Неточные совпадения
Старый и сгорбленный «
благородный отец», с кривым подбородком и малиновым
носом, встречается в буфете одного из частных театров со своим старинным приятелем-газетчиком. После обычных приветствий, расспросов и вздохов
благородный отец предлагает газетчику выпить по маленькой.
Благородный отец презрительно машет рукой и ухмыляется. Малиновый
нос его морщится и издает смеющийся звук.
Долго еще бормочет
благородный отец. Скидкой буфетной он пользуется до тех пор, пока малиновая краска не расплывается с его
носа по всему лицу и пока у газетчика сам собою не закрывается левый глаз. Лицо его по-прежнему строго и сковано сардонической улыбкой, голос глух, как голос из могилы, и глаза глядят неумолимо злобно. Но вдруг лицо, шея и даже кулаки
благородного отца озаряются блаженнейшей и нежнейшей, как пух, улыбкой. Таинственно подмигивая глазом, он нагибается к уху газетчика и шепчет...
Неточные совпадения
Мы пошли было с Ермолаем вдоль пруда, но, во-первых, у самого берега утка, птица осторожная, не держится; во-вторых, если даже какой-нибудь отсталый и неопытный чирок и подвергался нашим выстрелам и лишался жизни, то достать его из сплошного майера наши собаки не были в состоянии: несмотря на самое
благородное самоотвержение, они не могли ни плавать, ни ступать по дну, а только даром резали свои драгоценные
носы об острые края тростников.
— Какие бы они ни были люди, — возразил, в свою очередь, Петр Михайлыч, — а все-таки ему не следовало поднимать
носа. Гордость есть двух родов: одна
благородная — это желание быть лучшим, желание совершенствоваться; такая гордость — принадлежность великих людей: она подкрепляет их в трудах, дает им силу поборать препятствия и достигать своей цели. А эта гордость — поважничать перед маленьким человеком — тьфу! Плевать я на нее хочу; зачем она? Это гордость глупая, смешная.
Хорунжий, Илья Васильевич, был казак образованный, побывавший в России, школьный учитель и, главное,
благородный. Он хотел казаться
благородным; но невольно под напущенным на себя уродливым лоском вертлявости, самоуверенности и безобразной речи чувствовался тот же дядя Ерошка. Это видно было и по его загорелому лицу, и по рукам, и по красноватому
носу. Оленин попросил его садиться.
Один был взят из придворных певчих и определен воспитателем; другой, немец, не имел
носа; третий, француз, имел медаль за взятие в 1814 году Парижа и тем не менее декламировал: a tous les coeurs bien nes que la patrie est chere! [как дорого отечество всем
благородным сердцам! (франц.)]; четвертый, тоже француз, страдал какою-то такою болезнью, что ему было велено спать в вицмундире, не раздеваясь.
У Иды Ивановны был высокий, строгий профиль, почти без кровинки во всем лице; открытый,
благородный лоб ее был просто прекрасен, но его ледяное спокойствие действовало как-то очень странно; оно не говорило: «оставь надежду навсегда», но говорило: «прошу на
благородную дистанцию!» Небольшой тонкий
нос Иды Ивановны шел как нельзя более под стать ее холодному лбу; широко расставленные глубокие серые глаза смотрели умно и добро, но немножко иронически; а в бледных щеках и несколько узеньком подбородке было много какой-то пассивной силы, силы терпения.