольно.
Эти юрты сделаны из дешевого материала, который всегда под руками, при нужде их
не жалко бросить; в них тепло и сухо, и во
всяком случае они оставляют далеко за собой те сырые и холодные шалаши из коры, в которых живут наши каторжники, когда работают на дорогах или в поле.
Всякая ложь и хвастовство в обычной,
не деловой сфере им противны.
Исследуя почву, флору и фауну Сахалина, он исходил пешком нынешние Александровский и Тымовский округа, западное побережье, всю южную часть острова; тогда на острове совсем
не было дорог, лишь кое-где попадались жалкие тропинки, исчезавшие в тайге и болотах, и
всякое передвижение, конное или пешее, было истинным мучением.
[Этот опыт касается одного только Сахалина, между тем Д. Г. Тальберг, в своем очерке «Ссылка на Сахалин» («Вестник Европы», 1879 г., V), придает ему общее значение и, говоря по поводу его вообще о нашей неспособности к колонизации, приходит даже к такому выводу: «
Не пора ли нам отказаться от
всяких колонизационных попыток на Востоке?» В своем примечании к статье проф.
Бывший дворянин, убийца, рассказывая мне о том, как приятели провожали его из России, говорил: «У меня проснулось сознание, я хотел только одного — стушеваться, провалиться, но знакомые
не понимали этого и наперерыв старались утешать меня и оказывать мне
всякое внимание».
Она с отчаянием говорит, что, едучи к мужу,
не обманывала себя и ожидала только худого, но действительность оказалась страшнее
всяких ожиданий.
Это хорошо, потому что, помимо
всяких колонизационных соображений, близость детей оказывает ссыльным нравственную поддержку и живее, чем что-либо другое, напоминает им родную русскую деревню; к тому же заботы о детях спасают ссыльных женщин от праздности; это и худо, потому что непроизводительные возрасты, требуя от населения затрат и сами
не давая ничего, осложняют экономические затруднения; они усиливают нужду, и в этом отношении колония поставлена даже в более неблагодарные условия, чем русская деревня: сахалинские дети, ставши подростками или взрослыми, уезжают на материк и, таким образом, затраты, понесенные колонией,
не возвращаются.
В том, что ссыльные
не вступают в законный брак, часто бывают виноваты также несовершенства статейных списков, создающие в каждом отдельном случае целый ряд
всяких формальностей, томительных, во вкусе старинной волокиты, ведущих к тому лишь, что ссыльный, истратившись на писарей, гербовые марки и телеграммы, в конце концов безнадежно машет рукой и решает, что законной семьи у него
не быть.
Сведения о числе браков, совершаемых в колонии, можно добыть из метрических книг; но так как законный брак здесь составляет роскошь, доступную
не для
всякого, то эти сведения далеко
не определяют истинной потребности населения в брачной жизни; здесь венчаются
не когда нужно, а когда можно.
Во
всяком случае, в колонии
не остаются ни пришлые, ни местные уроженцы, и поэтому все сахалинские посты и селения до настоящего времени вернее было бы называть
не колонией, а местами временного водворения.
Чиновники, которым вверена была сельскохозяйственная колония, в громадном большинстве до своего поступления на службу
не были ни помещиками, ни крестьянами и с сельским хозяйством
не были знакомы вовсе; для своих ведомостей они
всякий раз пользовались только теми сведениями, которые собирали для них надзиратели.
Они зорко следили за модой и направлением мыслей, и если местная администрация
не верила в сельское хозяйство, то они тоже
не верили; если же в канцеляриях делалось модным противоположное направление, то и они тоже начинали уверять, что на Сахалине, слава богу, жить можно, урожаи хорошие, и только одна беда — народ нынче избаловался и т. п., и при этом, чтобы угодить начальству, они прибегали к грубой лжи и
всякого рода уловкам.
С развитием на Сахалине городской жизни растет мало-помалу и потребность в рынке; в Александровске уже определилось место, где бабы продают овощи, и на улицах
не редкость встретить ссыльных, торгующих огурцами и
всякою зеленью.
Они,
не обинуясь, заявили, что, ввиду условий работ на Сахалине, сурового климата, усиленного труда во
всякое время года и при
всякой погоде, отпускаемого теперь довольствия недостаточно, что продовольствие по табелям проф.
Но солдат поставлен в лучшие санитарные условия, у него есть постель и место, где можно в дурную погоду обсушиться, каторжный же поневоле должен гноить свое платье и обувь, так как, за неимением постели, спит на армяке и на
всяких обносках, гниющих и своими испарениями портящих воздух, а обсушиться ему негде; зачастую он и спит в мокрой одежде, так что, пока каторжного
не поставят в более человеческие условия, вопрос, насколько одежда и обувь удовлетворяют в количественном отношении, будет открытым.
О характере их направляющей деятельности можно судить по следующей выдержке из резолюции преосвященного Гурия на одном из актов, хранящихся в корсаковской церкви: «Если
не во всех у них (то есть ссыльных) имеются вера и раскаяние, то во
всяком случае у многих, что мною лично было усмотрено;
не что иное, а именно чувство раскаяния и вера заставляли их горько плакать, когда я поучал их в 1887 и 1888 гг.
Преподают в школах ссыльные, которые на родине
не были учителями, люди мало знакомые с делом и без
всякой подготовки.
Лживость, лукавство, трусость, малодушие, наушничество, кражи,
всякого рода тайные пороки — вот арсенал, который выставляет приниженное население или, по крайней мере, громадная часть его, против начальников и надзирателей, которых оно
не уважает, боится и считает своими врагами.
Когда в Голом Мысу был убит поселенец, то было заподозрено и взято под стражу четыре человека, [По «Уставу о ссыльных», для взятия ссыльного под стражу начальство
не стесняется правилами, изложенными в законах судопроизводства; ссыльный может быть задержан во
всяком случае, коль скоро есть на него подозрение (ст. 484).] их посадили в темные, холодные карцеры.
Но на Сахалине тузы утратили
всякое значение, так как к ним давно уже пригляделись и
не замечают их.
Поводом к тому, чтобы дать человеку 30 или 100 розог, служит обыкновенно
всякая провинность: неисполнение дневного урока (например, если сапожник
не сшил положенных трех пар котов, то его секут), пьянство, грубость, непослушание…
— Арестанты, особенно кандальные, любят подавать
всякие вздорные прошения. Когда я был назначен сюда и в первый раз обходил тюрьму, то мне было подано до 50 прошений; я принял, но объявил просителям, что те из них, прошения которых окажутся
не заслуживающими внимания, будут наказаны. Только два прошения оказались уважительными, остальные же — чепухой. Я велел высечь 48 человек. Затем в другой раз 25, потом всё меньше и меньше, и теперь уже просьб мне
не подают. Я отучил их.
Случай этот, возмутительный сам по себе, представляется мне еще более резким при разборе обстоятельств, вызвавших это наказание правого и виноватого,
не исключая даже беременной женщины, без
всякого рассмотрения дела, состоявшего в простой и безрезультатной драке между ссыльнопоселенцами» (приказ № 258-й 1888 г.).
При совершенной распущенности и
всяких послаблениях, какие имели место при старой администрации, сахалинские тюрьмы все-таки оставались полными, и арестанты бегали
не так часто, как, быть может, хотели того смотрители тюрем, для которых побеги составляли одну из самых доходных статей.
Во
всяком случае побеги
не в Россию, а за границу, хотя и редко, но бывают, и это
не подлежит никакому сомнению.
Причины смерти почти
всякий раз регистрируются священниками по запискам врачей и фельдшеров, много тут фантазии, [Между прочим, я встречал тут такие диагнозы, как неумеренное питье от груди, неразвитость к жизни, душевная болезнь сердца, воспаление тела, внутреннее истощение, курьезный пневмоний, Шпер и проч.] но в общем этот материал по существу тот же, что и в «Правдивых книгах»,
не лучше и
не хуже.