Но нельзя не прибавить, что вообще на природу смотрит
человек глазами владельца, и на земле прекрасным кажется ему также то, с чем связано счастие, довольство человеческой жизни. Солнце и дневной свет очаровательно прекрасны, между прочим, потому, что в них источник всей жизни в природе, и потому, что дневной свет благотворно действует прямо на жизненные отправления человека, возвышая в нем органическую деятельность, а через это благотворно действует даже на расположение нашего духа.
Неточные совпадения
Здоровье, правда, никогда не может потерять своей цены в
глазах человека, потому что и в довольстве и в роскоши плохо жить без здоровья — вследствие того румянец на щеках и цветущая здоровьем свежесть продолжают быть привлекательными и для светских
людей; не болезненность, слабость, вялость, томность также имеют в
глазах их достоинство красоты, как скоро кажутся следствием роскошно-бездейственного образа жизни.
Она отпечатывается в выражении лица, всего яснее в
глазах — потому выражение лица, о котором так мало говорится в народных песнях, получает огромное значение в понятиях о красоте, господствующих между образованными
людьми; и часто бывает, что
человек кажется нам прекрасен только потому, что у него прекрасные, выразительные
глаза.
В млекопитающих животных, организация которых более близким образом сравнивается нашими
глазами с наружностью
человека, прекрасным кажется
человеку округленность форм, полнота и свежесть; кажется прекрасным грациозность движений, потому что грациозными бывают движения какого-нибудь существа тогда, когда оно «хорошо сложено», т. е. напоминает
человека хорошо сложенного, а не урода.
Потому, показав, что прекрасное в
человеке — жизнь, не нужно и доказывать, что прекрасное во всех остальных областях действительности, которое становится в
глазах человека прекрасным только потому, что служит намеком на прекрасное в
человеке и его жизни, также есть жизнь.
Всякий образованный
человек понимает, как смешно смотреть на мир теми
глазами, какими смотрели греки геродотов-ских времен; всякий ныне очень хорошо понимает, что в страдании и погибели великих
людей нет ничего необходимого; что не всякий гибнущий
человек гибнет за свои преступления, что не всякий преступник погибает; что не всякое преступление наказывается судом общественного мнения, и проч.
И если
человек не может целый месяц ежедневно смотреть, не утомляясь, на картину, хотя бы рафаэлевскую, то нет сомнения, что не одни
глаза его, но также и чувство эстетическое пресытилось, удовлетворено на некоторое время.
Человек видит движущийся предмет, хотя орган его
глаза сам по себе не видит движения;
человек видит отдаленность предмета, хотя сам по себе
глаз не видит отдаления; так точно
человек видит материальный предмет, хотя
глаз его видит только пустую, нематериальную, отвлеченную поверхность предмета.
Мы видим причину того, что из всех практических деятельностей одна строительная обыкновенно удостаивается имени изящного искусства не в существе ее, а в том, что другие отрасли деятельности, возвышающиеся до степени искусства, забываются по «маловажности» своих произведений, между тем как произведения архитектуры-, не могут быть упущены из виду по своей важности, дороговизне и, наконец, просто по своей массивности, прежде всего и больше всего остального, производимого
человеком, бросаясь в
глаза.
Против этого можно сказать: правда, что первообразом для поэтического лица очень часто служит действительное лицо; но поэт «возводит его к общему значению» — возводить обыкновенно незачем, потому что и оригинал уже имеет общее значение в своей индивидуальности; надобно только — и в этом состоит одно из качеств поэтического гения — уметь понимать сущность характера в действительном
человеке, смотреть на него проницательными
глазами; кроме того, надобно понимать или чувствовать, как стал бы действовать и говорить этот
человек в тех обстоятельствах, среди которых он будет поставлен поэтом, — другая сторона поэтического гения; в-третьих, надобно уметь изобразить его, уметь передать его таким, каким понимает его поэт, — едва ли не самая характеристическая черта поэтического гения.
Но стоит только указать это мнимое достоинство повести или драмы, чтобы уронить ее в
глазах людей со вкусом и низвести из области «искусства» в область «искусственности».
Чтобы доказать, как высоко ценится трудность исполнения и как много теряет в
глазах человека то, что делается само собою, без всяких усилий с нашей стороны, укажем «а дагерротипные портреты; в числе их найдется очень много не только верных, но и передающих в совершенстве выражение лица, — ценим ли мы их?
То и другое требование — следствие ограниченности
человека; природа и действительная жизнь выше этой ограниченности; произведения искусства, подчиняясь ей, становясь этим ниже действительности и даже очень часто подвергаясь опасности впадать в пошлость или в слабость, приближаются к обыкновенным потребностям
человека и через это выигрывают в его
глазах.
Портрет снимается с
человека, который нам дорог и мил, не для того, чтобы сгладить недостатки его лица (что нам за дело до этих недостатков? они для нас незаметны или милы), но для того, чтобы доставить нам возможность любоваться на это лицо даже и тогда, когда на самом деле оно не перед нашими
глазами; такова же цель и значение произведений искусства: они не поправляют действительности, не украшают ее, а воспроизводят, служат ей суррогатом.
Это, наконец, роняет искусство в
глазах людей, уже вышедших из счастливой поры ранней юности; искусство кажется им забавою, приторною для развитых
людей и не совсем безопасною для молодежи.
Портрет пишется не потому, чтобы черты живого
человека не удовлетворяли нас, а для того, чтобы помочь нашему воспоминанию о живом
человеке, когда его нет перед нашими
глазами, и дать о нем некоторое понятие тем
людям, которые не имели случая его видеть.
Неточные совпадения
«Тсс! тсс! — сказал Утятин князь, // Как
человек, заметивший, // Что на тончайшей хитрости // Другого изловил. — // Какой такой господский срок? // Откудова ты взял его?» // И на бурмистра верного // Навел пытливо
глаз.
И рассказали странники, // Как встретились нечаянно, // Как подрались, заспоривши, // Как дали свой зарок // И как потом шаталися, // Искали по губерниям // Подтянутой, Подстреленной, // Кому живется счастливо. // Вольготно на Руси? // Влас слушал — и рассказчиков //
Глазами мерял: — Вижу я, // Вы тоже
люди странные! — // Сказал он наконец. — // Чудим и мы достаточно. // А вы — и нас чудней! —
Г-жа Простакова (с веселым видом). Вот отец! Вот послушать! Поди за кого хочешь, лишь бы
человек ее стоил. Так, мой батюшка, так. Тут лишь только женихов пропускать не надобно. Коль есть в
глазах дворянин, малый молодой…
Стародум. Они жалки, это правда; однако для этого добродетельный
человек не перестает идти своей дорогой. Подумай ты сама, какое было бы несчастье, ежели б солнце перестало светить для того, чтоб слабых
глаз не ослепить.
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из
глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые
люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)