Неточные совпадения
5 июля 1890 г. я прибыл
на пароходе в г. Николаевск, один из самых восточных пунктов нашего отечества. Амур здесь очень широк, до моря осталось только 27 верст; место величественное и красивое, но воспоминания о прошлом этого края, рассказы спутников о лютой зиме и о не менее лютых местных нравах, близость каторги и самый
вид заброшенного, вымирающего города совершенно отнимают охоту любоваться пейзажем.
На карте миссионеров Сахалин имел
вид острова, но д'Анвилль отнесся к ней с недоверием и положил между островом и материком перешеек.
Корчевка леса, постройки, осушка болот, рыбные ловли, сенокос, нагрузка пароходов — всё это
виды каторжных работ, которые по необходимости до такой степени слились с жизнью колонии, что выделять их и говорить о них как о чем-то самостоятельно существующем
на острове можно разве только при известном рутинном взгляде
на дело, который
на каторге ищет прежде всего рудников и заводских работ.
На Сахалине строго запрещены ввоз и продажа спирта, и это создало особый
вид контрабанды.
На горе же, в
виду моря и красивых оврагов, всё это становится донельзя пошло и грубо, как оно и есть
на самом деле.
В этом отношении декорацию пополняет еще одно великолепное растение из семейства зонтичных, которое, кажется, не имеет
на русском языке названия: прямой ствол вышиною до десяти футов и толщиною в основании три дюйма, пурпурово-красный в верхней части, держит
на себе зонтик до одного фута в поперечнике; около этого главного зонта группируются 4–6 зонтов меньшего размера, придающие растению
вид канделябра.
Начиная с Трамбауса, вся северная треть острова представляет из себя равнину, совершенную тундру,
на которой главный водораздельный хребет, идущий вдоль всего Сахалина, имеет
вид невысоких волнообразных возвышенностей, принимаемых некоторыми авторами за наносы со стороны Амура.
По красно-бурой болотистой равнине там и сям тянутся полоски кривого хвойного леса; у лиственницы ствол не выше одного фута, и крона ее лежит
на земле в
виде зеленой подушки, ствол кедрового кустарника стелется по земле, а между полосками чахлого леса лишайники и мхи, и, как и
на русских тундрах, встречается здесь всякая грубая кислого или сильно вяжущего вкуса ягода — моховка, голубика, костяника, клюква.
На всё это общество, с своей стороны, отвечает тремя серьезными обязательствами: оно должно вести разработку дуйских копей правильно и держать в Дуэ горного инженера, который наблюдал бы за правильностью разработки; аккуратно два раза в год взносить арендную плату за уголь и плату за труд каторжных; при разработке копей пользоваться исключительно трудом каторжных по всем
видам работ, соединенных с этим предприятием.
Как по наружному
виду, так и по количеству семей и женщин, по возрастному составу жителей и вообще по всем относящимся к нему цифрам, это одно из немногих селений
на Сахалине, которое серьезно можно назвать селением, а не случайным сбродом людей.
На ней нет холмов и возвышений, это совершенно ровное, по
виду обыкновенное русское поле с пашнями, покосами, выгонами и зелеными рощами.
Гиляки принадлежат не к монгольскому и не к тунгусскому, а к какому-то неизвестному племени, которое, быть может, когда-то было могущественно и владело всей Азиею, теперь же доживает свои последние века
на небольшом клочке земли в
виде немногочисленного, но всё еще прекрасного и бодрого народа.
Пост имеет с моря приличный
вид городка, не сибирского, а какого-то особенного типа, который я не берусь назвать; основан он был почти 40 лет назад, когда по южному берегу там и сям были разбросаны японские дома и сараи, и очень возможно, что это близкое соседство японских построек не обошлось без влияния
на его внешность и должно было придать ей особые черты.
Надо видеть, как тесно жмутся усадьбы одна к другой и как живописно лепятся они по склонам и
на дне оврага, образующего падь, чтобы понять, что тот, кто выбирал место для поста, вовсе не имел в
виду, что тут, кроме солдат, будут еще жить сельские хозяева.
Далее через 5 верст следует селение Кресты, основанное в 1885 г. Тут когда-то были убиты двое бродяг и
на месте их могил стояли кресты, которых теперь уже нет; или иначе: хвойный лес, который давно уже вырублен, пересекал здесь когда-то елань в
виде креста. Оба объяснения поэтичны; очевидно, название Кресты дано самим населением.
С террасы
вид на реку, во дворе садик.
В 1868 г. одною из канцелярий Восточной Сибири было решено поселить
на юге Сахалина до 25 семейств; при этом имелись в
виду крестьяне свободного состояния, переселенцы, уже селившиеся по Амуру, но так неудачно, что устройство их поселений один из авторов называет плачевным, а их самих горемыками.
Казацкому сотнику Черному, приводившему курильских айно в русское подданство, вздумалось наказать некоторых розгами: «При одном
виде приготовлений к наказанию айно пришли в ужас, а когда двум женщинам стали вязать руки назад, чтобы удобнее расправиться с ними, некоторые из айно убежали
на неприступный утес, а один айно с 20 женщинами и детьми ушел
на байдаре в море…
Когда же селят
на линии проектированной дороги, то при этом имеются в
виду не жители нового селения, а те чиновники и каюры, которые со временем будут ездить по этой дороге.
Каторжных женщин раздают поселенцам под
видом работниц,
на основании ст. 345 «Устава о ссыльных», которая разрешает незамужним ссыльным женщинам «пропитываться услугою в ближайших селениях старожилов, пока не выйдут замуж».
Как ни просто складываются
на Сахалине незаконные семьи, но и им бывает не чужда любовь в самом ее чистом, привлекательном
виде.
При
виде валяющейся сожительницы чувство скуки и праздности, несмотря
на голод и досаду, овладевает им, он вздыхает и тоже — бултых в постель.
Свободная женщина, в первое время по прибытии
на Сахалин, имеет ошеломленный
вид.
И, несмотря
на такое определенное и единодушное отношение к сельскому хозяйству, все-таки ссыльные продолжают пахать и сеять, администрация продолжает выдавать им в ссуду зерно, и начальник острова, меньше всех верующий в сахалинское земледелие, издает приказы, в которых, «в
видах приурочения ссыльных к заботам о сельском хозяйстве», подтверждает, что перечисление в крестьянское сословие поселенцев, которые не подают основательной надежды
на успех своих хозяйских дел
на отведенных им участках, «не может состояться никогда» (№ 276, 1890 г.).
Здесь, например, ловят во множестве осетров, но никак не могут приготовить икру так, чтобы она походила
на русскую хотя бы по внешнему
виду.
О таких случаях, как доктор, кладущий в околодок сапожника под
видом больного, чтобы тот шил для его сына сапоги, или чиновник, записывающий к себе в прислуги модистку, которая шьет даром
на его жену и детей, — о таких случаях говорят здесь как о печальных исключениях.]
Хлеб был в самом деле ужасный. При взломе он отсвечивал
на солнце мельчайшими капельками воды, прилипал к пальцам и имел
вид грязной, осклизлой массы, которую неприятно было держать в руках. Мне было поднесено несколько порций, и весь хлеб был одинаково недопечен, из дурно смолотой муки и, очевидно, с невероятным припеком. Пекли его в Ново-Михайловке под наблюдением старшего надзирателя Давыдова.
Во время хода периодической рыбы арестантов кормят свежею рыбой, отпуская по одному фунту
на человека.] дают их в вареном
виде, в супе.
С одной стороны широкий
вид на пост и его окрестности, с другой — море, спокойное, сияющее от солнца.
Летом, если пост находился
на берегу, приходило судно, оставляло солдатам провиант и уходило; зимою приезжал «попостить» их священник, одетый в меховую куртку и штаны и по
виду похожий больше
на гиляка, чем
на священника.
Комитет, кроме этих физических условий, не предвидел еще или упустил из
виду побеги не
на материк, а внутрь острова, причиняющие хлопот не меньше, чем побеги
на материк, и, таким образом, островное положение Сахалина далеко не оправдало надежд комитета.
Другой
вид аферы, более распространенный, рассчитан
на те три рубля, которые выдает казна за поимку беглого.
Летом 1889 г. из 131 каторжных, работавших в Тарайке
на дороге, было 37 больных, а остальные явились к приехавшему начальнику острова «в самом ужасном
виде: ободранные, многие без рубах, искусанные москитами, исцарапанные сучьями деревьев, но никто не жаловался» (приказ 1889 г., № 318).