Неточные совпадения
Только и
сказала Марья Алексевна,
больше не бранила дочь, а это какая же брань? Марья Алексевна только вот уж так и говорила с Верочкою, а браниться на нее давно перестала, и бить ни разу не била с той поры, как прошел слух про начальника отделения.
— Жюли, это
сказал не Карасен, — и лучше зови его: Карамзин, — Карамзин был историк, да и то не русский, а татарский, — вот тебе новое доказательство разнообразия наших типов. О ножках
сказал Пушкин, — его стихи были хороши для своего времени, но теперь потеряли
большую часть своей цены. Кстати, эскимосы живут в Америке, а наши дикари, которые пьют оленью кровь, называются самоеды.
— Да, могу благодарить моего создателя, —
сказала Марья Алексевна: — у Верочки
большой талант учить на фортепьянах, и я за счастье почту, что она вхожа будет в такой дом; только учительница-то моя не совсем здорова, — Марья Алексевна говорила особенно громко, чтобы Верочка услышала и поняла появление перемирия, а сама, при всем благоговении, так и впилась глазами в гостей: — не знаю, в силах ли будет выйти и показать вам пробу свою на фортепьянах. — Верочка, друг мой, можешь ты выйти, или нет?
Словом, Сторешников с каждым днем все тверже думал жениться, и через неделю, когда Марья Алексевна, в воскресенье, вернувшись от поздней обедни, сидела и обдумывала, как ловить его, он сам явился с предложением. Верочка не выходила из своей комнаты, он мог говорить только с Марьею Алексевною. Марья Алексевна, конечно,
сказала, что она с своей стороны считает себе за
большую честь, но, как любящая мать, должна узнать мнение дочери и просит пожаловать за ответом завтра поутру.
— Вы хотели
сказать: но что ж это, если не любовь? Это пусть будет все равно. Но что это не любовь, вы сами
скажете. Кого вы
больше всех любите? — я говорю не про эту любовь, — но из родных, из подруг?
— Меня, я думаю, дома ждут обедать, —
сказала Верочка: — пора. Теперь, мой миленький, я и три и четыре дня проживу в своем подвале без тоски, пожалуй, и
больше проживу, — стану я теперь тосковать! ведь мне теперь нечего бояться — нет, ты меня не провожай: я поеду одна, чтобы не увидали как-нибудь.
Хозяйка начала свою отпустительную речь очень длинным пояснением гнусности мыслей и поступков Марьи Алексевны и сначала требовала, чтобы Павел Константиныч прогнал жену от себя; но он умолял, да и она сама
сказала это
больше для блезиру, чем для дела; наконец, резолюция вышла такая. что Павел Константиныч остается управляющим, квартира на улицу отнимается, и переводится он на задний двор с тем, чтобы жена его не смела и показываться в тех местах первого двора, на которые может упасть взгляд хозяйки, и обязана выходить на улицу не иначе, как воротами дальними от хозяйкиных окон.
— Да она еще какое слово
сказала: ежели, говорит, я не хочу, чтобы другие меня в безобразии видели, так мужа-то я
больше люблю, значит, к нему-то и вовсе не приходится не умывшись на глаза лезть.
— Кажется, есть, мой милый, но погоди еще немного:
скажу тебе тогда, когда это будет верно. Надобно подождать еще несколько дней. А это будет мне
большая радость. Да и ты будешь рад, я знаю; и Кирсанову, и Мерцаловым понравится.
— Знаю, но все-таки, когда ты
скажешь, что это так, я буду
больше уверена.
А если бы мне чего было мало, мне стоило бы мужу
сказать, да и говорить бы не надобно, он бы сам заметил, что мне нужно
больше денег, и было бы у меня
больше денег.
К Вере Павловне они питают беспредельное благоговение, она даже дает им целовать свою руку, не чувствуя себе унижения, и держит себя с ними, как будто пятнадцатью годами старше их, то есть держит себя так, когда не дурачится, но, по правде
сказать,
большею частью дурачится, бегает, шалит с ними, и они в восторге, и тут бывает довольно много галопированья и вальсированья, довольно много простой беготни, много игры на фортепьяно, много болтовни и хохотни, и чуть ли не
больше всего пения; но беготня, хохотня и все нисколько не мешает этой молодежи совершенно, безусловно и безгранично благоговеть перед Верою Павловною, уважать ее так, как дай бог уважать старшую сестру, как не всегда уважается мать, даже хорошая.
И когда
скажут это, значит, пришло время возродиться этому типу, и он возродится в более многочисленных людях, в лучших формах, потому что тогда всего хорошего будет
больше, и все хорошее будет лучше; и опять та же история а новом виде.
В первое время замужества Веры Павловны Кирсанов бывал у Лопуховых очень часто, почти что через день, а ближе
сказать, почти что каждый день, и скоро, да почти что с первого же дня, стал чрезвычайно дружен с Верою Павловною, столько же, как с самим Лопуховым. Так продолжалось с полгода. Однажды они сидели втроем: он, муж и она. Разговор шел, как обыкновенно, без всяких церемоний; Кирсанов болтал
больше всех, но вдруг замолчал.
Вера Павловна попробовала
сказать, чтоб он бросил толковать об этом, что это пустяки, он привязался к слову «пустяки» и начал нести такую же пошлую чепуху, как в разговоре с Лопуховым: очень деликатно и тонко стал развивать ту тему, что, конечно, это «пустяки», потому что он понимает свою маловажность для Лопуховых, но что он
большего и не заслуживает, и т. д., и все это говорилось темнейшими, тончайшими намеками в самых любезных выражениях уважения, преданности.
— А какое влияние имеет на человека заботливость других, —
сказал Лопухов: — ведь он и сам отчасти подвергается обольщению, что ему нужна, бог знает, какая осторожность, когда видит, что из — за него тревожатся. Ведь вот я мог бы выходить из дому уже дня три, а все продолжал сидеть. Ныне поутру хотел выйти, и еще отложил на день для
большей безопасности.
Он опять слушал,
сказал, что расстроена
больше прежнего, много говорил; да и грудь-то у меня болела, — я и расчувствовалась, заплакала: ведь умирать-то не хотелось, а он все чахоткой пугал.
Так это странно мне показалось, ведь я вовсе не к тому
сказала; да и как же этого ждать было? да я и ушам своим не верила, расплакалась еще
больше, думала, что он надо мною насмехается: «грешно вам обижать бедную девушку, когда видите, что я плачу»; и долго ему не верила, когда он стал уверять, что говорит не в шутку.
И рассказывается это
больше полчаса, и при конце рассказывания Вера Павловна уж может
сказать, что, действительно, это хорошо, и уж может привести в порядок волосы и идти обедать.
Только она и давала некоторую возможность отбиваться от него: если уж начнет слишком доезжать своими обличениями, доезжаемый
скажет ему: «да ведь совершенство невозможно — ты же куришь», — тогда Рахметов приходил в двойную силу обличения, но
большую половину укоризн обращал уже на себя, обличаемому все-таки доставалось меньше, хоть он не вовсе забывал его из — за себя.
Года через два после того, как мы видим его сидящим в кабинете Кирсанова за ньютоновым толкованием на «Апокалипсис», он уехал из Петербурга,
сказавши Кирсанову и еще двум — трем самым близким друзьям, что ему здесь нечего делать
больше, что он сделал все, что мог, что
больше делать можно будет только года через три, что эти три года теперь у него свободны, что он думает воспользоваться ими, как ему кажется нужно для будущей деятельности.
Рахель отдала 200 р.,
больше у нее не было, остальное она пришлет дня через три, через Мерцалову, забрала вещи и уехала, Мерцалова посидела еще с час, но пора домой кормить грудью ребенка, и она уехала,
сказавши, что приедет завтра проводить на железную дорогу.
— Кругом, —
сказала Вера Павловна, отчасти шутя, но отчасти, даже
больше, чем отчасти, и серьезно.
Скажи же, о проницательный читатель, зачем выведен Рахметов, который вот теперь ушел и
больше не явится в моем рассказе? Ты уж знаешь от меня, что это фигура, не участвующая в действии…
— Но знаешь, какие стихи всего
больше подействовали на меня? —
сказала Вера Павловна, когда они с мужем перечитали еще по нескольку раз иные места поэмы: — эти стихи не из главных мест в самой поэме, но они чрезвычайно влекут к себе мои мысли. Когда Катя ждала возвращения жениха, она очень тосковала...
— Да, Саша, это так. Мы слабы потому, что считаем себя слабыми. Но мне кажется, что есть еще другая причина. Я хочу говорить о себе и о тебе.
Скажи, мой милый: я очень много переменилась тогда в две недели, которые ты меня не видел? Ты тогда был слишком взволнован. Тебе могло показаться
больше, нежели было, или, в самом деле, перемена была сильна, — как ты теперь вспоминаешь?
Разве только вообще
сказать, что та перемена, которая началась в характере вечера Веры Павловны от возобновления знакомства с Кирсановым на Васильевском острове, совершенно развилась теперь, что теперь Кирсановы составляют центр уже довольно
большого числа семейств, все молодых семейств, живущих так же ладно и счастливо, как они, и точно таких же по своим понятиям, как они, и что музыка и пенье, опера и поэзия, всякие — гулянья и танцы наполняют все свободные вечера каждого из этих семейств, потому что каждый вечер есть какое-нибудь сборище у того или другого семейства или какое-нибудь другое устройство вечера для разных желающих.
Месяца через три по открытии магазина приехал к Кирсанову один отчасти знакомый, а
больше незнакомый собрат его по медицине, много рассказывал о разных медицинских казусах, всего
больше об удивительных успехах своей методы врачевания, состоявшей в том, чтобы класть вдоль по груди и по животу два узенькие и длинные мешочка, наполненные толченым льдом и завернутые каждый в четыре салфетки, а в заключение всего
сказал, что один из его знакомых желает познакомиться с Кирсановым.
P.S. Я совсем забыла говорить о другой мастерской, — но уж так и быть, в другой раз. Теперь
скажу только, что старшая швейная развилась
больше и потому во всех отношениях выше той, которую я тебе описывала. В подробностях устройства между ними много разницы, потому что все применяется к обстоятельствам.
Полозов очень удивился, услышав, что упадок сил его дочери происходит от безнадежной любви; еще
больше удивился, услышав имя человека, в которого она влюблена, и твердо
сказал: «Пусть лучше умирает, чем выходит за него.
— Но ведь ты же делаешь, Катя, —
сказал Полозов: — я вам выдам ее секрет, Карл Яковлич. Она от скуки учит девочек. У нее каждый день бывают ее ученицы, и она возится с ними от 10 часов до часу, иногда
больше.
— Чего ж вам
больше? Что я могу
сказать вам
больше? Неужели ж мне было до того, чтобы думать о ней, когда у меня перед глазами было такое дело?
Одушевление Катерины Васильевны продолжалось, не ослабевая, а только переходя в постоянное, уже обычное настроение духа, бодрое и живое, светлое. И, сколько ей казалось, именно это одушевление всего
больше привлекало к ней Бьюмонта. А он уж очень много думал о ней, — это было слишком видно. Послушав два — три раза ее рассказы о Кирсановых, он в четвертый раз уже
сказал...
— Если женщина, девушка затруднена предрассудками, — говорил Бьюмонт (не делая уже никаких ни англицизмов, ни американизмов), то и мужчина, — я говорю о порядочном человеке, — подвергается от этого
большим неудобствам.
Скажите, как жениться на девушке, которая не испытала простых житейских отношений в смысле отношений, которые возникнут от ее согласия на предложение? Она не может судить, будет ли ей нравиться будничная жизнь с человеком такого характера, как ее жених.
— Но кто ж вам
сказал, Чарли, что я не думала об этом гораздо
больше трех дней? — отвечала она, не выпуская его руки.
— Да, мой милый, я два года ждала этого дня,
больше двух лет; в то время, как познакомилась вот с ним (она указала глазами на Никитина), я еще только предчувствовала, но нельзя
сказать, чтоб ждала; тогда была еще только надежда, но скоро явилась и уверенность.