Все серьезны, у всех строгие лица, все говорят только о важном, философствуют, а между тем у всех на глазах рабочие едят отвратительно, спят без подушек, по тридцати, по сорока
в одной комнате, везде клопы, смрад, сырость, нравственная нечистота…
Декорация первого акта. Нет ни занавесей на окнах, ни картин, осталось немного мебели, которая сложена
в один угол, точно для продажи. Чувствуется пустота. Около выходной двери и в глубине сцены сложены чемоданы, дорожные узлы и т. п. Налево дверь открыта, оттуда слышны голоса Вари и Ани. Лопахин стоит, ждет. Я ш а держит поднос со стаканчиками, налитыми шампанским. В передней Епиходов увязывает ящик. За сценой в глубине гул. Это пришли прощаться мужики. Голос Гаева: «Спасибо, братцы, спасибо вам».
Неточные совпадения
Комната, которая до сих пор называется детскою.
Одна из дверей ведет
в комнату Ани. Рассвет, скоро взойдет солнце. Уже май, цветут вишневые деревья, но
в саду холодно, утренник. Окна
в комнате закрыты.
Через сцену, опираясь на палочку, торопливо проходит Фирс, ездивший встречать Любовь Андреевну; он
в старинной ливрее и
в высокой шляпе; что-то говорит сам с собой, но нельзя разобрать ни
одного слова.
Дуняша. Вы уехали
в Великом посту, тогда был снег, был мороз, а теперь? Милая моя! (Смеется, целует ее.) Заждалась вас, радость моя, светик… Я скажу вам сейчас,
одной минутки не могу утерпеть…
Варя. Нельзя же тебе
одной ехать, душечка.
В семнадцать лет!
Гаев. Режу
в угол! Когда-то мы с тобой, сестра, спали вот
в этой самой комнате, а теперь мне уже пятьдесят
один год, как это ни странно…
Лопахин. Вы будете брать с дачников самое малое по двадцать пять рублей
в год за десятину, и если теперь же объявите, то, я ручаюсь чем угодно, у вас до осени не останется ни
одного свободного клочка, все разберут.
Одним словом, поздравляю, вы спасены. Местоположение чудесное, река глубокая. Только, конечно, нужно поубрать, почистить, например, скажем, снести все старые постройки, вот этот дом, который уже никуда не годится, вырубить старый вишневый сад…
Лопахин. До сих пор
в деревне были только господа и мужики, а теперь появились еще дачники. Все города, даже самые небольшие, окружены теперь дачами. И можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности. Теперь он только чаи пьет на балконе, но ведь может случиться, что на своей
одной десятине он займется хозяйством, и тогда ваш вишневый сад станет счастливым, богатым, роскошным…
Трофимов. Меня
в вагоне
одна баба назвала так: облезлый барин.
Если против какой-нибудь болезни предлагается очень много средств, то это значит, что болезнь неизлечима. Я думаю, напрягаю мозги, у меня много средств, очень много и, значит,
в сущности, ни
одного. Хорошо бы получить от кого-нибудь наследство, хорошо бы выдать нашу Аню за очень богатого человека, хорошо бы поехать
в Ярославль и попытать счастья у тетушки-графини. Тетка ведь очень, очень богата.
В старой людской, как тебе известно, живут
одни старые слуги: Ефимьюшка, Поля, Евстигней, ну и Карп.
Гаев. Вот железную дорогу построили, и стало удобно. (Садится.) Съездили
в город и позавтракали… желтого
в середину! Мне бы сначала пойти
в дом, сыграть
одну партию…
Любовь Андреевна(глядит
в свое портмоне). Вчера было много денег, а сегодня совсем мало. Бедная моя Варя из экономии кормит всех молочным супом, на кухне старикам дают
один горох, а я трачу как-то бессмысленно… (Уронила портмоне, рассыпала золотые.) Ну, посыпались… (Ей досадно.)
Лопахин. Я вас каждый день учу. Каждый день я говорю все
одно и то же. И вишневый сад и землю необходимо отдать
в аренду под дачи, сделать это теперь же, поскорее — аукцион на носу! Поймите! Раз окончательно решите, чтобы были дачи, так денег вам дадут сколько угодно, и вы тогда спасены.
Гаев. Помолчи, Фирс. Завтра мне нужно
в город. Обещали познакомить с
одним генералом, который может дать под вексель.
Здесь мне шумно, дрожит душа от каждого звука, я вся дрожу, а уйти к себе не могу, мне
одной в тишине страшно.
Пищик(берет его под руку, вполголоса). Она плачет. Пойдем
в залу, пусть она
одна… Пойдем… (Берет его под руку и уводит
в зал.)
Лопахин(
в дверь, им вслед). Пожалуйте, покорнейше прошу! По стаканчику на прощанье. Из города не догадался привезть, а на станции нашел только
одну бутылку. Пожалуйте!
Пищик. Постой… Жарко… Событие необычайнейшее. Приехали ко мне англичане и нашли
в земле какую-то белую глину… (Любови Андреевне.) И вам четыреста… прекрасная, удивительная… (Подает деньги.) Остальные потом. (Пьет воду.) Сейчас
один молодой человек рассказывал
в вагоне, будто какой-то… великий философ советует прыгать с крыш… «Прыгай!», говорит, и
в этом вся задача. (Удивленно.) Вы подумайте! Воды!..
Любовь Андреевна. Я посижу еще
одну минутку. Точно раньше я никогда не видела, какие
в этом доме стены, какие потолки, и теперь я гляжу на них с жадностью, с такой нежной любовью…
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час
в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни
один человек
в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Лука Лукич. Не могу, не могу, господа. Я, признаюсь, так воспитан, что, заговори со мною
одним чином кто-нибудь повыше, у меня просто и души нет и язык как
в грязь завязнул. Нет, господа, увольте, право, увольте!
Столько лежит всяких дел, относительно
одной чистоты, починки, поправки… словом, наиумнейший человек пришел бы
в затруднение, но, благодарение богу, все идет благополучно.
Хлестаков. Оробели? А
в моих глазах точно есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни
одна женщина не может их выдержать, не так ли?
Одно плохо: иной раз славно наешься, а
в другой чуть не лопнешь с голоду, как теперь, например.