Неточные совпадения
— Скоро? Нет, мой милый. Ах какие долгие стали дни! В другое время, кажется, успел бы целый
месяц пройти, пока шли эти три дня. До свиданья, мой миленький, нам ведь не надобно долго говорить, — ведь мы хитрые, — да? — До свиданья. Ах, еще 66 дней мне осталось
сидеть в подвале!
Два
месяца. Как это, в одну минуту, прошли два
месяца?
Сидит офицер. На столе перед офицером бутылка. На коленях у офицера она, Верочка.
А потом, с
месяц после того, как я с ним расплатилась, тоже
сидел у меня, и сказал: «Вот теперь, Настенька, вы мне стали нравиться».
Воpобновление частых посещений Кирсанова объяснялось очень натурально:
месяцев пять он был отвлечен от занятий и запустил много работы, — потому
месяца полтора приходилось ему
сидеть над нею, не разгибая спины. Теперь он справился с запущенною работою и может свободнее располагать своим временем. Это было так ясно, что почти не приходилось и объяснять.
Но Янсон уже замолчал. И опять его посадили в ту камеру, в которой он уже
сидел месяц и к которой успел привыкнуть, как привыкал ко всему: к побоям, к водке, к унылому снежному полю, усеянному круглыми бугорками, как кладбище. И теперь ему даже весело стало, когда он увидел свою кровать, свое окно с решеткой, и ему дали поесть — с утра он ничего не ел. Неприятно было только то, что произошло на суде, но думать об этом он не мог, не умел. И смерти через повешение не представлял совсем.
Неточные совпадения
Вот уже полтора
месяца, как я в крепости N; Максим Максимыч ушел на охоту… я один;
сижу у окна; серые тучи закрыли горы до подошвы; солнце сквозь туман кажется желтым пятном. Холодно; ветер свищет и колеблет ставни… Скучно! Стану продолжать свой журнал, прерванный столькими странными событиями.
Долго при свете
месяца мелькал белый парус между темных волн; слепой все
сидел на берегу, и вот мне послышалось что-то похожее на рыдание: слепой мальчик точно плакал, и долго, долго…
Почти
месяц после того, как мы переехали в Москву, я
сидел на верху бабушкиного дома, за большим столом и писал; напротив меня
сидел рисовальный учитель и окончательно поправлял нарисованную черным карандашом головку какого-то турка в чалме. Володя, вытянув шею, стоял сзади учителя и смотрел ему через плечо. Головка эта была первое произведение Володи черным карандашом и нынче же, в день ангела бабушки, должна была быть поднесена ей.
Тот был дома, в своей каморке, и в эту минуту занимался, писал, и сам ему отпер.
Месяца четыре, как они не видались. Разумихин
сидел у себя в истрепанном до лохмотьев халате, в туфлях на босу ногу, всклокоченный, небритый и неумытый. На лице его выразилось удивление.
Девять
месяцев сидел, да сослали, ну — мать отхлопотала.