Неточные совпадения
И, заметив полосу света, пробившуюся с боку
одной из суконных стор, он весело скинул ноги с дивана, отыскал ими шитые женой (подарок ко дню рождения
в прошлом году), обделанные
в золотистый сафьян туфли и по старой, девятилетней привычке, не вставая, потянулся рукой к тому месту, где
в спальне у него висел халат.
Степан Аркадьич не мог говорить, так как цирюльник занят был верхнею губой, и поднял
один палец. Матвей
в зеркало кивнул головой.
Он прочел письма.
Одно было очень неприятное — от купца, покупавшего лес
в имении жены. Лес этот необходимо было продать; но теперь, до примирения с женой, не могло быть о том речи. Всего же неприятнее тут было то, что этим подмешивался денежный интерес
в предстоящее дело его примирения с женою. И мысль, что он может руководиться этим интересом, что он для продажи этого леса будет искать примирения с женой, — эта мысль оскорбляла его.
Дарья Александровна между тем, успокоив ребенка и по звуку кареты поняв, что он уехал, вернулась опять
в спальню. Это было единственное убежище ее от домашних забот, которые обступали ее, как только она выходила. Уже и теперь,
в то короткое время, когда она выходила
в детскую, Англичанка и Матрена Филимоновна успели сделать ей несколько вопросов, не терпевших отлагательства и на которые она
одна могла ответить: что надеть детям на гулянье? давать ли молоко? не послать ли за другим поваром?
Место это он получил чрез мужа сестры Анны, Алексея Александровича Каренина, занимавшего
одно из важнейших мест
в министерстве, к которому принадлежало присутствие; но если бы Каренин не назначил своего шурина на это место, то чрез сотню других лиц, братьев, сестер, родных, двоюродных, дядей, теток, Стива Облонский получил бы это место или другое подобное, тысяч
в шесть жалованья, которые ему были нужны, так как дела его, несмотря на достаточное состояние жены, были расстроены.
Одна треть государственных людей, стариков, были приятелями его отца и знали его
в рубашечке; другая треть были с ним на «ты», а третья — были хорошие знакомые; следовательно, раздаватели земных благ
в виде мест, аренд, концессий и тому подобного были все ему приятели и не могли обойти своего; и Облонскому не нужно было особенно стараться, чтобы получить выгодное место; нужно было только не отказываться, не завидовать, не ссориться, не обижаться, чего он, по свойственной ему доброте, никогда и не делал.
Занимая третий год место начальника
одного из присутственных мест
в Москве, Степан Аркадьич приобрел, кроме любви, и уважение сослуживцев, подчиненных, начальников и всех, кто имел до него дело.
— А плут порядочный должен быть этот Фомин, — сказал Гриневич об
одном из лиц, участвовавших
в деле, которое они разбирали.
— Нешто вышел
в сени, а то всё тут ходил. Этот самый, — сказал сторож, указывая на сильно сложенного широкоплечего человека с курчавою бородой, который, не снимая бараньей шапки, быстро и легко взбегал наверх по стертым ступенькам каменной лестницы.
Один из сходивших вниз с портфелем худощавый чиновник, приостановившись, неодобрительно посмотрел на ноги бегущего и потом вопросительно взглянул на Облонского.
— Ну, коротко сказать, я убедился, что никакой земской деятельности нет и быть не может, — заговорил он, как будто кто-то сейчас обидел его, — с
одной стороны игрушка, играют
в парламент, а я ни достаточно молод, ни достаточно стар, чтобы забавляться игрушками; а с другой (он заикнулся) стороны, это — средство для уездной coterie [партии] наживать деньжонки.
Но, пробыв два месяца
один в деревне, он убедился, что это не было
одно из тех влюблений, которые он испытывал
в первой молодости; что чувство это не давало ему минуты покоя; что он не мог жить, не решив вопроса: будет или не будет она его женой; и что его отчаяние происходило только от его воображения, что он не имеет никаких доказательств
в том, что ему будет отказано.
Приехав с утренним поездом
в Москву, Левин остановился у своего старшего брата по матери Кознышева и, переодевшись, вошел к нему
в кабинет, намереваясь тотчас же рассказать ему, для чего он приехал, и просить его совета; но брат был не
один.
Левин прочел написанное странным, родным ему почерком: «Прошу покорно оставить меня
в покое. Это
одно, чего я требую от своих любезных братцев. Николай Левин».
На льду собирались
в этот день недели и
в эту пору дня люди
одного кружка, все знакомые между собою.
В это время
один из молодых людей, лучший из новых конькобежцев, с папироской во рту,
в коньках, вышел из кофейной и, разбежавшись, пустился на коньках вниз по ступеням, громыхая и подпрыгивая. Он влетел вниз и, не изменив даже свободного положения рук, покатился по льду.
Степан Аркадьич улыбнулся. Он так знал это чувство Левина, знал, что для него все девушки
в мире разделяются на два сорта:
один сорт — это все девушки
в мире, кроме ее, и эти девушки имеют все человеческие слабости, и девушки очень обыкновенные; другой сорт — она
одна, не имеющая никаких слабостей и превыше всего человеческого.
—
Одно утешение, как
в этой молитве, которую я всегда любил, что не по заслугам прости меня, а по милосердию. Так и она только простить может.
— Вронский — это
один из сыновей графа Кирилла Ивановича Вронского и
один из самых лучших образцов золоченой молодежи петербургской. Я его узнал
в Твери, когда я там служил, а он приезжал на рекрутский набор. Страшно богат, красив, большие связи, флигель-адъютант и вместе с тем — очень милый, добрый малый. Но более, чем просто добрый малый. Как я его узнал здесь, он и образован и очень умен; это человек, который далеко пойдет.
И вдруг они оба почувствовали, что хотя они и друзья, хотя они обедали вместе и пили вино, которое должно было бы еще более сблизить их, но что каждый думает только о своем, и
одному до другого нет дела. Облонский уже не раз испытывал это случающееся после обеда крайнее раздвоение вместо сближения и знал, что надо делать
в этих случаях.
Все, с кем княгине случалось толковать об этом, говорили ей
одно: «Помилуйте,
в наше время уж пора оставить эту старину.
Теперь она верно знала, что он затем и приехал раньше, чтобы застать ее
одну и сделать предложение. И тут только
в первый раз всё дело представилось ей совсем с другой, новой стороны. Тут только она поняла, что вопрос касается не ее
одной, — с кем она будет счастлива и кого она любит, — но что сию минуту она должна оскорбить человека, которого она любит. И оскорбить жестоко… За что? За то, что он, милый, любит ее, влюблен
в нее. Но, делать нечего, так нужно, так должно.
Но
в это самое время вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их
одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», — подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни
в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
Между Нордстон и Левиным установилось то нередко встречающееся
в свете отношение, что два человека, оставаясь по внешности
в дружелюбных отношениях, презирают друг друга до такой степени, что не могут даже серьезно обращаться друг с другом и не могут даже быть оскорблены
один другим.
«Это должен быть Вронский», подумал Левин и, чтоб убедиться
в этом, взглянул на Кити. Она уже успела взглянуть на Вронского и оглянулась на Левина. И по
одному этому взгляду невольно просиявших глаз ее Левин понял, что она любила этого человека, понял так же верно, как если б она сказала ему это словами. Но что же это за человек?
Есть люди, которые, встречая своего счастливого
в чем бы то ни было соперника, готовы сейчас же отвернуться от всего хорошего, что есть
в нем, и видеть
в нем
одно дурное; есть люди, которые, напротив, более всего желают найти
в этом счастливом сопернике те качества, которыми он победил их, и ищут
в нем со щемящею болью
в сердце
одного хорошего.
Он говорил, обращаясь и к Кити и к Левину и переводя с
одного на другого свой спокойный и дружелюбный взгляд, — говорил, очевидно, что̀ приходило
в голову.
В это время внизу,
в маленьком кабинете князя, происходила
одна из часто повторявшихся между родителями сцен за любимую дочь.
Однако она помнила, что Анна, золовка, была жена
одного из важнейших лиц
в Петербурге и петербургская grande dame.
Осмотрев детей, они сели, уже
одни,
в гостиной, пред кофеем. Анна взялась за поднос и потом отодвинула его.
Но, Долли, душенька, я понимаю твои страдания вполне, только
одного я не знаю: я не знаю… я не знаю, насколько
в душе твоей есть еще любви к нему.
Безбородый юноша,
один из тех светских юношей, которых старый князь Щербацкий называл тютьками,
в чрезвычайно-открытом жилете, оправляя на ходу белый галстук, поклонился им и, пробежав мимо, вернулся, приглашая Кити на кадриль.
— Все или
один?» И, не помогая мучившемуся юноше, с которым она танцовала,
в разговоре, нить которого он упустил и не мог поднять, и наружно подчиняясь весело-громким повелительным крикам Корсунского, то бросающего всех
в grand rond, [большой круг,] то
в chaîne, [цепь,] она наблюдала, и сердце ее сжималось больше и больше.
И этот
один? неужели это он?» Каждый раз, как он говорил с Анной,
в глазах ее вспыхивал радостный блеск, и улыбка счастья изгибала ее румяные губы.
Она зашла
в глубь маленькой гостиной и опустилась на кресло. Воздушная юбка платья поднялась облаком вокруг ее тонкого стана;
одна обнаженная, худая, нежная девичья рука, бессильно опущенная, утонула
в складках розового тюника;
в другой она держала веер и быстрыми, короткими движениями обмахивала свое разгоряченное лицо. Но, вопреки этому виду бабочки, только что уцепившейся за травку и готовой, вот-вот вспорхнув, развернуть радужные крылья, страшное отчаяние щемило ей сердце.
В середине мазурки, повторяя сложную фигуру, вновь выдуманную Корсунским, Анна вышла на середину круга, взяла двух кавалеров и подозвала к себе
одну даму и Кити. Кити испуганно смотрела на нее, подходя. Анна прищурившись смотрела на нее и улыбнулась, пожав ей руку. Но заметив, что лицо Кити только выражением отчаяния и удивления ответило на ее улыбку, она отвернулась от нее и весело заговорила с другою дамой.
— Нет, я и так
в Москве танцовала больше на вашем
одном бале, чем всю зиму
в Петербурге, — сказала Анна, оглядываясь на подле нее стоявшего Вронского. — Надо отдохнуть перед дорогой.
— Живу
один в деревне, как жил прежде, занимаюсь хозяйством, — отвечал Константин, с ужасом вглядываясь
в жадность, с которою брат его пил и ел, и стараясь скрыть свое внимание.
Это он почувствовал при
одном виде Игната и лошадей; но когда он надел привезенный ему тулуп, сел закутавшись
в сани и поехал, раздумывая о предстоящих распоряжениях
в деревне и поглядывая на пристяжную, бывшую верховою, Донскую, надорванную, но лихую лошадь, он совершенно иначе стал понимать то, что с ним случилось.
Один этот вопрос ввел Левина во все подробности хозяйства, которое было большое и сложное, и он прямо из коровника пошел
в контору и, поговорив с приказчиком и с Семеном рядчиком, вернулся домой и прямо прошел наверх
в гостиную.
Дом был большой, старинный, и Левин, хотя жил
один, но топил и занимал весь дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но дом этот был целый мир для Левина. Это был мир,
в котором жили и умерли его отец и мать. Они жили тою жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей.
«Ну хорошо, электричество и теплота
одно и то же; но возможно ли
в уравнении для решения вопроса поставить
одну величину вместо другой?
Сначала мешала возня и ходьба; потом, когда тронулся поезд, нельзя было не прислушаться к звукам; потом снег, бивший
в левое окно и налипавший на стекло, и вид закутанного, мимо прошедшего кондуктора, занесенного снегом, с
одной стороны, и разговоры о том, какая теперь страшная метель на дворе, развлекали ее внимание.
Аннушка уже дремала, держа красный мешочек на коленах широкими руками
в перчатках, из которых
одна была прорвана.
Не раз говорила она себе эти последние дни и сейчас только, что Вронский для нее
один из сотен вечно
одних и тех же, повсюду встречаемых молодых людей, что она никогда не позволит себе и думать о нем; но теперь,
в первое мгновенье встречи с ним, ее охватило чувство радостной гордости.
Лицо ее казалось усталым, и не было на нем той игры просившегося то
в улыбку, то
в глаза оживления; но на
одно мгновение при взгляде на него что-то мелькнуло
в ее глазах, и, несмотря на то, что огонь этот сейчас же потух, он был счастлив этим мгновением.
— Но ей всё нужно подробно. Съезди, если не устала, мой друг. Ну, тебе карету подаст Кондратий, а я еду
в комитет. Опять буду обедать не
один, — продолжал Алексей Александрович уже не шуточным тоном. — Ты не поверишь, как я привык…
Затем графиня рассказала еще неприятности и козни против дела соединения церквей и уехала торопясь, так как ей
в этот день приходилось быть еще на заседании
одного общества и
в Славянском комитете.
После графини Лидии Ивановны приехала приятельница, жена директора, и рассказала все городские новости.
В три часа и она уехала, обещаясь приехать к обеду. Алексей Александрович был
в министерстве. Оставшись
одна, Анна дообеденное время употребила на то, чтобы присутствовать при обеде сына (он обедал отдельно) и чтобы привести
в порядок свои вещи, прочесть и ответить на записки и письма, которые у нее скопились на столе.
Один низший сорт: пошлые, глупые и, главное, смешные люди, которые веруют
в то, что
одному мужу надо жить с
одною женой, с которою он обвенчан, что девушке надо быть невинною, женщине стыдливою, мужчине мужественным, воздержным и твердым, что надо воспитывать детей, зарабатывать свой хлеб, платить долги, — и разные тому подобные глупости.
Баронесса надоела, как горькая редька, особенно тем, что всё хочет давать деньги; а есть
одна, он ее покажет Вронскому, чудо, прелесть,
в восточном строгом стиле, «genre рабыни Ребеки, понимаешь».