Неточные совпадения
«Как у меня доставало силы жить в таких гадких стеснениях? Как я могла дышать в этом подвале? И не только жила, даже
осталась здорова. Это удивительно, непостижимо. Как я могла тут вырасти
с любовью к добру? Непонятно, невероятно», думала
Вера Павловна, возвращаясь домой, и чувствовала себя отдыхающей после удушья.
Приехав к больному в десятом часу вечера, он просидел подле него вместе
с Верою Павловною
с полчаса, потом сказал: «Теперь вы,
Вера Павловна, идите отдохнуть. Мы оба просим вас. Я
останусь здесь ночевать».
Вера Павловна несколько раз просиживала у них поздние вечера, по их возвращении
с гулянья, а еще чаще заходила по утрам, чтобы развлечь ее, когда она
оставалась одна; и когда они были одни вдвоем, у Крюковой только одно и было содержание длинных, страстных рассказов, — какой Сашенька добрый, и какой нежный, и как он любит ее!
И действительно, он исполнил его удачно: не выдал своего намерения ни одним недомолвленным или перемолвленным словом, ни одним взглядом; по-прежнему он был свободен и шутлив
с Верою Павловною, по-прежнему было видно, что ему приятно в ее обществе; только стали встречаться разные помехи ему бывать у Лопуховых так часто, как прежде,
оставаться у них целый вечер, как прежде, да как-то выходило, что чаще прежнего Лопухов хватал его за руку, а то и за лацкан сюртука со словами: «нет, дружище, ты от этого спора не уйдешь так вот сейчас» — так что все большую и большую долю времени, проводимого у Лопуховых, Кирсанову приводилось просиживать у дивана приятеля.
Он боялся, что когда придет к Лопуховым после ученого разговора
с своим другом, то несколько опростоволосится: или покраснеет от волнения, когда в первый раз взглянет на
Веру Павловну, или слишком заметно будет избегать смотреть на нее, или что-нибудь такое; нет, он
остался и имел полное право
остаться доволен собою за минуту встречи
с ней: приятная дружеская улыбка человека, который рад, что возвращается к старым приятелям, от которых должен был оторваться на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и беззаботный разговор человека, не имеющего на душе никаких мыслей, кроме тех, которые беспечно говорит он, — если бы вы были самая злая сплетница и смотрели на него
с величайшим желанием найти что-нибудь не так, вы все-таки не увидели бы в нем ничего другого, кроме как человека, который очень рад, что может, от нечего делать, приятно убить вечер в обществе хороших знакомых.
Но он был слишком ловкий артист в своей роли, ему не хотелось вальсировать
с Верою Павловною, но он тотчас же понял, что это было бы замечено, потому от недолгого колебанья, не имевшего никакого видимого отношения ни к
Вере Павловне, ни к кому на свете,
остался в ее памяти только маленький, самый легкий вопрос, который сам по себе
остался бы незаметен даже для нее, несмотря на шепот гостьи — певицы, если бы та же гостья не нашептывала бесчисленное множество таких же самых маленьких, самых ничтожных вопросов.
— Ах! — вскрикнула
Вера Павловна: — я не то сказала, зачем? — Да, вы сказали только, что согласны слушать меня. Но уже все равно. Надобно же было когда-нибудь сжечь. — Говоря эти слова, Рахметов сел. — И притом
осталась копия
с записки. Теперь,
Вера Павловна, я вам выражу свое мнение о деле. Я начну
с вас. Вы уезжаете. Почему?
И когда бывают сборища гостей, опять тоже как случится: иногда двери между квартирами
остаются заперты, потому что двери, соединяющие зал одной
с гостиною другой, вообще заперты, а постоянно отперта только дверь между комнатою
Веры Павловны и Катерины Васильевны, — итак, иногда двери, которыми соединяются приемные комнаты,
остаются заперты; это, когда компания не велика.
Неточные совпадения
Наконец гости собрались. Татьяна Марковна и Райский поехали проводить их до берега.
Вера простилась
с Марфенькой и
осталась дома.
— Боже мой, ужели она до поздней ночи
остается на этих свиданиях? Да кто, что она такое эта моя статуя, прекрасная, гордая
Вера? Она там; может быть, хохочет надо мной, вместе
с ним… Кто он? Я хочу знать — кто он? — в ярости сказал он вслух. — Имя, имя! Я ей — орудие, ширма, покрышка страсти… Какой страсти!
— Надо сказать, что было: правду. Вам теперь, — решительно заключила Татьяна Марковна, — надо прежде всего выгородить себя: вы были чисты всю жизнь, таким должны и
остаться… А мы
с Верой, после свадьбы Марфеньки, тотчас уедем в Новоселово, ко мне, навсегда… Спешите же к Тычкову и скажите, что вас не было в городе накануне и, следовательно, вы и в обрыве быть не могли…
И Татьяна Марковна, наблюдая за
Верой, задумывалась и как будто заражалась ее печалью. Она тоже ни
с кем почти не говорила, мало спала, мало входила в дела, не принимала ни приказчика, ни купцов, приходивших справляться о хлебе, не отдавала приказаний в доме. Она сидела, опершись рукой о стол и положив голову в ладони,
оставаясь подолгу одна.
Но ни Тушин, ни
Вера, ни сама Татьяна Марковна, после ее разговора
с первым, не обменялись ни одним словом об этом. Туманное пятно
оставалось пятном, не только для общества, но для самих действующих лиц, то есть для Тушина и бабушки.