Неточные совпадения
«Прекрасное в природе непреднамеренно; уже по этому одному не
может быть оно так хорошо, как прекрасное в
искусстве, создаваемое преднамеренно».
Если совершенства нет в природе и в живом человеке, то еще меньше можно найти его в
искусстве и в делах человека; «в следствии не
может быть того, чего нет в причине», в человеке.
Само собою разумеется, что подобное предприятие
могло бы свидетельствовать о едкости ума, но не о беспристрастии; достоин сожаления человек, не преклоняющийся пред великими произведениями
искусства; но простительно, когда к тому принуждают преувеличенные похвалы, напоминать, что если на солнце
есть пятна, то в «земных делах» человека их не
может не
быть.
Вообще говоря, произведения
искусства страдают всеми недостатками, какие
могут быть найдены в прекрасном живой действительности; но если
искусство вообще не имеет никаких прав на предпочтение природе и жизни, то,
быть может, некоторые
искусства в частности обладают какими-нибудь особенными преимуществами, ставящими их произведения выше соответствующих явлений живой действительности?
быть может даже, то или другое
искусство производит нечто, не имеющее себе соответствия в реальном мире?
Только этот обзор даст нам положительный ответ на то,
может ли происхождение
искусства быть объясняемо неудовлетворительностью живой действительности в эстетическом отношении.
Мы видим причину того, что из всех практических деятельностей одна строительная обыкновенно удостаивается имени изящного
искусства не в существе ее, а в том, что другие отрасли деятельности, возвышающиеся до степени
искусства, забываются по «маловажности» своих произведений, между тем как произведения архитектуры-, не
могут быть упущены из виду по своей важности, дороговизне и, наконец, просто по своей массивности, прежде всего и больше всего остального, производимого человеком, бросаясь в глаза.
Быть может, он окажет, что все эти вещи — произведения не столько
искусства, сколько роскоши;
быть может, он скажет, что истинное
искусство чуждается роскоши, потому что существеннейший характер прекрасного — простота.
Потому не
может быть и вопроса, как в этих случаях относится красота произведений
искусства к красоте произведений природы: в природе нет предметов, с которыми
было бы Можно сравнивать ножи, вилки, сукно, часы; точно так же в ней нет предметов, с которыми
было бы можно сравнивать дома, мосты, колонны и т. п.
В первом случае преимущество
искусства над действительностью ограничивается тем, что оно сыскало для картины золоченую рамку вместо простой; во втором —
искусство прибавило,
может быть, прекрасный, но второстепенный аксессуар, — выигрыш также не слишком велик.
Спешим прибавить, что композитор
может в самом деле проникнуться чувством, которое должно выражаться в его произведении; тогда он
может написать нечто гораздо высшее не только по внешней красивости, но и по внутреннему достоинству, нежели народная песня; но в таком случае его произведение
будет произведением
искусства или «уменья» только с технической стороны, только в том смысле, в котором и все человеческие произведения, созданные при помощи глубокого изучения, соображений, заботы о том, чтобы «выело как возможно лучше»,
могут назваться произведениями
искусства.; в сущности же произведение композитора, написанное под преобладающим влиянием непроизвольного чувства,
будет создание природы (жизни) вообще, а не
искусства.
Точно так искусный и впечатлительный певец
может войти в свою роль, проникнуться тем чувством, которое должна выражать его песня, и в таком случае он пропоет ее на театре, перед публикою, лучше другого человека, поющего не на театре, — от избытка чувства, а не на показ публике; но в таком случае певец перестает
быть актером, и его пение становится песнью самой природы, а не произведением
искусства.
Тот же самый недостаток в произведении
искусства во сто раз больше, грубее и окружен еще сотнями других недостатков, — и мы не видим всего этого, а если видим, то прощаем и восклицаем: «И на солнце
есть пятна!» Собственно говоря, произведения
искусства могут быть сравниваемы только друг с другом при определении относительного их достоинства; некоторые из них оказываются выше всех остальных; и в восторге от их красоты (только относительной) мы восклицаем: «Они прекраснее самой природы и жизни!
Природа и жизнь выше
искусства; но
искусство старается угодить нашим наклонностям, а действительность не
может быть подчинена стремлению нашему видеть все в том цвете и в том порядке, какой нравится нам или соответствует нашим понятиям, часто односторонним.
Из многих случаев этого угождения господствующему образу мыслей укажем на один: многие требуют, чтобы в сатирических произведениях
были лица, «на которых
могло бы с любовью отдохнуть сердце читателя», — требование очень естественное; но действительность очень часто не удовлетворяет ему, представляя множество событий, в которых нет «и одного отрадного лица;
искусство почти всегда угождает ему; и не знаем, найдется ли, например, в русской литературе, кроме Гоголя, писатель, который бы «в подчинялся этому требованию; и у самого Гоголя за недостаток «отрадных» лиц вознаграждают «высоколирические» отступления.
На жизненном пути нашем разбросаны золотые монеты; но мы не замечаем их, потому что думаем о цели пути, не обращаем внимания на дорогу, лежащую под нашими ногами; заметив, мы не
можем нагнуться, чтобы собрать их, потому что «телега жизни» неудержимо уносит нас вперед, — вот наше отношение к действительности; но мы приехали на станцию и прохаживаемся в скучном ожидании лошадей — тут мы со вниманием рассматриваем каждую жестяную бляху, которая,
быть может, не стоит и внимания, — вот наше отношение к
искусству.
Если бы произведения
искусства возникали вследствие нашего стремления к совершенству и пренебрежения всем несовершенным, человек должен
был бы давно покинуть, как бесплодное усилие, всякое стремление к
искусству, потому что в произведениях
искусства нет совершенства; кто недоволен действительною красотою, тот еще меньше
может удовлетвориться красотою, создаваемою
искусством.
Итак, невозможно согласиться с обыкновенным объяснением значения
искусства; но в этом объяснении
есть намеки, которые
могут быть названы справедливыми, если
будут истолкованы надлежащим образом.
Гравюра не думает
быть лучше картины, она гораздо хуже ее в художественном отношении; так и произведение
искусства никогда не достигает красоты или величия действительности; но картина одна, ею
могут любоваться только люди, пришедшие в галлерею, которую она украшает; гравюра расходится в сотнях экземпляров по всему свету, каждый
может любоваться ею, когда ему угодно, не выходя из своей комнаты, не вставая с своего дивана, не скидая своего халата; так и предмет прекрасный в действительности доступен не всякому и не всегда; воспроизведенный (слабо, грубо, бледно — это правда, но все-таки воспроизведенный)
искусством, он доступен всякому и всегда.
Итак, справедливо, что фраза: «
искусство есть воспроизведение действительности», должна
быть дополнена для того, чтобы
быть всесторонним определением; не исчерпывая в этом виде все содержание определяемого понятия, определение, однако, верно, и возражения против него пока
могут быть основаны только на затаенном требовании, чтобы
искусство являлось по своему определению выше, совершеннее действительности; объективную неосновательность этого предположения мы старались доказать и потом обнаружили его субъективные основания.
В наше время подсмеиваются над Раешном и мадам Дезульер; но едва ли современное
искусство далеко ушло от них в отношении простоты и естественности пружин действия и безыскусственной натуральности речей; разделение действующих лиц на героев и злодеев до сих пор
может быть прилагаемо к произведениям
искусства в патетическом роде; как связно, плавно, красноречиво объясняются эти лица!
Но, интересуясь явлениями жизни, человек не
может, сознательно или бессознательно, не произносить о лих своего приговора; поэт или художник, не
будучи в состоянии перестать
быть человеком вообще, не
может, если б и хотел, отказаться от произнесения своего приговора над изображаемыми явлениями; приговор этот выражается в его произведении, — вот новое значение произведений
искусства, по которому
искусство становится в число нравственных деятельностей человека.
Все, что высказывается наукою и
искусством, найдется в жизни, и найдется в полнейшем, совершеннейшем виде, со всеми живыми подробностями, в которых обыкновенно и лежит истинный смысл дела, которые часто не понимаются наукой и
искусством, еще чаще не
могут быть ими обняты; в действительной жизни все верно, нет недосмотров, нет односторонней узкости взгляда, которою страждет всякое человеческое произведение, — как поучение, как наука, жизнь полнее, правдивее, даже художественнее всех творений ученых и поэтов.
Пришедши к выводу, что
искусство не
может быть обязано своим происхождением недовольству человека прекрасным в действительности, мы должны
были отыскивать, вследствие каких потребностей возникает
искусство, и исследовать его истинное значение.
Неточные совпадения
— Я не понимаю, как они
могут так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение в
искусстве великих стариков. Стало
быть, если они хотят изображать не Бога, а революционера или мудреца, то пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но только не Христа. Они берут то самое лицо, которое нельзя брать для
искусства, а потом…
— Я смеюсь, — сказала она, — как смеешься, когда увидишь очень похожий портрет. То, что вы сказали, совершенно характеризует французское
искусство теперь, и живопись и даже литературу: Zola, Daudet. Но,
может быть, это всегда так бывает, что строят свои conceptions [концепции] из выдуманных, условных фигур, а потом — все combinaisons [комбинации] сделаны, выдуманные фигуры надоели, и начинают придумывать более натуральные, справедливые фигуры.
Как ни низко он ценил способность понимания
искусства Голенищевым, как ни ничтожно
было то справедливое замечание о верности выражения лица Пилата как чиновника, как ни обидно
могло бы ему показаться высказывание первого такого ничтожного замечания, тогда как не говорилось о важнейших, Михайлов
был в восхищении от этого замечания.
Вронский назвал гостей. — Обед
был прекрасный, и гонка лодок, и всё это
было довольно мило, но в Москве не
могут без ridicule. [смешного.] Явилась какая-то дама, учительница плаванья Шведской королевы, и показывала свое
искусство.
Принял он Чичикова отменно ласково и радушно, ввел его совершенно в доверенность и рассказал с самоуслажденьем, скольких и скольких стоило ему трудов возвесть именье до нынешнего благосостояния; как трудно
было дать понять простому мужику, что
есть высшие побуждения, которые доставляют человеку просвещенная роскошь,
искусство и художества; сколько нужно
было бороться с невежеством русского мужика, чтобы одеть его в немецкие штаны и заставить почувствовать, хотя сколько-нибудь, высшее достоинство человека; что баб, несмотря на все усилия, он до сих <пор> не
мог заставить надеть корсет, тогда как в Германии, где он стоял с полком в 14-м году, дочь мельника умела играть даже на фортепиано, говорила по-французски и делала книксен.