Неточные совпадения
Начитавшись о бурях и льдах Татарского пролива, я ожидал встретить на «Байкале» китобоев с хриплыми голосами, брызгающих при разговоре табачною жвачкой,
в действительности же нашел
людей вполне интеллигентных.
Читатель пусть не удивляется такому изобилию интеллигентных
людей здесь,
в пустыне.
Если они не открыли входа
в Амур, то потому, что имели
в своем распоряжении самые скудные средства для исследования, а главное, — как гениальные
люди, подозревали и почти угадывали другую правду и должны были считаться с ней.
Возле пристани по берегу, по-видимому без дела, бродило с полсотни каторжных: одни
в халатах, другие
в куртках или пиджаках из серого сукна. При моем появлении вся полсотня сняла шапки — такой чести до сих пор, вероятно, не удостоивался еще ни один литератор. На берегу стояла чья-то лошадь, запряженная
в безрессорную линейку. Каторжные взвалили мой багаж на линейку,
человек с черною бородой,
в пиджаке и
в рубахе навыпуск, сел на козлы. Мы поехали.
Он образован, начитан и, кроме того, обладает большою практическою опытностью, так как до своего назначения на Сахалин
в продолжение 18 лет заведовал каторгой на Каре; он красиво говорит и красиво пишет и производит впечатление
человека искреннего, проникнутого гуманными стремлениями.
Один корреспондент пишет, что вначале он трусил чуть не каждого куста, а при встречах на дороге и тропинках с арестантом ощупывал под пальто револьвер, потом успокоился, придя к заключению, что «каторга
в общем — стадо баранов, трусливых, ленивых, полуголодных и заискивающих». Чтобы думать, что русские арестанты не убивают и не грабят встречного только из трусости и лени, надо быть очень плохого мнения о
человеке вообще или не знать
человека.
У меня
в кармане был корреспондентский бланок, но так как я не имел
в виду печатать что-либо о Сахалине
в газетах, то, не желая вводить
в заблуждение
людей, относившихся ко мне, очевидно, с полным доверием, я ответил: нет.
Эту работу, произведенную
в три месяца одним
человеком,
в сущности, нельзя назвать переписью; результаты ее не могут отличаться точностью и полнотой, но, за неимением более серьезных данных ни
в литературе, ни
в сахалинских канцеляриях, быть может, пригодятся и мои цифры.
Дело
в том, что дети и подростки
в беднейших семьях получают от казны кормовые, которые выдаются только до 15 лет, и тут молодых
людей и их родителей простой расчет побуждает говорить неправду.
Дальше,
в самой избе,
человек пять мужчин, которые называют себя кто — жильцом, кто — работником, а кто — сожителем; один стоит около печки и, надув щеки, выпучив глаза, паяет что-то; другой, очевидно, шут, с деланно-глупою физиономией, бормочет что-то, остальные хохочут
в кулаки.
Выбрать именно это место, а не какое-нибудь другое, побудили, как пишет Мицуль, роскошные луга, хороший строевой лес, судоходная река, плодородная земля… «По-видимому, — пишет этот фанатик, видевший
в Сахалине обетованную землю, — нельзя было и сомневаться
в успешном исходе колонизации, но из 8
человек, высланных с этою целью на Сахалин
в 1862 г., только 4 поселились около реки Дуйки».
— Я тогда думал, — рассказывал он мне, — что
в Сибири
люди под землей живут, взял и убежал по дороге из Тюмени.
Для новых
людей и их канцелярий понадобилось новое место, так как
в Дуэ, где до того времени находилось управление каторгой, было тесно и мрачно.
Более ста
человек заняты
в казенных мастерских и
в канцеляриях.
Гремит висячий замок, громадный, неуклюжий, точно купленный у антиквария, и мы входим
в небольшую камеру, где на этот раз помещается
человек 20, недавно возвращенных с бегов.
О кухне, где при мне готовился обед для 900
человек, о провизии и о том, как едят арестанты, я буду говорить
в особой главе.
Как известно, это удобство у громадного большинства русских
людей находится
в полном презрении.
Презрение к отхожему месту русский
человек приносит с собой и
в Сибирь.
В 1872 г. на Каре, как писал г. Власов
в своем отчете, при одной из казарм совсем не было отхожего места, и преступники выводились для естественной надобности на площадь, и это делалось не по желанию каждого из них, а
в то время, когда собиралось несколько
человек.
А вот цифры из медицинского отчета за 1888 г.: «Кубическая вместимость арестантских помещений
в Александровской тюрьме 970 саж.; числилось арестантов: наибольшее 1950, наименьшее 1623, среднее годовое 1785; помещалось на ночлег 740; приходилось на одного
человека воздуха 1,31 саж.».
Наименьшее скопление каторжных
в тюрьме бывает
в летние месяцы, когда они командируются
в округ на дорожные и полевые работы, и наибольшее — осенью, когда они возвращаются с работ и «Доброволец» привозит новую партию
в 400–500
человек, которые живут
в Александровской тюрьме впредь до распределения их по остальным тюрьмам.
Люди, живущие
в тюремной общей камере, — это не община, не артель, налагающая на своих членов обязанности, а шайка, освобождающая их от всяких обязанностей по отношению к месту, соседу и предмету.
Вот цифры, взятые наудачу:
в начале лета, 3 мая 1890 г., довольствовалось из котла и ночевало
в тюрьме 1279,
в конце лета, 29 сентября, 675
человек.
Летом
люди, запряженные
в бревно
в пол-аршина и толще, а
в длину
в несколько сажен, производят тяжелое впечатление; выражение их лиц страдальческое, особенно если они, как это я часто наблюдал, уроженцы Кавказа.
Например, нагрузка и выгрузка пароходов, не требующие
в России от рабочего исключительного напряжения сил,
в Александровске часто представляются для
людей истинным мучением; особенной команды, подготовленной и выученной специально для работ на море, нет; каждый раз берутся всё новые
люди, и оттого случается нередко наблюдать во время волнения страшный беспорядок; на пароходе бранятся, выходят из себя, а внизу, на баржах, бьющихся о пароход, стоят и лежат
люди с зелеными, искривленными лицами, страдающие от морской болезни, а около барж плавают утерянные весла.
Каторжным трудом пользуются также военное и телеграфное ведомства, землемер; около 50
человек прикомандировано к тюремному лазарету, неизвестно
в качестве кого и для чего, и не сочтешь тех, которые находятся
в услужении у гг. чиновников.
Гинце и Кононович боролись с этим злом, но недостаточно энергично; по крайней мере я нашел только три приказа, относящихся к вопросу о прислуге, и таких, которые
человек заинтересованный мог широко толковать
в свою пользу.
Становясь поселенцем, он является
в колонии повторением нашего дворового
человека, умеющего чистить сапоги и жарить котлеты, но неспособного к земледельческому труду, а потому и голодного, брошенного на произвол судьбы.
Всего занято
в мастерской 105
человек.
Замечательно, что
человек пишет и вырезывает на скамье разные мерзости, хотя
в то же время чувствует себя потерянным, брошенным, глубоко несчастным.
[Для ссыльной колонии до настоящего времени больше всех сделали,
в смысле ее созидания и ответственности за нее, два
человека: М. С. Мицуль и M. H. Галкин-Враской.
Переписывая жителей, я встретил 8
человек, которые прибыли на Сахалин до 1870 г., а один из них прислан даже
в 1866 г.
В одной избе уже
в сумерках я застал
человека лет сорока, одетого
в пиджак и
в брюки навыпуск; бритый подбородок, грязная, некрахмаленная сорочка, подобие галстука — по всем видимостям привилегированный. Он сидел на низкой скамеечке и из глиняной чашки ел солонину и картофель. Он назвал свою фамилию с окончанием на кий, и мне почему-то показалось, что я вижу перед собой одного бывшего офицера, тоже на кий, который за дисциплинарное преступление был прислан на каторгу.
Не знаю, за что его прислали на Сахалин, да и не спрашивал я об этом; когда
человек, которого еще так недавно звали отцом Иоанном и батюшкой и которому целовали руку, стоит перед вами навытяжку,
в жалком поношенном пиджаке, то думаешь не о преступлении.
На мой вопрос, женат ли он, молодой
человек отвечает, что за ним на Сахалин прибыла добровольно его жена с дочерью, но что вот уже два месяца, как она уехала с ребенком
в Николаевск и не возвращается, хотя он послал ей уже несколько телеграмм.
В Корсаковке вместе со мной ходил по избам каторжный Кисляков, довольно странный
человек.
Березы, осины, тополи, ивы, ясени, бузина, черемуха, таволга, боярышник, а между ними трава
в рост
человека и выше; гигантские папоротники и лопухи, листья которых имеют более аршина
в диаметре, вместе с кустарниками и деревьями сливаются
в густую непроницаемую чащу, дающую приют медведям, соболям и оленям.
А так как долина здесь узка и с обеих сторон стиснута горами, на которых ничего не родится, и так как администрация не останавливается ни перед какими соображениями, когда ей нужно сбыть с рук
людей, и, наверное, ежегодно будет сажать сюда на участки десятки новых хозяев, то пахотные участки останутся такими же, как теперь, то есть
в 1/8, 1/4 и 1/2 дес., а пожалуй, и меньше.
Я не знаю, кто выбирал место для Красного Яра, но по всему видно, что это возложено было на
людей некомпетентных, никогда не бывавших
в деревне, а главное, меньше всего думавших о сельскохозяйственной колонии.
[Лет пять назад один важный
человек, беседуя с поселенцами о сельском хозяйстве и давая им советы, сказал, между прочим: «Имейте
в виду, что
в Финляндии сеют хлеб по склонам гор».
Началось со сторожевых пикетов, иногда из 4–5
человек, с течением же времени, когда одних этих пикетов оказалось недостаточно, решено было (
в 1882 г.) заселить самые большие мысы между Дуэ и Погоби благонадежными, преимущественно семейными поселенцами.
7
человек занимаются каюрством, то есть держат собак, на которых
в зимнее время возят почту и пассажиров.
Южнее Александровска по западному побережью есть только один населенный пункт — Дуэ, страшное, безобразное и во всех отношениях дрянное место,
в котором по своей доброй воле могут жить только святые или глубоко испорченные
люди.
Рыли туннель, заведующие работами катались по рельсам
в вагоне с надписью «Александровск-Пристань», а каторжные
в это время жили
в грязных, сырых юртах, потому что для постройки казарм не хватало
людей.
Должно быть, это своеобразно красиво, но предубеждение против места засело так глубоко, что не только на
людей, но даже на растения смотришь с сожалением, что они растут именно здесь, а не
в другом месте.
По рассказам арестантов, этот старик убил на своем веку 60
человек; у него будто бы такая манера: он высматривает арестантов-новичков, какие побогаче, и сманивает их бежать вместе, потом
в тайге убивает их и грабит, а чтобы скрыть следы преступления, режет трупы на части и бросает
в реку.
На «Байкале» мне рассказывали, что один пассажир,
человек уже пожилой и чиновный, когда пароход остановился на дуйском рейде, долго всматривался
в берег и наконец спросил: — Скажите, пожалуйста, где же тут на берегу столб, на котором вешают каторжников и потом бросают их
в воду?
Вышеславцев
в своих «Очерках пером и карандашом» пишет, что
в апреле 1859 г. он застал
в Дуэ около 40
человек и при них двух офицеров и одного инженерного офицера, заведующего работами.
По контракту, заключенному
в 1875 г. на 24 года, общество пользуется участком на западном берегу Сахалина на две версты вдоль берега и на одну версту
в глубь острова; ему предоставляются бесплатно свободные удобные места для склада угля
в Приморской области я прилегающих к ней островах; нужный для построек и работ строительный материал общество получает также бесплатно; ввоз всех предметов, необходимых для технических и хозяйственных работ и устройства рудников, предоставляется беспошлинно; за каждый пуд угля, покупаемый морским ведомством, общество получает от 15 до 30 коп.; ежедневно
в распоряжение общества командируется для работ не менее 400 каторжных; если же на работы будет выслано меньше этого числа, то за каждого недостающего рабочего казна платит обществу штрафу один рубль
в день; нужное обществу число
людей может быть отпускаемо и на ночь.